– Умею, – ответил волшебник. – Только чем тебе сны помешали? Пусть бы оставались в ночи, им там самое место.
– Знаю, – вздохнула девушка. – Только случай тут особый. И в этот раз будто путаница вышла. Понимаешь, то, что они видят ночью, должно жить днём. По всем законам справедливости, – сказала она и несмело посмотрела в глаза хозяину дома. Побоялась, что дурочкой её сочтёт.

Волшебник, понятное дело, не счёл. Любопытно ему стало, кто такие «они» и что эта птица заснеженная дальше скажет. Так любопытно, что огоньки заплясали в его серых глазах – разгорелся интерес не на шутку.

Девушка шмыгнула носом, поразмыслила несколько секунд, и полетели из неё слова, надрывные да ломкие:
– Их пятеро всего. Детей… Они сложные, очень сложные. У кого травма случилась, а у кого от рождения... Ходить не умеют. Разговаривать – тоже не все. Но они... Заслужили свои самые заветные сны. Каждый день стараются. Долгие годы стараются и всё надеются, но здоровье что-то не торопится возвращаться, – девушка поправила непокорные кудряшки и вздохнула. – А я помочь им не умею, хотя должна бы.

«Исчерпалась», – подумал волшебник. Хлебнул остатки чая из кружки и поморщился – чай остыл давно, а горячий наколдовать сил уже не было.

– Здесь всё написано про них. И фотографии есть, на всякий случай, – прервала она мысли волшебника о несбывшемся чае. Достала из сумки тонкую папку и положила перед ним на стол.

– Сама не знаешь, о чем просишь, – промолвил он и заёрзал на стуле. – Сны с явью поменять? Всего у пятерых? – усмехнулся волшебник и развел руками. Призадумался. – Дело-то, конечно, нехитрое… Со сновиденными дорожками я хорошо знаком. А вот с памятью как быть? Она – особа въедливая, от неё просто так не отделаешься. И менять её придётся не только детям. Всем, кто знаком с ними хоть немного. Если возьмусь, то только к концу весны управлюсь, не раньше. Ты вообще представляешь, сколько это работы? – спросил волшебник, глядя гостье прямо в глаза.

– Представляю, – девушка энергично закивала головой, не отводя решительного взгляда. – Я не боюсь. Помогу, чем смогу. Буду чай готовить тебе, еду. Всё, что понадобится, сделаю. Ну, это после работы только. Я до пяти…
– Стоп, – оборвал её волшебник и поднялся на ноги. Пёс на полу тревожно заскулил.
– Что? – угасшим голосом спросила она.
– Трудно будет, да не в трудности дело, – пожал плечами волшебник. – Ты же не знаешь, не уверена… Что им снится чаще всего? Может быть, и не здоровье вовсе. А если ошибаешься? И у них драконы одни на уме? Поменяю я им сны – и будет у нас пятеро огнедышащих по городу бегать.
– Я знаю, я уверена, – поспешно заговорила девушка. – Они мне сами рассказывают. Почти каждую ночь им…
– Да кто ты такая, что они тебе всё рассказывают? – резко перебил её волшебник.
Девушка замялась, покраснела, стиснула руками лоб.
– Я – врач их, – тихо ответила гостья и опустила голову, будто призналась в тяжком грехе. Машинально потрепала подошедшую собаку. – Я готова и дальше другим помогать, но этим… Твоя помощь нужна, моей мало.
– Подумать надо, – ответил волшебник. – Завтра приходи. Может, и договоримся. А сейчас ступай домой.
Понял он – плохо дело, раз врачи стали к волшебникам ходить.

Девушка встала, одела шапку, попрощалась и направилась к выходу.
– Я насчёт драконов не шутил, – крикнул ей вслед волшебник. – Когда время замены придёт, обязан буду что-то оттуда тоже забрать, иначе никак. И если сна про здоровье я не найду, сама пойми… Лучшее, что найду, возьму.
– Я понимаю, – ответила девушка, не оборачиваясь, и вышла из дома.

Волшебник запер за ней дверь, вернулся в комнату и подошёл к окну. На улице кружилась метель, завывала и билась в старенькие окна, неугомонная.

Ворвалась вместе с ветром в приоткрытую форточку и начала листать папку, оставленную на столе. Остановилась на последней, пятой странице. Оттуда на мир смотрела девочка с двумя косичками, веснушками и улыбкой во весь рот.

Волшебник не сдержался, улыбнулся ей в ответ.
– А ведь кое о чем умолчала ты, птица заснеженная. Пятая-то, Лизонька – дочка твоя. Почему не призналась? Неужели побоялась, что откажу?
Ветер захлопнул папку.

***

В руках у Дениса пыльные кеды, а на лице хитрый прищур. Джинсы закатаны до колен, а сам он, загорелый, босой и лучистый, словно южный ветер, стоит на скамейке в раздумьях. Катя, Ник и Серёжа сидят тут же, вплотную прижавшись друг к дружке, и терпеливо ждут.
Денис вскидывает руку с кедами вверх, и его звонкий голос разносится по парку, перекрывая разговоры шелестящих деревьев:

«Жалость – вежливая цапля.
Лежит в кровати и сутулится.
Из глаз её свисают капли.
А я стихи кричу на улице!»

Дочитав свежепридуманный стих, он спрыгивает со скамьи и бежит в сторону зеленого газона. Друзья знают, это – приглашение. Приглашение радоваться всему сразу и ничему в отдельности. Но они выдерживают гордую паузу. У них всё ещё эхом в голове звучат услышанные строки. Слова про жалость их смущают, но они не понимают, почему.

Подобных «почему» у них хоть поварёшкой ешь – так много. Друзья всё чувствуют одинаково, боятся и радуются – тоже. «Одна волна – одна судьба», – так сказал бы Денис другим своим поэтическим шедевром.

Первым в паузе сдаётся Серёжа – брат-близнец Дениса. Сдержанный и серьёзный, и словно в противовес загорелому брату – белокожий, он не спеша снимает кроссовки и носки. Пожав плечами, встаёт со скамейки и с достоинством английского лорда несётся вприпрыжку на тот же самый газон.

Ник улыбается и закрывает книгу. Ему шестнадцать, он старший в этой компании и самый начитанный. Ходячая библиотека – так прозвали его друзья, и в этом комплименте ему больше всего нравится слово «ходячая», и кто его разберёт, почему. Ещё он самый высокий, почти два метра ростом. И самый серьёзный. Впрочем, серьёзность не мешает ему отложить книгу в сторону, скинуть с ног шлёпанцы и присоединиться к вовсю веселящимся братьям.

Катя жуёт травинку и улыбается. Её ноги, обутые в красные туфли-лодочки, движутся, выстукивая новый танец. Танцевать Катя любит не меньше, чем друзей и подругу. Подругу эту глазами не видно, но когда Катя впервые рассказала про неё мальчишкам, они не смеялись и сразу поверили. Просто приняли тот факт, что их пятеро. Как будто так и было всегда.

Катя скидывает с ног туфли и, смущённо улыбаясь, присоединяется к друзьям. Через секунду смущение лопается, как мыльный пузырь, и танцовщица бегает по траве, искренне радуясь тому, какие у неё быстрые ноги.

Солнце разливается по парку ярким светом.
То ли это лето такое жаркое, то ли для друзей солнце всегда светит ярче, кто его разберёт.

***

Укладывая дочку спать, родители расплетают ей косички, переодевают в пижаму, а затем помогают дойти до кровати. Ноги у Лизоньки плохо слушаются и норовят уйти не в ту сторону, спина тоже противится, выгибается дугой, но медленно, шаг за шагом папа с дочкой доходят до кровати, где мама уже расправила постель, и на Лизу с белья смотрят приветливые подсолнухи.

Лизонька смеётся, ей всё это очень смешно. Мама не смеётся. Но это не так уж и важно, потому что Лизонька готова смеяться и за маму тоже, когда та устала. Поцеловав дочку в лоб, мама выходит из комнаты. У кровати остаётся только папа и тень полосатого кота, шныряющего по углам.

У папы большие тёплые руки, колкий подбородок и добрые глаза. Он поёт для Лизы песню.

Лизонька ворочается и смеётся – ей нравится папин голос и то, что вокруг летают смешные слова. Слова огромные, каждое не меньше слона, поэтому произнести она их не может. Лизонька тихонько мычит в такт папиной песне и ловит слонов руками. Потом она засыпает.
Через картинки дня, мелькающие перед её глазами, к Лизе проталкивается сон, надёжный, чудесный и всегда одинаковый. Сон для девочки – верный друг.

Во сне Лиза – яркое солнышко. Тёплое и бескрайнее.
Оно греет маму, папу и друзей. Полосатого кота Ваську и сердитую бабушку-соседку, а ещё – мальчишек, которые иногда смеются над ней во дворе. Всех, кого Лиза знает, и даже тех, кого она никогда и нигде не увидит. Только, быть может, ночью... Ночью глаза становятся зорче – видь себе всё, что вздумается.

Лиза улыбается и греет. Греет изо всех своих тёплых детских сил и снова улыбается.
То ли это всего лишь сон, то ли солнце для всех – это очень важно.
Кто его разберёт.