Именно в этом свете ужин лидеров в Варшаве сыграл в истории решающую роль. Вопрос расширения НАТО, то есть по своей сути института холодной войны, который был сформирован США в 1949 году для защиты западного лагеря от советского, быстро стал после объединения Германии в 1990 году источником сильнейшей напряженности между Москвой, Вашингтоном, Западной Европой и новыми центрально-европейскими демократиями. Последний лидер СССР Михаил Горбачев получил заверение в том, что в случае присоединения ГДР к НАТО под флагом объединенной Германии на ее территории не будет войск альянса. Как бы то ни было, ГДР была не единственным кандидатом. Вырвавшиеся из советской среды молодые демократии тоже горели желанием влиться в НАТО, однако их западные друзья поначалу всячески тормозили этот процесс, чтобы еще больше не вывести из равновесия Россию.

Процесс интеграции занял несколько лет: Польша, Венгрия и Чехия вступили в североатлантический альянс в 1999 году, в 2004 году за ними последовали Словакия, прибалтийские республики, Словения, Румыния и Болгария, в 2009 году — Албания и Хорватия, а в 2017 году — Черногория. Как бы то ни было, вопросы остаются до сих пор. Не было ли все это поспешным? России сначала дали обещания, а затем их нарушили? «Это ключевой вопрос», — признает американский историк Мэри Элиз Саротт (Mary Elise Sarotte), которая посвятила этому периоду две книги, а сейчас пишет третью. Россию действительно «унизили», воспользовавшись распадом СССР, как дает понять Владимир Путин? Другими словами, «кто потерял Россию»? Эти споры до сих пор бушуют среди экспертов, которые 30 лет спустя продолжают задаваться вопросом о том, можно ли было включить Россию в новое демократическое сообщество. Разве сам Эммануэль Макрон в своей инициативе по сближению с Россией не говорил о множестве «недоразумений», которые нужно исправить?

«Дипломатия другими средствами»

В любом случае, августовским вечером 1993 года поляки решили, что пришло время ускорить процесс. До этого они терпеливо ждали укрепление их западной границы на Одере и вывод ранее расположенных там 60 000 советских солдат: последний конвой должен был отправиться через три недели, 17 сентября, в годовщину вторжения в Польшу в 1939 году…

За ужином Валенсе, бывшему электрику из Гданьска, профсоюзному деятелю, борцу с коммунизмом и президенту, удалось вырвать у Ельцина написанное на клочке бумаги обещание, что он не будет против вступления Польши в НАТО. По легенде, за ужином было много выпито. «Это называется дипломатия другими средствами», — улыбается сегодня тогдашний министр обороны Польши Януш Онышкевич (Janusz Onyszkiewicz), рассказывая нам эту историю.

Сам он ужинал неподалеку со своим российским альтер эго Павлом Грачевым. «Он был категорически против вступления Польши в НАТО, — вспоминает Онышкевич. — Но моей задачей было удержать его, не дать подойти к Ельцину во время ужина». 26 лет спустя он все еще смеется при мысли об этом плане, сидя в заставленном книгами кабинете в семейной квартире в Варшаве. Министр иностранных дел Кшиштоф Скубишевский (Krzysztof Skubiszewski), признанный эксперт по международному праву, должен был помогать Валенсе. Он неоднократно заходил в гостиную, где сидели главы государств, чтобы подсказать польскому лидеру аргументы о парижской хартии 1990 года, которая положила конец холодной войне, и хельсинкских принципах уважения права на суверенитет. Борис Ельцин в свою очередь был отрезан от своего окружения.

«Он едва мог связать два слова»

В рассказе Онышкевича не хватает одного эпизода. И не без причины: бывший министр иностранных дел Андрей Козырев является его единственным живым очевидцем. После полуночи Борис Ельцин разбудил его по возвращении с ужина и вызвал к себе. «Когда я пришел в его апартаменты, он едва мог связать два слова», — пишет Козырев в недавно вышедшей в США (сейчас он проживает там) книге «Жар-птица: неуловимая судьба российской демократии». Ельцин пробормотал какое-то извинение и протянул ему клочок бумаги с рукописной записью и его подписью. Это было совместное российско-польское заявление, которое должно было быть официально подписано на следующий день. Только на полях было указано согласие на вступление Польши в НАТО. Козырев дал президенту уснуть, а утром вернулся с министром обороны. Оба они объяснили Ельцину (тот в первую очередь нуждался в средстве от похмелья) необходимость потребовать более расплывчатую формулировку.

Весь этот узкий круг провел утром расширенное собрание в резиденции президента Польши. «Когда Ельцин пришел, он явно был не в своей тарелке, — рассказывает будущий министр иностранных дел Анджей Олеховский (Andrzej Olechowski). — Он открыл окна, попросил, чтобы никто не курил». Как подтверждает Козырев, оба лидера были «усталыми и напряженными».

Сам Козырев поставил три стакана на стол и выстроил их в ряд. «Это Восток», — сказал он, указав на тот, что справа. «Это Запад», — указал он на стоявший стакан слева. «В середине — Центральная Европа. Если вы сдвинете средний стакан на Запад, придется вмешаться. И наоборот. Поэтому будет лучше оставить все, как есть». Затем слово взял Павел Грачев, заявив, что изменение совместного заявления, то есть согласие на вступление Польши в НАТО, было неприемлемо. «Генерал, вы — прекрасный генерал, но оставьте политику нам, это наше дело», — вмешался Валенса. Затем он наклонился вперед: «Борис, я сказал тебе, что это решение может быть навязано, но будет лучше, если мы примем его сами, вместе. Ты, как и я, политический лидер, настоящий демократ. Принимать такие решения должны мы!»

По словам Козырева, Ельцину не хотелось нарушать данное Валенсе слово за знаменитым ужином. Как бы то ни было, «после обсуждения» польский лидер все же согласился принять более расплывчатую формулировку. На самом деле поляки понимали, что выиграли партию. «Это показало, что российское противодействие нашей идее не было непреодолимым», — уверяет Януш Онышкевич. После саммита Валенса был «счастлив» и «вздохнул с облегчением», отмечает Олеховский.

«Самая взрывоопасная тема»

Андрей Козырев назвал этот эпизод катастрофой (хотя, как настоящий демократ, он понимает логику этих отныне свободных стран). Дело в том, что чехи и венгры сразу же бросились в открытую поляками брешь. По его словам, расширение НАТО на страны Центральной Европы «стало самой взрывоопасной темой, которая нанесла наибольший ущерб отношениям между Россией и Европой».

Почему поляки проявили такое упрямство? Онышкевич (этот бывший активист «Солидарности» побывал за решеткой в 1981 и 1982 года, в период военного положения 1981-1983 в стране) отвечал недовольным западным партнерам, что Польша не хочет быть в «серой зоне»: «Это жизненно важно». Если те все еще не понимали, он рассказывал им анекдот о шизофренике, который считал себя мышью. Врач вылечил его, но однажды он вернулся в состоянии страшной паники: «Доктор, там кот!» «И что? Вам же прекрасно известно, что вы — не мышь!» «Мне да. А ему?!» «Мы были уверены, что после вступления в НАТО коту тоже станет известно», — улыбается Онышкевич.

Были ли даны России обещания о нерасширении НАТО после падения Берлинской стены? Бывший министр иностранных дел Польши Адам Даниэль Ротфельд (Adam Daniel Rotfeld) хорошо знает Россию. Он является сопредседателем Российско-польской группы по сложным вопросам и знает, о чем говорит. В 2010 году его пригласили в Москву, рассказывает он. Замминистра принял его во впечатляющей сталинской высотке МИДа. Польша была членом НАТО на протяжении уже 11 лет, но горечь явно еще не прошла. «Почему вы захотели вступить в НАТО?— вновь спросил его россиянин. — Почему Польша нарушила обещания?» «Какие обещания?» — ответил он.

Замминистра достал тщательно подготовленную папку на 6-7 печатных листах. На каждом из них была ксерокопия фрагмента телеграммы с пометкой «секретно», — продолжает Ротфельд. Он сохранил их. На одном мы видим обращение главы американской дипломатии Джеймса Бейкера (James Baker) к Горбачеву 9 февраля 1990 года, на другом — слова его британского коллеги Дугласа Херда (Douglas Hurd) в 1991 году. Оба они говорят об отсутствии планов по включению стран Восточной Европы в НАТО. Французский лидер Франсуа Миттеран объяснял Михаилу Горбачеву 6 мая 1991 года, что нужно не допустить формирования в России «ощущения изоляции или осажденной крепости, поскольку это не лучший путь для Европы». «По мнению российского чиновника, в этом было доказательство того, что Запад не сдержал слово», — продолжает Ротфельд.

Поворот к авторитаризму и национализму

Как бы то ни было, чтобы переубедить этого пережившего холокост человека нужно было нечто большее. Он не отрицал реальность этих фраз, но подчеркнул, что они вырваны из телеграмм, которые полностью не были показаны ему. Кроме того, он не считал их, собственно говоря, обещаниями. Наконец, он обратился к международному праву: принципу Pacta sunt servanda («договоры должны соблюдаться») он противопоставил другой, Rebus sic stantibus («если обстоятельства остаются без изменений»). Другими словами, во время встречи Валенсы и Ельцина в Варшаве, условия были уже совсем не теми, как в момент произнесения этих слов: СССР больше не существовало, коммунистический военный альянс ОВД распался, а Горбачев больше ничем не руководил. Никаких обещаний больше не было.

Можно было бы подумать, что все это перечеркивает теорию западного предательства. Не тут-то было. Авторитарный и националистический поворот его преемника Владимира Путина во второй половине почти 20-летнего правления придал ей второе дыхание. Был ли этот поворот неизбежным? Могла и история пойти иным путем? Могли ли россияне стать великим демократическим народом, воплотив при помощи Запада надежды начала ельцинских лет? И опять-таки, все тот же острый вопрос: кто потерял Россию?

Вышедшая за полтора десятилетия литература на эту тему и разговоры со специалистами указывают на извилистый, но практически неизбежный путь России прочь от демократической мечты и западного сообщества.

Сергею Уткину было 11 лет, когда коммунисты-консерваторы решили свергнуть Горбачева 19 августа 1991 года. Он помнит, как сидел перед телевизором в квартире в Москве, когда его любимый мультфильм сменился на экране бесконечной трансляцией балета «Лебединое озеро». На советском телевидении «Лебединое озеро» было плохим знаком, предвестником неприятных новостей. Сидевшая на кухне бабушка сразу все поняла. Сегодня заведующий сектором стратегических оценок легендарного ИМЭМО в первую очередь вспоминает начало 1990-х годов как период невероятного хаоса, когда «рушилось все», прежде всего, экономика. Он считает, что «источник возникшей впоследствии горечи связан в большей степени с развалом СССР, чем с поведением Запада. Запад видел лишь падение диктатуры, но для большинства россиян СССР был их страной, и ее исчезновение стало катастрофой».

Двусмысленность Клинтона

Это был период страшной нищеты для россиян, которым отправляли гуманитарную помощь. Государственная казна опустела, но Вашингтон отказался помочь наполнить ее. Бывший глава МИДа Андрей Козырев даже поехал в Сирию в 1993 году, чтобы просить Хафеза Асада заплатить России за поставленное СССР оружие. «Что?— возмутился сирийский диктатор. — Я годами принимал здесь Андрея Громыко, который говорил мне о сопротивлении американскому империализму и израильскому сионизму и отправлял оружие, а теперь здесь появляется другой, молодой Андрей, который требует не только изменить политику, но и заплатить за оружие!» «Даже не стоит уточнять, что он так и не заплатил», — отмечает Козырев.

Тем временем в кулуарах Кремля, администрации и парламента велась ожесточенная борьба с целью отобрать власть у окружавших Бориса Ельцина реформаторов. Плохо проведенная приватизация позорно обогатила новую экономическую элиту, олигархов. Те взяли под контроль экономику и Ельцина, который был ослаблен алкоголизмом и состоянием здоровья.

В 1996 году Андрея Козырева сменил на посту Евгений Примаков, ас советской дипломатии и по совместительству глава внешней разведки. Ему уже было известно, что его демократическое крыло проиграло сражение. Как бы то ни было, в том же году Бориса Ельцина переизбрали на второй срок. Второе лицо американской дипломатии при Билле Клинтоне Строуб Талботт (Strobe Talbott) впоследствии расскажет, как президент США дал второй шанс дружбе России с Западом и откладывал расширение НАТО, чтобы не подорвать шансы Ельцина на переизбрание. В 1990-х годах у него сложились теплые, иногда даже заговорщические отношения с Ельциным. Недавно рассекреченный в США текст многих их бесед служит поразительным свидетельством небывалых отношений лидеров России и Америки… а также определенной двусмысленности Клинтона насчет будущей роли России в расширенной НАТО (это, без сомнения, беспокоило Ельцина).

Конец парадигмы

В 1994 году на российской политической сцене появился новый человек: Владимир Путин. Британский историк Тимоти Гартон Эш (Timothy Garton Ash) впоследствии рассказал о прошедшей в том году закрытой встрече, которая была организована в Санкт-Петербурге немецким Фондом Кербера. Тогда его вывело из ступора раздраженное выступление этого неизвестного в тот момент человека, заместителя мэра города, бывшего полковника КГБ в ГДР. Владимир Путин уже тогда выступил защитником нации и народа, который был рассеян по получившим независимость бывшим советским республикам. В 1994 году в Гамбурге он гневно ушел с большого ужина, когда президент Эстонии Леннарт Мери упомянул «российский империализм».

Как бы то ни было, по совету олигархов Ельцин выбрал именно его преемником в 1999 году. Несмотря на вмешательство НАТО в Косове, новый президент России сначала продолжил курс на сотрудничество с Западом, в частности после терактов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне. Он надеялся получить в обмен на сотрудничество в борьбе с терроризмом зеленый свет на формирование сферы влияния на постсоветском пространстве. Позднее, после вторжения США в Ирак в 2003 году, он пытался сформировать прочную франко-немецко-российскую ось.

Эта попытка стала для него последней. В 2004 году расширение НАТО на Прибалтику, цветные революции в Грузии и на Украине, а также трагедия в Беслане (334 погибших 3 сентября после захвата школы чеченскими террористами) погрузили его в мрачное расположение духа. Тем не менее нефтяная манна спасла его: рост цен на нефть и газ позволил наполнить казну и оживить экономику, после чего Путин принялся не за преобразования последней, а за модернизацию военного арсенала, а также укрепление личной власти с опорой на спецслужбы.

В 2006 году известный пониманием Кремля обозреватель Дмитрий Тренин опубликовал в журнале Foreign Affairs пророческую статью «Россия покидает орбиту Запада». По его словам, речь шла о «конце парадигмы»: «Российское руководство отказалось от идеи принадлежности к Западу и начало создавать собственную систему, в которой Москва занимает центральное место». В рамках интеграции в западную систему Россия видела себя лишь сопредседателем или, «как минимум, членом Политбюро», добавляет Тренин. США могли принять это только в том случае, если бы Россия стала демократической. Тренин предрекал сильнейшую напряженность по Грузии и Украине: его прогноз подтвердился российскими операциями в 2008 и 2014 годах.

«Нехватка стратегического воображения»

Бывший испанский министр Хавьер Солана, который обговаривал с Примаковым основополагающий акт об отношениях России и НАТО (подписан в мае 1997 года) не согласен с утверждением об унижении Западом. По его словам, Буш-старший и Бейкер старались не проявлять триумфаторства по отношению к СССР и России… до избирательной кампании 1992 года, «когда Буш все же немного не сдержался». И проиграл Биллу Клинтону. «Я бы сказал, что в этом пакте была незавершенность», — говорит он. В частности, Солана сожалеет о том, что Буш-младший настаивал на открытии НАТО для Украины (Франция и Германия задушили эту инициативу в зародыше на саммите в Бухаресте в 2008 году).
Кто потерял Россию? «Советский Союз», — отвечает Строуб Талботт. «Она сама себя потеряла», — говорят польские министры. Американский историк Мэри Элиз Саротт в свою очередь сожалеет, что Джордж Буш и немецкий канцлер Гельмут Коль решили наложить «готовую модель» (модель холодной войны со стороны Запада) на переживавший перемены мир, обеспечив тем самым доминирование США. Бывший американский посол в Москве Билл Бернс выражает более радикальную позицию в ежемесячном издании «Атлантик»: «Это старый спор, который к тому же бьет мимо цели. Для нас вопрос о потере России вообще не стоял. После холодной войны россияне потеряли веру и уверенность в себе, у них сформировалось чувство утраты и унижения, но перемены были только в их руках».

Этот вопрос не давал покоя и скончавшемуся в 2011 году Рону Асмусу, который отвечал за расширение НАТО в администрации Клинтона. «Давайте по-честному: нам не хватило стратегического воображения, — заявил он на заседании Совета по иностранным делам в Нью-Йорке в феврале 2010 года. — Проект, над которым я работал всю мою жизнь, не будет завершен, пока Россия не станет частью системы европейской безопасности. Но нынешняя Россия — не та, какую мы хотели видеть нашим партнером. Грузия — не Словения, а Украина — не Польша. Нам в Европе и США нужен новый консенсус по нашим задачам и стратегии».

Его диагноз не теряет актуальности почти десять лет. Россия вернулась на Ближний Восток, где месяц назад ее солдаты разместились на спешно оставленной американскими войсками базе в Сирии. Буш-старший вел настоящий диалог с Горбачевым. Клинтон поддержал Ельцина, но не предоставил ему настоящую помощь. Буш-младший заглянул Путину в глаза и увидел его «душу», но потом понял, что ошибся. Обама попытался перезапустить отношения, но отказался от этого плана. Трамп в свою очередь отошел в сторону, предоставив погрузившуюся в ностальгию Россию самой себе. И она все так же потеряна.