«Набукко» был закрыт, появился сокращенный вариант – «Южный газовый коридор», в который входят газопроводы TAP и TANAP для поставки азербайджанского газа в Европу. Они тоже очень легко получили исключение из третьего энергопакета. Тогда как реализуемый одновременно с ним российский «Южный поток» подвергся беспрецедентному удару. Ни «Турецкий поток», ни «Северный поток – 2» таких исключений до сих пор не получили. Более того, его в завуалированной форме получил относительно недавно только «Северный поток –1».

«И вот Baltic Pipe тоже получил все преференции просто потому, что против него не выступают ни ЕК, ни Вашингтон. Поэтому такая разница в согласованиях», – говорит Юшков.

Парадокс в том, что Дания, выдав разрешение на прокладку в ее водах газопровода Baltic Pipe, сделала огромное «одолжение» российскому газопроводу «Северный поток – 2». Может быть, даже специально.

Дело в том, что Копенгаген сам себя загнал в тупиковую ситуацию, из которой, казалось, нет выхода без серьезных потерь для позиций датских элит. Разрешить строительство «Северного потока – 2» они не могут, так как на них давят американцы, а с другой стороны – юридических оснований для невыдачи такого разрешения хотя бы по одному маршруту у них нет, а это значит, что Газпром просто распнет их в суде. Оператор «Северного потока – 2» ранее заявлял, что намерен подать в суд на Данию, потому что она затягивает выдачу разрешения на строительство в международных водах. И российская сторона собиралась строить свою линию обвинения, используя аргумент с конкурирующим газопроводом, мол, по «Северному потоку – 2» датчане разрешение не дают и затягивают вынесение решения в угоду другому проекту газопровода Baltic Pipe, замечает отраслевой эксперт.

«Никаких экологических претензий к «Северному потоку – 2» не было и быть не могло. Первая заявка, которая была подана еще два года назад Газпромом, вообще была по тому же маршруту, который выбрали сами датчане для строительства «Северного потока – 1». И за годы эксплуатации первых труб никаких нареканий с точки зрения экологии не было, хотя мониторинг ведется постоянно. Сразу было понятно, что в этой истории экология вообще ни при чем», – отмечает Юшков.

«Выдача разрешения для Baltic Pipe станет аргументом в диалоге с американцами, объясняющим невозможность невыдачи разрешения российской трубе. Датчане не могут одному газопроводу дать разрешение на строительство в международных водах, а другому – не выдать, и никак это не объяснить. Это уже будет откровенная дискриминация одного проекта другим.

Датчане своим решением демонстрируют разницу подходов к двум проектам. И это является для них выходом. Теперь Дания, думаю, выдаст разрешение на строительство «Северного потока – 2» примерно в сентябре–октябре этого года»,– говорит эксперт ФНЭБ.

Газпром тоже рассчитывает, что Дания даст согласие на заявку в октябре, и компания сможет завершить строительство, как и планировала – в конце 2019 года, заявил председатель совета директоров Газпрома Виктор Зубков.

Такой вариант был бы для Газпрома в текущих условиях оптимальным. Глава российской компании Алексей Миллер говорил, что понадобится четыре–пять недель, чтобы достроить датскую часть трубы протяженностью 130 км к концу 2019 года.

По словам Зубкова, сейчас строительство трубы завершено на 70%, и никаких веских доводов, что в водах рядом с Данией нельзя прокладывать трубу просто нет. Германия поддерживает «Северный поток – 2», так как понимает, что он на многие десятки лет обеспечит ее и другие страны природным газом, добавил он.

Даже если датчане дотянут с разрешением до ноября, то все равно можно будет справиться. «Газпром, если захочет, сможет ускориться и построить датскую часть трубы быстрей – пустят, например, два судна-трубоукладчика с двух сторон и построят одну трубу. Потому что сначала достаточно будет одной ветки», – говорит Игорь Юшков. Все равно исключения из третьего энергопакета у газопровода пока нет. Это значит, что его мощности можно использовать только наполовину, а вторая половина остается некому мифическому альтернативному поставщику. Кроме того, европейцы не успевают к концу этого года достроить продолжения морского газопровода по суше. Поэтому в начале года для Газпрома будет без разницы – одна или две трубы будут построены, все равно он сможет загрузить только одну.

Если транзитный контракт с Украиной продлить не удастся на 2020 год, то Газпрому и Европе предстоит пройти самый сложный период – это январь–март, когда спрос на газ является пиковым. Киев же продолжает прямо или завуалировано саботировать саму возможность подписания нового соглашения с Россией.

«Нафтогаз» снова выдвинул заведомо невыполнимые условия Газпрому для подписания транзитного соглашения после окончания старого в декабре 2019 года. В частности, он требует от Газпрома бронирования 60 млрд кубометров транзитных мощностей на протяжении 10 лет. Вероятно, речь идет об условии «качай или плати», по которому даже если Европа не заказывает эти 60 млрд кубов через Украину, то Газпром обязан все равно заплатить Нафтогазу как за прокачку 60 млрд кубов. Это выглядит как дань россиян украинцам. России не за чем идти на такие невыгодные условия.

«Тем более, что с 1 января уж точно заработает первая нитка «Турецкого потока», и транзит газа через Украину в Турцию будет не нужен. Это значит минус 15 млрд кубов для украинского транзита. Плюс сможем запитать Болгарию, и заработает как минимум первая нитка «Северного потока – 2», а это минус еще 27,5 млрд кубов», – напоминает собеседник.

Газпром может согласиться на прокачку через Украину максимум 40-45 млрд кубов, и только на один – 2020 год. В 2021 году и далее даже эти объемы транзита качать через украинскую ГТС будет не нужно. Десятилетний контракт с Украиной может быть подписан только на 10-15 млрд кубометров, которые Газпром мог бы гарантировать. Эта цифра не раз озвучивалась российской стороной.

По сравнению с ростом шансов на то, что Дания одобрит российский газопровод, угроза отказа Польши от российского газа благодаря строительству газопровода Baltic Pipe, конечно, меркнет. Поляки покупают у России сейчас как раз эти 10 млрд кубов (9,86 млрд кубов в 2018 году). Но это прямые потери Газпрома в размере порядка 2,5 млрд долларов при средней стоимости российского газа в Европе в прошлом году 248 долларов за тысячу кубометров.

Однако стоит напомнить, что проект Baltic Pipe вынашивается аж с 2001 года. С тех пор шансы на его постройку, конечно, существенно выросли. Но вот ситуация с газом, который добывается в самой Европе, сильно изменилась.

Шансы на то, что одобрят заявку Газпрома, стали выше. Минус в том, что Польша построит газопровод на 10 млрд кубометров газа и откажется от российского газа. Однако поляки уже построили СПГ-терминал в Свиноустье с такой же целью. Но на практике этот терминал так ни разу и не был загружен полностью.

«Добыча газа норвежцами находится на пике, они ждут ее падения с 2025 года. Лишнего газа на 10 млрд кубометров у норвежцев может не оказаться. Скорее всего, они продлят свои контракты на поставку газа в Западную Европу, где спрос растет. Нидерланды уже стали импортерами газа, и датчане становятся импортерами. Дания может перехватить газ по этой трубе для себя. Поэтому построить трубу смогут, но вот заполнить ее газом – не факт. Равно как наличие СПГ-терминала не гарантировало полякам загрузку этого терминала по полной», – рассуждает эксперт ФНЭБ.

Это у Газпрома с наполнением трубопроводов никаких проблем нет, был бы спрос. А у Норвегии с ресурсной базой не все так гладко. Даже если предположить, что Норвегия подпишет твердый контракт с Польшей на поставку 10 млрд кубометров газа, то, по сути, это будет означать, что норвежцы не поставят кому-то эти 10 млрд кубов, например, Германии. Тогда Газпром действительно потеряет польский рынок, но, с другой стороны, получит рост спроса со стороны условной Германии. Ведь ей надо будет как-то заместить потерянные 10 млрд кубов из Норвегии. Конечно, было бы лучше, если бы никакого Baltic Pipe не было, однако Газпрому не привыкать работать в условиях жесткой конкуренции в Европе.

Оксана: А на что я тогда буду жить? Если менеджеры гостиницы поймут, что это я, мне больше никогда не получить в Польше работу. На Балтике с мая до сентября я успеваю заработать больше, чем мои подруги на Украине за год. Я долго раздумывала, стоит ли мне с вами говорить. В итоге я решилась, потому что мне хочется, чтобы те, кто приезжает отдыхать в такие гостиницы, как та, где я работаю, прочли это интервью и взглянули на украинцев другими глазами. Они наверняка с нами сталкивались, ведь мы всюду: в мотелях, неказистых домах отдыха, мини-отелях и эксклюзивных четырех- и пятизвездочных гостиницах. Без украинцев не выживет ни одно заведение такого рода на побережье.

— Почему вы так считаете?

— Я делаю такой вывод на основе наблюдений. В первый раз я приехала на работу в Польшу в мае 2015 года, тогда я еще преподавала историю в гастрономическом техникуме. Владелец шикарной польской гостиницы решил подписать с ним договор и пригласить учеников техникума на стажировку. Это была лучшая и самая дешевая рабочая сила. Договор предполагал, что раз в полгода будет приезжать новая группа, которую обеспечат жильем, питанием и дадут какие-то деньги на карманные расходы, а заодно заработает и наш техникум. Теоретически схема выглядела выгодной для всех.

— А что вышло в реальности?

— Они разместили наших учеников в микроскопических комнатах на двухъярусных кроватях, а кормили какими-то объедками, которые оставались после гостей. По 12 часов им приходилось мыть тарелки, а тех, кто выглядел более представительно, допустили в зал в качестве официантов. Дешевая безмолвная рабочая сила.

— Ученики не бунтовали?

— А поляки, которые уезжали работать на Запад в 1980-е годы, бунтовали? Они, как мы сейчас, занимались за половину обычной ставки тем, чем немец или австриец не хотели пачкать рук. У меня польское происхождение, я учила польский язык, знаю историю Польши — и давнюю, и современную. Я сравниваю ваш опыт с нашим.

— И что получается?

— Вы тогда покорно выполняли распоряжения господина Шмидта, а мы точно так же выполняем ваши. Цель та же самая: привезти домой деньги, чтобы достойно жить. Я, приезжая в качестве представителя техникума, посещала гостиницу, где работали мои ученики. Они плакались мне в жилетку, но не хотели, чтобы их жалобы дошли до дирекции или тем более польских владельцев этого объекта. Они считали, что несколько месяцев смогут выдержать. В сознании гастарбайтера (даже ученика, который в течение нескольких месяцев работает в 700 километрах от дома) закодирована такая мысль: я не могу признаться в собственной слабости, вернуться ни с чем. Мы, жители Западной Украины, в гораздо большей степени, чем вы, поляки, столкнулись с эмиграцией. Из Польши уехал миллион, может, два миллиона человек, а у нас опустели целые деревни, и я знаю такие, в которых остались одни старики и дети. Людно там становится только в праздники.

— Когда вам в голову пришла мысль бросить техникум и отправиться работать в польские гостиницы?

— В тот момент, когда я, разозлившись на то, как относятся к моим ученикам, вышла на пляж выпустить пар. Нормальной реакцией был бы бунт, жесткий разговор с дирекцией о том, что некоторые пункты нашего договора (особенно касающиеся размещения, продолжительности рабочего дня) нарушаются. Однако такая беседа ничего не дала бы. Иммигрант в такой ситуации снижает планку, со всем мирится. Руководство техникума в любом случае не захотело бы обсуждать со мной эту тему, его договор с польской гостиницей устраивал.

Кроме того, сами ученики не стали бы официально подтверждать то, о чем конфиденциально сообщали мне. Безвыходная ситуация. Когда я уже собиралась уезжать, один из польских менеджеров, с которым я контактировала, пригласил меня в свой кабинет на откровенный разговор. «Какой смысл пытаться изменить мир, если все равно ничего не получится? Борись за себя. Ты обладаешь сокровищем: хорошо говоришь и на украинском, и на польском, значит, ты можешь здесь зарабатывать, а там жить. Бросай свой техникум, у нас за сезон ты заработаешь больше, чем дома за год», — сказал он мне. Я сидела на песке и думала: «Может, он прав? Я не только смогу заработать, но и помогу другим украинцам, стану их доверенным лицом».

— Как к этому отнеслись ваши дети, муж?

— Я разведена, дети уже учатся и живут в Киеве, так что мне тем более были нужны деньги. Я гуманитарий, но в такие моменты решающее значение имеют лист бумаги и ручка: подсчет прибыли и убытков. Работая преподавателем истории, я получала в месяц примерно 150 долларов, то есть 1,8 тысячу в год, это около 6,7 тысяч злотых. В польской гостинице я могла заработать 2,5 тысячи злотых в месяц, то есть за пять месяцев получить столько, сколько дома за 12. А еще не в сезон я могу подрабатывать переводчиком, сейчас на это есть спрос: ваши компании продолжают искать людей, владеющих польским и украинским языками. Я положила свой листок в карман и решила попробовать. Менеджер был очень рад.

— Что вам предложили?

— Ставку официантки-бармена и роль ответственного за польско-украинские контакты. В первый месяц — 2 тысячи злотых (33,1 тысячи рублей — прим.пер.) «чистыми», кровать в трехместной комнате, трехразовое питание, польская сим-карта, раз в четыре недели выходной по воскресеньям, а если мне удастся хорошо себя проявить, то еще 500 злотых прибавки.

— Сколько часов продолжался рабочий день?

— Теоретически 10, но меньше 12-16 обычно не бывает. Когда я возвращаюсь к себе в комнату, у дверей уже стоит очередь из украинцев, которые пришли с разными проблемами. У одного не получается вставить в телефон сим-карту, другой не может прочесть рекламную листовку из аптеки и так далее. Я привыкла спать в Польше не больше пяти часов.

— Расскажите, как проходит ваш день.

— Пока вы, поляки, отдыхаете в нашей гостинице, спите, мы, украинцы, трудимся уже с трех-четырех часов утра. В больших гостиницах в три на кухне уже бурлит жизнь. Мой день начинается немного позже, я быстро стала кем-то вроде начальницы смены, так что я прихожу около шести в зал, проверить, все ли в порядке.

В семь подают завтрак, к этому моменту украинская команда должна быть выглаженной, благоухающей, в полной боевой готовности. Мы выходим в зал. Одна группа следит за тем, чтобы все продукты были в наличии, вторая забирает и уносит пустую посуду, третья ее моет. Я координирую работу и в качестве резервного члена команды присоединяюсь, если где-то нужны дополнительные руки.

— В том числе на мойке?

— Разумеется. Вчера я жарила блины, омлет и вафли: ученице стало дурно, ее нужно было подменить. Со сковородой хорошо: с этой позиции лучше всего наблюдать за польскими гостями.

— Почему?

— Здесь мы вступаем с поляками в самый тесный контакт. Гость подходит, просит омлет или яичницу, и мы три-четыре минуты находимся в метре друг от друга. За это время о человеке, который стоит напротив, можно многое узнать.

— Какие выводы вы сделали из наблюдений?

— Для женщин мы невидимки: только одна из двадцати скажет «добрый день», «спасибо», «приятного дня». Они в молчании разглядывают потолок, свои ногти, проверяют телефон. Их дети «сидят» в телефоне постоянно. Идет такой ребенок со смартфоном, полной тарелкой еды и не смотрит под ноги, потому что в этот момент он комментирует что-то в Фейсбуке. Если он вдруг столкнется с официанткой-украинкой, сразу же появится кто-то из родителей и начнет кричать, как она посмела не заметить их чадо. Если мы вступаем в какой-то контакт, то дети обращаются к нам на «ты», они очень самоуверенные и невежливые. Видимо, родители им внушают, что мы всего лишь украинки, так что с нами можно особенно не церемониться.

Мужчины, в свою очередь, стараются с нами заговорить. Те, что постарше, используют причудливую смесь польского и русского. Меня, человека, который владеет тремя языками, это очень забавляет. Почти каждый день в разговорах звучит какой-то сексуальный подтекст, молодых официанток буквально донимают просьбами дать телефон. Гостям хватает наглости сидеть за столом с семьей, а когда жена отлучится в туалет, попросить украинку дать свой номер.

— Какая следует реакция?

— Мне не хотелось бы обобщать. Я избрала стратегию «каминг-аута». Слыша подобные просьбы, я отвечаю на чистом польском языке: «Вы ведь здесь с женой, она скоро вернется в зал. Может быть, встретимся все втроем?» Нужно видеть выражение лица мужчины в такой момент! Потом он обходит меня стороной до самого отъезда. Большинство девушек впадает в ступор, они не знают, как себя вести. Наверняка бывают и такие, кто соглашается завязать отношения.

После завтрака мы занимаемся уборкой и готовимся к обеду, который продолжается с 13 до 15. Еще не вся посуда вымыта, а уже приходят первые обеденные гости. Только около 17 у нас появляется свободное время, не больше получаса. С 17.30 до 20 — ужин, после него тоже нужно убрать. Если на месте все сотрудники и работа спорится, то примерно в 22.30 мы заканчиваем. Когда в баре не требуется помощь, я возвращаюсь в свою комнату, а там в коридоре меня уже ждут.

— Польский персонал относится к вам благожелательно?

— По-разному, обычно нас считают работниками второго сорта. С рядовыми сотрудниками отношения у нас хорошие, мы не представляем для них опасности, а при этом занимаемся более тяжелым трудом, так что причин для враждебности нет. Менеджеры чаще всего обращаются к нам сухо и только раздают указания. Такое впечатление, будто они боятся, что мы завтра сбежим, а поэтому стараются выжать из нас все соки.

— Сталкиваетесь ли вы со штрафами, психологическим или физическим насилием?

— Три года назад я стала свидетельницей того, как вышестоящий сотрудник атаковал на кухне парня за то, что тот писал смс своей жене, которая была на девятом месяце беременности. Все закончилось лишением премии. В конфликтных ситуациях мы стараемся унять эмоции, ведь в работе заинтересованы в первую очередь мы сами. Однако постепенно ситуация меняется. Сейчас образованный, непьющий, работящий украинец приобретает все более сильную позицию. Польская программа «500+» (введение новой системы выплаты пособий на детей — прим.пер.) все изменила: теперь уже невозможно нанять в высокий сезон кого-то местного и платить ему гроши, не заключая трудовой договор. На освободившиеся места пришли мы, украинцы. А как нас проще всего наказать? Уменьшением зарплаты. Мы приезжаем в Польшу не из любви к вам и не ради красивых видов, мы приезжаем зарабатывать деньги и только.

— Как долго вы еще планируете ездить в польские гостиницы?

— Сначала я говорила себе: три года, и возвращаюсь в техникум. Сейчас я начинаю свой четвертый сезон в Польше, так что это обещание я не сдержала. Много лет назад я была в Англии на студенческой стажировке и познакомилась с полькой, которая приехала в Великобританию в 1970-е годы, планируя пробыть там год. В итоге она осталась на три десятилетия и настолько пустила корни, что уже не могла вернуться на родину. Я запомнила ее историю, и теперь делаю все возможное, чтобы не повторить этот сценарий. Каждый год в конце сентября я возвращаюсь на Украину, работаю там за копейки, хотя могла бы за то же самое время получить в Польше в четыре раза больше. Я борюсь с искушением. Ведь я могла бы снять квартиру, открыть бюро переводов и даже попытаться получить гражданство. Но пока побеждает осознание того, что я украинка.

— Вы успели посмотреть на поляков с другой стороны, в гостинице, вас от них еще не тошнит?

— А вы думаете, состоятельные украинцы ведут себя иначе, что они относятся к гостиничному персоналу с меньшим презрением, а работодатели уважают своих работников? Дело не в национальности, а, скорее, в советском наследии, от которого не удалось окончательно избавиться ни вам, ни тем более нам. О советском менталитете прекрасно пишет нобелевская лауреатка Светлана Алексиевич в своей самой главной книге «Время секонд хэнд. Конец красного человека». Я обожаю ее размышления, в том числе — как историк, человек, начинавший учиться при Советском Союзе и заканчивавший уже в свободной Украине.

Все мы в какой-то степени постсоветские люди, что отражается и на наших детях. Только наши внуки станут первым неиспорченным поколением. Мы не умеем быть обладателями слишком большого количества денег и только учимся капитализму, менеджменту, уважению, которое должно быть искренним. В этих сферах мы делаем первые шаги. Это отлично видно в дорогом ресторане при гостинице на польском побережье. Богатый поляк или украинец одет так же, как немец или француз, на стоянке он оставляет такую же машину, но ведут они себя по-разному. Для людей с Запада уважение к официантам или уборщицам — это естественная вещь. От немца я никогда не слышала: «Заканчивай быстрее свою работу, я хочу с тобой переспать». «Наши» (а во мне течет и польская, и украинская кровь) делают такие предложения без малейшего стеснения. Для них не имеет значения, что у меня два высших образования, что я прочла тысячи книг, а мои дети получают красные дипломы в лучших киевских вузах. Для многих я просто работающая в гостинице украинка, то есть человек второго сорта, не имеющий чувства собственного достоинства, вещь. С чем-то таким я никогда не смогу смириться.