Я и сидел. Так смирно, как умел, хотя, признаюсь, любопытство во мне не утихало.
Снаружи что-то хлопнуло, и мы куда-то взлетели.
Я слышал взмахи крыльев и шум ветра. Неужели мой Михаил – птица? Только бы не голубь, только не голубь! Я почему-то не очень люблю голубей.

Меня слегка укачивало и было холодно. Вдруг по коробке что-то гулко застучало, и Михаил с досадой произнёс:
– Опять дождь. Только бы сон не промок.
Он крепче прижал меня к себе и ускорил полёт. Значит, я – сон... Интересно, что это значит? В моей памяти такого слова не было. И я почему-то очень важен. Знать бы ещё, почему. От этих мыслей я разволновался очень сильно, и из меня посыпались искры. На миг темнота в коробке стала не такой плотной, и Михаил сказал ободряюще:
– Ну-ну, дружок, не волнуйся.
Наконец мы остановились. Михаил куда-то приземлился и положил меня на гладкую поверхность. Запахло цветами, хлебом и почему-то – сердитым котом.
– Наконец-то, явился, – произнёс незнакомый голос, и по степени его сердитости я догадался – это кот.
– Погода сегодня нелётная и заказов уйма, – миролюбиво ответил Михаил и, кажется, улыбнулся.
– Хороший товар? – промурлыкал кот уже более снисходительным тоном.
– Самый лучший. Лимитированная серия. Действует исключительно на сердце и запоминается навсегда.
Кот довольно мяукнул.

И тут меня начали открывать. Сначала в коробку проник луч света, потом я увидел длинные пальцы, а затем и приветливое лицо с ямочками на щеках. Лицо принадлежало крылатому парню – Михаилу. Спасибо богам – не голубь! Рядом на подоконнике сидел беспардонно рыжий кот и щурил на меня ярко-зелёные глаза. Михаил потрепал меня по зыбкому плечу и произнёс:
– Ну что, дружок, не подведи. Она снова должна петь, – и крылатый кивнул в сторону тёмного угла комнаты.

И тут мне всё стало ясно. Я увидел лежащую в кровати девушку и понял, почему я важен. Я должен пробудить в ней желание петь и напомнить о таланте, который она за годы забот спрятала так глубоко, что самостоятельно если и захочет, то уже и не отыщет.
Михаил помог мне встать, и я сделал свои первые шаги в этом мире. Ноги мои с непривычки дрожали, но скоро окрепли, и Михаил проводил меня до порога ночных видений девушки. Я смело вступил в них, махнул Михаилу на прощание рукой и наконец-то увидел Петербург.

Город раскинулся передо мной в царском величии, и я не удержался – снял шляпу и поклонился ему в пояс мостов. У одного из мостов я и увидел Елену. Она шагала по нему, хмурилась, поправляла красный берет на голове и куталась в серое пальто. Я задумался, потом извинился перед Петербургом и перенёс девушку в Париж. Если настроился на победу, нужно уметь крутиться. И я готов расстараться, ведь другого шанса у меня не будет.

Я сплёл для Елены сюжет, и ей теперь снится, что она учится петь. Сначала её голос звучит несмело, он спотыкается о слова на французском, будто все они – тяжёлые камни. В руках Лена держит помятый лист бумаги, сидит она при этом в инвалидном кресле (для пущей остроты образов). Потом встаёт на ноги и карабкается вверх по высокой скале, обдирая коленки и руки в кровь, а на вершине танцует от радости. Она поёт, и волшебный Париж расцветает ярче от каждого звука её голоса.

Я снюсь ей до самого утра, так долго, насколько это возможно, чтобы она запомнила меня наверняка. С каждым новым видением голос Елены звучит всё увереннее и сильнее. Чтобы сделать голос совсем невесомым, я приплетаю к спине девушки большие трепетные крылья, усыпанные каплями воды – мой последний привет питерскому дождю и ангелу Михаилу.

К утру я гасну и перестаю существовать, а Елена просыпается в слезах и с улыбкой на губах. Забыть меня она не может и не хочет, ведь я всю ночь трогал её за сердце, и от этого оно стучит так громко, что, я уверен, его слышно и в далёкой Франции. Она гладит рыжего кота и плачет. Я не знаю, сколько ещё городов и людей станут слушателями её пения, но в одном я уверен – их будет много.

И это моя победа.
Эким Кедэри