В каком-то институте, в котором готовили литературных переводчиков,на контрольной студентам раздали текст русской частушки, и попросили перевести.
Текст такой:
Эх, лапти мои,
Четыре оборки,
Хочу - дома заночую,
Хочу - у Егорки.
Листочки с результатами работы собрали, и выдали студентам другой
группы, с предложением перевести обратно на русский.
Вот наиболее интересные варианты:
Hевыносимо туфли блещут лаком,
До бездны только шаг, все решено,
Мне дома нынче сон уже не лаком,
Мне нынче спать у Джоржа суждено.
Второй вариант.

В ботинках был проделан долгий путь,
Оборки пропылились до корней,
Хочу - сумею дома отдохнуть,
А нет - переночую у друзей.

То же самое от переводчика гугла:

Английский:
О, мои сандалии,
Четыре оборки
Хочу - провести ночь у себя дома,
Я хочу - у меня Егор.

Немецкий:
О, мои сандалии,
Четыре колокола и свистки
Хочу - провести ночь у себя дома,
Хочу - Егор.

Ой, вы сени мои... Или Чудеса перевода
Вспомнил занятную историю о том, как трудно переводить русский фольклор на иностранные языки

"Вспоминаю, как в бытность моей недолгой (всё-таки, надо было уметь ещё и петь) работы в хоре музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко в 1994 году руководство театра решило провести т.н. 'валютный фестиваль', одной из фишек которого была а-капелльная программа для оперного хора. Первое отделение состояло из шедевров русской духовной музыки, второе - из академических обработок русских народных песен. Параллельно с конферансье объявление номеров дублировалось двумя переводчиками-синхронистами на английский и французский языки - полный зал иностранцев, а вы как думали!

Картина маслом:

- Русская народная песня, - торжественно объявляет конферансье, - в обработке Синенкова 'Ох вы сени, мои сени'!

- Рашн фолк сонг, - бодренько так дублирует в микрофон первый синхронист, - элаборэйшн бай Синенкуофф... - далее возникает небольшая пауза, очевидно для осмысления перевода, после чего слегка дрогнувшим голосом, - 'О холл, май холл...'

Хор на сцене мелко-мелко затрясло - все пытались сдержать истерический смех. Дирижёр выпучил глаза и странно покачнулся.

Французскому синхронисту было сложнее:

- Кансён алля рюс, - многообещающе начал он в микрофон за кулисами, - элаборасьён дю Синенк-офф, - и тут впал в какой-то совершенно непричный ступор, продолжавшийся секунд двадцать. После чего обречённо заявил: 'Вестибюль... Мон вестибюль...'

Хор согнулся пополам от могучего русского хохота - бесмысленного и беспощадного: с лошадинным ржанием басов, похрюкиванем теноров, истеричным взвизгиванием сопран, и рыдающим 'ой-бл#-не-могу!' альтовой группы хора, сопровождаемой размазыванием косметики по лицу, у троих от смеха упали папки с нотами - партитуры разлетелись по всей сцене, чем вызвали новый приступ...

Иностранная публика была в восторге, ибо подумала, что теперь так и надо, а вы бы что подумали. Французский синхронист горько плакал за кулисами, а дирижёру вызывали скорую..."