Сорокино был прелестный уголок. Усадьба была расположена на высокой горе, откуда открывался вид на живописные дали. В усадьбе — 2 дома, старый и так называемый новый, который от возраста давно уже посерел. В старом доме жили бабушка и тетки и собиралась днем вся многочисленная родня. Мы жили в новом доме.
Старый дом с мезонином, балкончиками и террасой построен был при прабабушке. Все здесь говорило о седой старине: и поющие на разные голоса двери, и окна, в которых нижняя половина рамы поднималась кверху и держалась на подставленной палке, и старинная мебель, и большие образа по углам, и часы-ходики с мелодичным боем.

В столовой с двумя огромными буфетами стоял большой овальный стол, за ним собирались к обеду человек 12–15 родственников. Ели много, сытно и вкусно. Жизнь в Сорокине текла безмятежно, напоминая Обломовку Гончарова и «Старосветских помещиков» Гоголя.

Перед домом был разбит большой цветник с березовыми аллеями, песчаными дорожками, беседками и блестящими разноцветными шарами на клумбах. Дальше, за новым домом, старый запущенный тенистый нижний сад спускался по склону в сторону реки. Здесь росли развесистые вязы, буки, ясени. Все хозяйство было сдано в аренду швейцарцу, который держал сыроварню.

На зиму бабушка с семьей уезжала в Петербург. В Сорокине она вела домашнее хозяйство, командовала прислугой. Тетки — старые девы, мамины сестры — как-то прошли мимо жизни. Старшая, тетя Лиля, занималась рукоделием, младшая, тетя Капа, всеми помыслами ушла в кулинарию. Варенья, соленья, печенья, чудеса кондитерского искусства заполняли всю ее жизнь. На месяц приезжали в отпуск дяди — братья матери. Младший, Николай, был женат, работал в банке. Он был очень музыкален, и мы любили слушать его игру на рояле. Его семья тоже проводила лето в Сорокине. Старший, Владимир, горный инженер, старый холостяк. Это был чинодрал, самовлюбленный эгоист, антисемит и монархист.

После 17 лет я перестала ездить в Сорокино, и мы с братом все лето проводили в Тюлькине.

Там был большой благоустроенный дом. Мы жили во втором этаже пристроенного флигеля. Все большое хозяйство имения бабушка вела сама, вводила у себя травосеяние и передовую по тем временам сельхозтехнику, держала сыроварню. Умерла она рано, в 1903 г. Тогда у деда поселилась его овдовевшая сестра, бабушка Маша, которую я уже упоминала. Дед был очень занят своей работой земского начальника. Бабушка лечила домашними средствами соседних крестьян.

В Тюлькине всегда толпился народ: одни по делам к деду, другие за помощью к бабушке Маше. Бабушка была очень живой самоотверженный чуткий человек. Я любила слушать ее рассказы о старине и воспоминания молодости.

В Тюлькине нас никто не стеснял, нам не докучали никакими поучениями. Брат увлекался сельским хозяйством. Я бродила по лесам и полям и запоем читала. У деда была большая библиотека, я знакомилась с русскими и иностранными классиками. Утром я, бывало, забиралась с книгой на верхушку ветряной мельницы. Оттуда открывался вид на поля, леса, усадьбу. Там так легко дышалось и так хорошо мечталось и читалось.

Днем я обычно устраивалась с книгой в уголке сада под березами прямо на траве.

Из Тюлькина я уезжала в последний раз в конце декабря 1917 г. Больше мне там побывать не довелось. Впереди были тяжкие ошибки и жестокие испытания".

Н.А. Афанасова (Колюбакина) "Жизненный путь"