Вымыв посуду, а заодно лицо, руки и, я так понимаю, свою домовитую совесть, Афанася приступает к подробному осмотру квартиры. Она бегает из угла в угол, бесцеремонно шарит по всем шкафчикам, иногда даже залезает внутрь них целиком, охает, ворчит и качает взъерошенной головой, отмечая всё мои хозяйские недочёты:
– И мусор-то не вынес, Алексей. Гори от стыда весь мой домовитый род, – бурчит Афанася, обнаружив в углу кухни доверху наполненное мусорное ведро.
На это и другие замечания я лишь киваю и поддакиваю, так как знаю: спорить хоть и с молодой (всего-то шесть веков от роду), но с такой ответственной домовой я не готов ни за какие пряники в мире.

Закончив осмотр квартиры, Афанася достаёт из кармана штанишек носовой платок и завязывает на нём пять узелков. Ровно столько, сколько нашла она недочётов в моём холостяцком хозяйстве. Пять – это, конечно, не предел, но всё же немало, и я всерьёз опасаюсь, как бы мне не получить по лбу той деревянной ложкой, которой Афанася давеча с таким удовольствием уплетала кашу.

Внезапно Афанася замолкает, стуча каблучком об мой «плохо вымытый» пол, и мысли её уносятся, как мне кажется, в более возвышенное русло:
– Жениться тебе нужно, Алексей, – выдаёт она с внезапностью пули, чем сражает меня, конечно же, наповал.
Издав горестный стон, я хватаюсь за голову, не в силах в сотый раз слушать про «хозяйку-невесту с покладистым нравом», про «детей, которых нужно, чтобы побольше бегало в доме» и «про кота с непременно пушистым хвостом». Тем более, про домашние радости мне думать некогда – статья для журнала не дописана, и, если я не предъявлю её начальству к завтрашнему утру, не видать мне ни хвостов пушистых, ни зарплаты в конце месяца.
– Некогда ему, – ворчит в ответ на мои мысли Афанася. – Так и помрешь один, дурачина эдакий мне достался...
Грожу ей кулаком, и Афанася на угрозу реагирует сразу – обижается и моментально исчезает, будто её и не было вовсе.

Раздосадованный таким началом дня, я усаживаюсь за письменный стол и принимаюсь за статью. Работаю как тот самый волк, потому что моя работа в лес не убежит, а так хотелось бы… Чувствую, как в сердце что-то противно скребется. Может, это просто совесть, но кажется всё же, что это кот с пушистым хвостом, о котором и я втайне мечтаю, но никак не решаюсь завести, придумывая сотни отговорок, одна глупее другой.
Проработав до позднего вечера, я засыпаю прямо на столе, согретый чувством исполненного долга и светом настольной лампы.

Во сне я слышу мяуканье. Тонкое, призывное и очень голодное. И вот уже перед глазами у меня бегают пушистые коты. Один из них подбегает совсем близко и вкрадчиво произносит, заглядывая мне в глаза:
– Жениться тебе нужно, Алексей.

От неожиданности я просыпаюсь. Тру сонные глаза и затёкшую щёку, на которой отпечаталась добрая половина моей клавиатуры. Старенький будильник стрелками показывает шесть утра. Через тонкие занавески пробивается ласковое солнце. Потягиваюсь, въезжаю ногами в тапки и плетусь на кухню с намереньем сварить себе кофе такой чёрный и горький, чтобы все ночные коты в испуге разбежались по углам моего, как оказалось, весьма впечатлительного подсознания.

На кухне меня ждёт сюрприз. Возле холодильника, улыбаясь во весь свой счастливый рот, стоит Афанася. И вид у неё, несмотря на улыбку, до странности виноватый, будто это она залезла ко мне в сон без спроса. Носовой платок примирительно повязан на шее, пол блестит, мусора нигде не видать, и это всё, надо сказать, меня изрядно пугает. Приглядевшись, я понимаю, в чём причина смущённости моей домовой. Из-за спины Афанася достаёт крошечного чёрного котёнка, который тут же начинает мяукать – тонко, призывно и очень голодно.

– Не могла я мимо пройти, Алексей, – как можно вкрадчивее говорит Афанася, вперив в меня взгляд блестящих глаз. – У соседа с первой квартиры кошка понесла, а он котят на улицу. Вот мы с братцами и разобрали малышей. Ты смотри, какой он умный, – ласково щебечет Афанася, протягивая мне котёнка. Тот лениво царапает меня когтистой лапкой и щурит подслеповатые ещё глаза. Сразу видно, совсем кроха, и как от такого откажешься? К тому же, у меня появляется надежда, что Афанася теперь выкинет из головы мысли о моей виртуальной женитьбе, переключившись на кота.

Афанася остаётся у меня до вечера. Весь день я только и вижу её мелькающую фигурку в красных штанишках и тощий кошачий силуэт, семенящий за ней по пятам. Звонким командным голосом Афанася без конца даёт указания и мне – то нагреть молоко, «чтобы хвост у кота скорее опушал», то найти тёплой одежды для его новой кровати, а то и вовсе «сидеть тихо как мышь, потому что сон у малютки слишком чуткий». К вечеру я так устаю от свалившихся на меня забот, что падаю в кровать, как в спасительную бездну, из которой выбираться я не собираюсь, по крайней мере, до следующего утра.

Уже проваливаясь в сон, слышу, как Афанася устраивает котёнка на ночь. Мой старый потрескавшийся чемодан, до этого момента пылившийся в углу комнаты, отныне – самая модная кошачья кровать. Приоткрыв глаза, я вижу, как Афанася устраивает в чемодане уютное гнёздышко и для котёнка, и для себя. Гнёздышко пестрит старыми свитерами, напоминающими теперь не одежду, но внушительной толщины перину. Котёнок, укутанный с лап до головы в шерстяной клетчатый шарф, тут же засыпает. Афанася осторожно и почти не дыша укладывается рядом с ним. Сладко зевнув, она желает мне доброй ночи и ласково шепчет:
– Спи, спи, Алешенька, и ни о чем не волнуйся. Я и жену тебе найду, не сомневайся.
Эким Кедэри