...Научиться вставать раньше. Научиться дышать чаще.
И по-новому жить дальше. Понимая, что вот – счастье…

© Вера Сухомлин

Доброго и позитивного утра,Гнёздышко!

Когда мы окружаем себя хорошими людьми и добрыми мыслями, жизнь начинает меняться в лучшую сторону.
Красота в глазах смотрящего... Только поэтому нет сомнения, что наступающий день будет исключительно очарователен в своей естественности и простоте.

Об искусстве и жизни

Когда Люся сделала ремонт в своей крохотной полуторке и переставила мебель, выяснилось, что стена в комнате пустовата. Что-то просто просилось быть повешенным на эту стену. И Люся поняла, что именно и где это найти.

По выходным художники оккупировали сквер. Реализмом не пахло. На пьяной улице танцевали пьяные развеселые дома, странная многоногая лошадь скакала по фиолетовому полю, и на фоне занавески цвета запекшейся крови сидела еще более странная женщина – одновременно и в фас, и в профиль. Сами художники были под стать своим произведениям.

Но Люся нашла то, что надо. На картинах у солидного дядьки красивые девушки вбегали в пенные волны, выглядывали из-за белоствольных берез, лежали, жарко раскинувшись, в разнотравье, глядя на зрителя со скромным лукавством. Смущало то, что девушки были голыми, а та, что вся в лютиках и васильках, напоминала хрестоматийные строки: «под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит, как живая».

– Вы пишете портреты, в одежде? – спросила Люся.

– А то! – сказал художник.

– Сколько стоит портрет?

Художник ответил. Люся про себя ахнула, но не отступила:

– А с котиком на руках можно?

– Хоть с крокодилом, но придется доплатить.

Договорились.

Художник пришел вовремя, но не с кистями, красками и мольбертом, а с дешевой «мыльницей».

– Все так делают. Вот Никас Сафронов – страшные тысячи за портрет берет, а тоже по фотографиям, – объяснил художник. – Давайте пожелания.

– Знаете, – сказала Люся, – я бы хотела быть на портрете помоложе. Немножко. Покрасивее. В голубом платье. Потом волосы, у меня, видите ли, аллергия на любую краску, а всегда хотелось быть с такой рыжинкой. Ну, вы понимаете?

– Чего тут не понять, – сказал художник. – Все хотят, чтоб с рыжинкой. Идите, переодевайтесь. И кота берите.

Люся замялась:

– Платье я не купила, не успела, вы платье как-нибудь сами, пожалуйста. А котик у меня такой, знаете, своеобразный. Пушок! Пушок!

Художник только крякнул, увидев Пушка, подобранного в младенчестве и за два года превратившегося из трогательного, жалобно мяукающего комочка в наглую, бесчувственную и прожорливую скотину, причем все эти качества явственно читались на шкодливой морде. Но Люся его нежно любила.
– Котика тоже подправим, – решительно сказал художник.

Нафотографировал Люсю и кота и ушел с авансом.

Не исчез, не обманул, через неделю принес портрет.

Тетки из Люсиной бухгалтерии, пришедшие оценить и ремонт, и портрет, проглотили свои раздвоенные языки.

С портрета со скромным лукавством глядела сидевшая в кресле молодая красивая женщина с рыжеватыми волосами, в открытом голубом платье, немножко похожая на Люсю, а на коленях у нее развалился огромный рыжий кот чрезвычайно умильного вида.

Но было на портрете кое-что еще, от чего заткнулась даже главная кобра Кира Семеновна.

На картине рядом с креслом был дверной проем в прихожую, и художник нарисовал в этой прихожей вешалку, на которой висели мужской плащ, мужская куртка и черная мужская шляпа.

Это был очень хороший художник

© Наталья Волнистая