В  июле и  августе этого года, десятки тысяч россиян вышли на улицы в знак протеста. Рекордное количество людей было арестовано, а многие избиты и ранены сотрудниками ОМОНа. Непосредственным поводом для протестов стал отказ московских властей разрешить кандидатам от оппозиции участвовать в муниципальных выборах в сентябре этого года.

Но эти  демонстрации были о чем-то большем [нежели отказ в регистрации оппозиционных кандидатов],  они сфокусировали целый ряд претензий, поводов для недовольства существующей системой управления страной. В этом смысле они стали частью последовательности  выступлений, продолжающихся с, по крайней мере, 2011-12 годов, когда большие толпы людей, несмотря на зимний холод, вышли на улицы чтобы протестовать против фальсификации выборов  правящей партией "Единая Россия" и неизбежного возвращения Путина на пост президента. С тех пор, несмотря на жесткие репрессии против демонстрантов, протесты стали обычным явлением для российского политического ландшафта, повышая ставки как для режима, так и для населения.

В то время как оппозиция Путину охватывает широкий круг политических и идеологических течений - от либералов до социалистов, монархистов и интернет-либертарианцев - одной из наиболее последовательных, объединяющих эти  течения тем была борьба с коррупцией. В немалой степени это объясняется выдающейся ролью Алексея Навального, который потратил более десяти лет на изучение этой темы. С 2000-х годов он использовал различные платформы - от своего блога в Живом журнале и Twitter до мультимедийных операций своего антикоррупционного фонда (ФБК) - чтобы разоблачить все виды воровства - от кумовства и личного обогащения правительственных чиновников до колоссального воровства со стороны государственных компаний. Это включает в  себя раскрытие информации о фигурах входящих во “внутренний круг” Кремля, таких как бывший президент Дмитрий Медведев, который был “главным героем” документального фильма ФБК 2017 года “Не называйте его Димоном”, из которого зрители узнали о личном состоянии Медведева, яхтах и недвижимости в России и Италии, которые, по-видимому, включают в себя виноградники и замок в Тоскане.

«Количество  коррупционных  преступлений сокращается»

Нет сомнений в том, что борьба с коррупцией была эффективным инструментом для сплочения оппозиции к режиму - обязывая сам режим заняться этим вопросом. В этом году во время ежегодного телевизионного диалога Путина с русским народом, в котором он отвечает на вопросы звонящих (отобранных, естественно), возник вопрос о коррупции. Путина спросили, чувствует  ли он «личную ответственность за этот бардак». Он ответил: «Конечно» , а затем заявил, что «количество коррупционных преступлений сокращается ... во многом благодаря нашим последовательным и бескомпромиссным усилиям».

Когда бизнесмен  пытается захватить конкурирующую фирму, он может платить чиновникам за проведение налоговых проверок и инспекций по охране труда и технике безопасности до тех пор, пока конкурент  не согласится на его цену выкупа.

Время от времени происходят  аресты высокопоставленных лиц, которые, вроде бы, подтверждают идею официальной борьбы с коррупцией: в декабре 2017 года бывший министр экономики Алексей Улюкаев был приговорен к восьми годам тюремного заключения за взятку. Однако результаты предыдущих усилий должны заставить нас сомневаться в искренности этой борьбы: например, министр обороны Анатолий Сердюков был уволен в 2012 году из-за коррупционного скандала и обвинен в халатности в 2013 году - только для того, чтобы быть помилованным  в следующем году. Теперь у него важная (и, безусловно, прибыльная) работа в Ростехе, государственной корпорации по производству оружия и высоким технологиям. В реальности, внутри российской элиты коррупционные расследования являются скорее симптомом внутриэлитных баталий, чем дисциплинирующим механизмом, и дополнительным оружием, которое нужно использовать против соперников в борьбе за власть и влияние.

В  то время  как официальные антикоррупционные кампании являются,  в лучшем случае, пиаром, стремление оппозиции искоренить коррупцию основывается на идее, что коррупция является случайным дополнением к системе, которую  можно было бы сделать более справедливой и рациональной без нее. Но это ошибочный тезис: оргии незаконного обогащения, которые справедливо атакуют Навальный и другие, - это не просто результат личной жадности коллег Путина, а часть конструкции  самой системы. Отнюдь не являясь посторонним или второстепенным звеном современного российского капитализма, коррупция была заложена в нем с самого начала.

Чтобы понять это, полезно рассмотреть происхождение российской постсоветской элиты. Стандартная история, рассказываемая  в западных СМИ, - один из махинаторов-комбинаторов сделал своё состояние в хаосе свободного рынка 1990-х годов; возможно, некоторые из его  практик имели сомнительную законность, но не был ли сам закон туманен в те хаотические времена? «Олигархи», появившиеся в 1990-х годах, - такие люди, как Борис Березовский  ( 1 ) , который за несколько лет прошел путь  от продажи компьютеров к владению банками, нефтяной компанией, крупной газетой и главному национальному телеканалу, а также занял  высокий пост в ельцинском правительстве - его регулярно сравнивали с «баронами-разбойниками» в США в конце 19-го века, людьми, чье безжалостное приобретение богатства  уже вскоре было окутано   респектабельности.

Приватизация по указу

Но чего не хватает в этой картине, так это  ощущения какого-либо реального процесса, благодаря которому эти олигархи обрели свое состояние. Далекая от того  чтобы быть сформированной в результате настоящей конкурентной борьбы, новая русская элита была создана политической волей государства. Основным приоритетом правительства Ельцина был  демонтаж советской плановой экономики, и для этого оно начало, начиная с 1992 года, широкомасштабную приватизацию государственных активов. Демонтаж происходил в различных формах, начиная с «ваучерных аукционов», в которых обычным гражданам предоставлялись доли в выбранных предприятиях, которыми они затем имели право торговать, до  «приватизации по указу», когда Ельцин передавал права собственности на целые компании определенным лицам.

Но общий эффект всех форм приватизации в начале 1990-х годов был предсказуемым: приватизация быстро создала  новый и высококонцентрированный слой владельцев богатств, которые приобрели значительные объемы производственной инфраструктуры СССР по смехотворно низким ценам. Общей чертой этих людей была не деловая хватка, а способность использовать их связи с государственным аппаратом - например, использование неформальных связей для получения экспортной лицензии или обещание поддержать заявку Ельцина на переизбрание в 1996 году в обмен на целую  нефтяную компанию, как это произошло в случае с печально известными сделками "кредиты в обмен на акции" 1995 года.

Как сказал банкир Петр Авен: «Чтобы стать миллионером в нашей стране, совсем необязательно иметь хорошую голову или специальные знания. Зачастую достаточно иметь активную поддержку в правительстве, парламенте, местных структурах власти и правоохранительных органах. В один прекрасный день ваш  захудалый банк уполномочен, например, проводить операции с бюджетными средствами. Или ему щедро выделяются квоты на экспорт нефти, древесины и газа. Другими словами, вы назначены миллионером.

Чтобы стать миллионером в нашей стране, совсем необязательно иметь хорошую  голову или специальные знания. Зачастую достаточно иметь активную поддержку в правительстве, парламенте, местных силовых структурах и правоохранительных органах

                                         Петр Авен

Вскоре после прихода к власти в качестве президента в 2000 году Путин публично поклялся «ликвидировать олигархов как класс» - явный признак того, что ситуация изменилась и что частное богатство стало уязвимым для атак  со стороны государства. Но реальность оказалась несколько иной. Путин не подавлял олигархов, а руководил их беспрецедентным расцветом: согласно ежегодному списку Forbes , когда он пришел к власти в 2000 году, в России  не было ни одного миллиардера, а к концу его второго срока в 2008 году их было 82; 11 лет спустя их уже 98, и это несмотря на вялую экономику и взаимные санкции, которые Россия и Запад наложили друг на друга с 2014 года,  в связи с аннексией Крыма.

Что изменилось при Путине по сравнению с его предшественником, так это не возможность массированного личного обогащения, а лица  персонажей, получающих прибыль, и их отношение к государству. В то время как олигархи ельцинской эпохи были в основном аутсайдерами государственного аппарата (т.е. лицами не  принадлежавшими к госаппарату), которые извлекали выгоду из симптомов его дисфункции, то те, кто появились в годы правления Путина, чаще всего были инсайдерами, которые успешно использовали государственную власть для получения контроля над активами. И есть и отраслевые различия: в 1990-е годы, когда цены на природные ресурсы были в целом низкими, основные состояния, сделанные в России, были сосредоточены в банковском деле, финансах, телевидении и связи; в начале 2000-х годов, когда цены на нефть, газ и металлы выросли, максимальные прибыли  получали магнаты с активами именно в этих секторах.

Размытие границ

Эта  группа  включает  в себя, в частности,  людей, близких к Кремлю, которые возглавляют  государственные компании, что привело к появлению в  России возглавляемого государством кланового капитализма. При  этом остается завуалированной та степень, в которой государственные компании в России разделяют многие методы и приоритеты частного бизнеса:  и те и другие стремятся максимизировать акционерную стоимость и выплаты своим руководителям, а не, скажем, вкладывать прибыль в стратегические национальные цели (не говоря уже о любом виде перераспределения богатства). В этом смысле, с точки зрения результатов разницы  между ними почти нет, несмотря на очевидные формальные различия.

Действительно, в России все чаще стирается граница между сферами государства и бизнеса. Это не продукт путинской эпохи; и это не признак ползучего государственного захвата экономики или личной нечестности влиятельных людей. Скорее, это коренится в переплетенном характере политической и экономической власти в России, которая восходит к президентству Ельцина и к самому формированию посткоммунистической экономики страны.

Именно это размывание границ  позволяет коррупции иметь место в ее нынешних масштабах и в ее нынешних формах в России. Например, когда бизнесмен  пытается захватить конкурирующую фирму, он может платить чиновникам за проведение налоговых проверок, инспекций по охране труда и технике безопасности и т. д.,  пока конкурент не согласится на его цену выкупа. В последнее десятилетие все чаще те, кто занимается такой практикой, сами становятся должностными лицами, используя свои юридические полномочия для захвата любых активов, которые попадутся им на глаза. Отсюда русская пословица: «Для наших друзей у нас есть все; для наших врагов -  закон.

Для российской оппозиции имеет очевидный стратегический смысл продолжать делать  акцент на коррупции, учитывая ее огромные масштабы. Но, как и в других частях мира, в политической повестке дня, в основе которой лежит борьба с коррупцией, существуют определенные опасности и ограничения. Риторика Навального часто опирается  на критику коррупции как растраты денег налогоплательщиков - что, конечно же, так и есть. Но эта логика может также быть применена и к проведению более ясно выраженной рыночной (без участия государства) политики и к защите прав  потребителей в отношении распределения бюджетных благ. Под предлогом того, что государство остается слишком щедрым объектом для грабежа, и то, и другое легко могли бы превратиться в оправдание для еще более решительного неолиберального лечения, чем то  которое Россия уже проходит,.

Сверх того, антикоррупционная политика не может разрушить  основные структуры, которые в первую очередь способствовали коррупции. Ведь коррупция - это не злокачественный нарост, каким-то образом связанный с русским капитализмом, а системная особенность того типа капитализма, который существует в  России. И, в конечном счете, не может быть положен реальный конец воровству в перекрывающихся мирах российского бизнеса и государства без фундаментального изменения господствующей экономической и политической модели.

В тот период президент Центробанка России Эльвира Набуллина подняла базовую ставку кредитования до 17%, и Россия начала медленный и болезненный процесс дедолларизации своей экономики.

С тех драматических времен прошло пять лет. Но был нанесен большой ущерб не только россиянам и их сбережениям, но и мышлению тех, кто управляет Банком России.

Набуллина всегда была противоречивой фигурой, потому что обучалась на Западе, и потому что банковская система в России все еще укомплектована теми, кто действует согласно предписаниям МВФ о том, как отвечать на кризисы.

Но правила МВФ существуют для защиты МВФ, предоставляющего кредиты проблемной стране, а не для того, чтобы эту страну восстановить.

Фундаментальная проблема заключается в неправильном понимании того, что представляют собой процентные ставки и как они взаимодействуют с инфляцией и движением капитала. Из-за этого лекарство для спасения проблемной экономики часто оказывается хуже самой болезни.

Если четвертый дефолт Аргентины за 20 лет нас не учит, то не научит уже ничто.

Набуллина по-прежнему считает, что ее задача — снизить инфляцию до 4%. Планирование темпов инфляции, это болезнь, которую нужно поместить где-то рядом с оспой.

Когда инфляция выше целевого уровня, в центральном банке преобладает режим жесткой экономии, который держит процентные ставки выше рыночных в тщетной надежде что они смогут выжать последние кусочки инфляции из экономики, поскольку достаточная уверенность не вернулась в банковскую систему после кризиса.

Это проблема России сегодня. Набуллина по-прежнему считает, что перед тем как позволить экономике расти, необходимо проделать определенную работу.

Когда уровень инфляции ниже целевого, как у ЕЦБ и США, то рост остается вялым и требует стимулов в виде дешевых денег для создания кредитного цикла. Это не срабатывало и не сработает.

Это не срабатывало в США и Европе, потому что в их экономиках больше нет возможностей продолжать кредитование, чтобы стимулировать спрос и увеличивать траты. Они предлагают деньги, которые никому не нужны, под проценты, которые рынок не может себе позволить.

Но планирование и контроль инфляции со стороны центробанка — это вершина централизовано планируемой экономики. Контролируйте стоимость денег, и вы будете контролировать средства производства.

В итоге вы достигнете точки, которой мы на Западе уже достигли, когда никакое давление на рынок через карательные отрицательные ставки не может стимулировать рост.

С другой стороны, есть Набиуллина, которая сдерживает российскую экономику процентными ставками, установленными выше рыночных. Она или излишне осторожна, или находится полностью под контролем пятой колонны. Наверное, правда где-то посередине.

Структурно, экономика России в отличной форме. Текущая базовая ставка в России составляет 7,25%, по сравнению со ставкой 7,75% всего два месяца назад. Весь межбанковский рынок и рынок краткосрочных депозитов торгуются ниже этой базовой ставки.

Это означает, что центральный банк сдерживает рынок, который желает торговать по более низким ставкам. Это поддерживает низкую ликвидность и снижает доступ к кредитам на внутреннем и коммерческом рынках.

Тем временем, спрос на российский долг из-за чистого балансового счета страны, отчасти благодаря руководству Набиуллиной в кризисный период 2014-2016 годов, приводит к снижению ставок. И впервые почти за пять лет у России наблюдается нормальная положительная кривая доходности от 1 года до 20 лет, без горбов и плоских периодов.

Единственное беспокойство вызывает задолженность в долларах, но она составляет около 1% от общего российского ипотечного рынка.

Так чего же Набиуллина ждет?! Она сделала свою работу, так пусть теперь даст россиянам сделать свою.

Набуллина поддерживает высокие ставки из-за страха возвращения инфляции вследствие роста доллара США и падения цен на нефть, что оказывает на рубль повышающее давление.

Она только сейчас начала снижать ставки, после того как эта политика стала очевидно нелепой и рост ВВП страны остановился. И опять же, некомпетентность и предательство на расстоянии кажутся очень похожими.

Она продолжает прыгать в тени долларового кризиса. Но российская экономика 2019 года это не она же в 2015 году. Долларовое кредитование практически исчезло, и основным источником спроса на доллары внутри страны являются «наследные» корпоративные кредиты, не сконвертированные в рубли или евро.

Поэтому российская экономика гораздо более защищена от роста доллара, чем раньше.

Роль России в глобальной экономике меняется. Она становится независимым узлом в мировой экономике. Исключенная из рынков доллара США, Россия теперь должна возглавить ту часть мира, в котором доминирует — ЕАЭС, Турция, Иран и государства ОДКБ, и продемонстрировать уверенность, сделав рубль более доступным для иностранных инвестиций.

Проецирование уверенности должно происходить путем снижения ставок, что демонстрирует здоровый внутренний рынок, а не поддерживать их высоко из-за страха перед Соединенными Штатами.

Снижение ставок с 7,25 до 6,5 или даже 6 процентов, наверное, все что ей нужно сделать, и затем пусть рынок разберется сам. Во что рынки ей говорят, нужно делать.

И хочется верить, что с Путина уже достаточно опасений Набуллиной. Он становится все менее терпелив в отношении своего президента Центробанка. Он видит отсутствие роста российской экономики и задается вопросом, почему накопление капитала заперто за стеной чрезмерно высоких процентных ставок.

Недавно Путин пообщался с Набиуллиной и сразу после этого ставка упала на 0,25%. То же произошло и в 2015-м, когда ставка застряла на 10 процентах и Путин наконец вынудил ее объясниться.

С Центробанком России явно что-то не то — может быть это последние пережитки проникновения США в российские институты снова поднимают свою уродливую голову. Битва продолжается, и недавнее снижение исходной ставки-ориентира является хорошим началом.