Окончательное решение я принял после того, как увидел по телевизору кадры с раненым мальчиком, который лежал в больнице Славянска. Эту запись достаточно долго показывали. Я, конечно, понимаю, что корреспонденты не едят свой хлеб просто так. Они мастерски запечатлели страдание ребенка и тот взгляд... Все это меня, конечно, добило. Скажу честно, до этого было желание просто приехать в гости к ребятам с Украины и посмотреть своими глазами, что у них там происходит. Но после того репортажа я четко понял, что поеду не в центральную часть Украины, а в восточную. И поеду с определенной целью.

Я начал искать пути. Сначала это были паблики, звонки по телефону друзьям, чтобы те узнали только у своих друзей. Ведь все это не афишируется. Во всяком случае, пока. Мне пришлось потратить около четырех дней, чтобы найти надежные контакты. Когда я нашел первые контакты и попытался связаться с нужными людьми, мне показалось очень подозрительным то, что я услышал. Вместе с тем ребята стали говорить, что некоторые добровольцы, особенно те, кто отправляется малыми группами, попадают немного не в те руки. Сейчас уже не секрет, что в России есть люди, которые собирают на нас информацию и продают украинцам. Но впоследствии я нашел стопроцентно надежный вариант. Помимо общедоступных каналов я узнавал и у знакомых. Через некоторое время со мной сам связался человек из Ростова, который объяснил, что до него дошла информация через таких-то людей. Потом я выяснил, что это была моя цепочка поисков. Далее меня уже свели с человеком из ближайшего окружения Стрелкова.

В России набором добровольцев занимаются только русские люди. Но начиная от Ростова и в сторону Украины уже организовано от них, потому что там установлена прямая связь. И люди целенаправленно только это и делают. Насколько я знаю, отправки там идут раз в два, максимум в три дня. Это достаточно часто, но, правда, группы небольшие. Позавчера узнал, что нашу группу почему-то объединили с еще одной в Ростове, поэтому нас будет 12 человек сразу.

    После пересечения границы нам ничего не нужно, у нас все свое. Только патроны давать будут.

Пока была возможность безопасно проходить через некоторые КПП, людей проводили не группами, а одиночно и без спецоборудования. Всех остальных проводили плюс-минус10 кмот пункта пропуска. Наша группа пойдет так же, потому что мы идем и со средствами связи, и со средствами обнаружения, и частично вооруженные. Буквально на днях связывался с проводником, с которым мы будем пересекать границу, он говорит, что ФСБ заворачивает очень много российских добровольцев. Само же оружие нам доставят к границе еще с российской стороны. Сразу стоит сказать, что это оружие полностью наше. Из группы, в которой я иду, есть ребята, прошедшие практически все горячие точки в армейских спецподразделениях. Это их каналы. И они их используют. То есть после пересечения границы нам ничего не нужно, у нас все свое. Только патроны давать будут.

Люди самоорганизовываются. И, между прочим, в ополченцы не так просто попасть. Есть несколько пабликов, где идет предварительный отсев тех, кто изъявил желание ехать. Базы данных имеются. Поэтому всегда можно понять, говорит человек правду или врет. База Министерства обороны хоть и старая, но в принципе достаточно доступная. Ребята из штаба говорили, что отсеивают до 70%. Критерии отбора жесткие, но для меня до сих пор не очень понятные. Мне сказали, что ополченцев берут только от 20 лет, но все равно основная масса — люди, кому за 30. В моей группе самому младшему 34 года. Я самый старший, мне 43. К тому же в первую очередь нужны люди с военным опытом: как минимум полное владение всем тем, что необходимо там. Это даже не обсуждается. Например, парень пишет, что ему 25 лет, в армии не служил. Ну, тут все очевидно. Его не возьмут.

Возможно, это требуется для того, чтобы минимизировать потери. Нужны профессионалы или люди с военным опытом, которые пришли бы и через день-два вспомнили, как что делается. Первый раз под обстрелом, на самом деле, быть очень страшно. Люди неподготовленные могут совершить непоправимую ошибку. Я очень часто видел «дружественный огонь» и то, как необстрелянные ребята гибли из-за банальной глупости. Неверное движение, очередь. Все. Человека нет.

Сам я служил семь лет в Иностранном легионе. Плюс ко всему срочная служба, после службы контракт и еще полтора года ОМОНа. В составе легиона я прошел Ирак, Сирию. В этих странах всегда неспокойно. Племена воюют друг с другом. И власти, в принципе, нет никакой. Мы просто поддерживали порядок. Одно время хотел остаться в ОМОНе, но спустя какое-то время понял, что это совершенно не мое. Когда пришел к ним в 1990-х, нас активно начали привлекать к разгону митингов. Мне хватило буквально трех раз, чтобы понять, что я так больше не могу. Как сейчас помню: площадь Восстания, стоят передо мной дедушка с бабушкой, у одного вся грудь в орденах и у другой вся грудь в орденах. А мы полностью экипированы: бронежилеты, сферы, спецсредства. Нам даже «калашниковы» выдали. И я подумал: «Ну кого я буду разгонять?» Вышел из строя и ушел на тротуар. Потом написал рапорт об увольнении.

    Мы едем воевать не за независимость республик.

Но стоит сказать, что вообще-то я не являюсь профессиональным военным. Я кое-что умею, кое-что прошел. Есть боевой опыт. И в принципе даже при активных атаках, если исключить воздух, полгода смогу продержаться.

Если затрагивать мотивацию людей, которые со мной едут в Славянск, то скажу честно: мы едем воевать не за независимость республик. Я не считаю, что это мое дело, у кого какая зависимость или независимость. Но то, что я слышу от людей, которые пришли к власти в Киеве… Ну, если сказать по-мужски, услышал бы я в этом баре такое — человек бы поехал в больницу. Меня пытались убедить, что на Украине не притесняют русских. Но после Одессы был только один вопрос: «Как теперь?» Мне рассказывали, что у них там по улицам носятся толпы малолеток в камуфляже и с битами. Им в принципе все равно — кого. Вся эта толпа доходит до определенного настроения, и как только им попадается первый непонравившийся — все. Ну, или если он заговорит по-русски, а не по-украински и не поддержит их выкрики националистические. Я прекрасно знаю наш клуб «Зенит». Мой сын играл в «Зените» в самом младшем составе. Я все понимаю: болельщики выпили пива, покричали, побузили, побили кому-нибудь лицо, разбили пару витрин. Я все понимаю. Но когда это на протяжении почти полугода и это официальная политика властей… Я хочу переломить эту ситуацию. По крайней мере, постараться. Но я не могу изменить что-то глобально, я могу только изменить что-то на месте, чтобы одни поменьше стреляли в других, потому что, я думаю, с моим приездом число воюющих на той стороне будет уменьшаться.

Есть только один путь: пока антитеррористической группировке не надавать по голове, ничего не изменится. Надо добиться, чтобы они потерпели первое серьезное поражение. Выбивая технику, ничего не решить. Нужно выбить живую силу. Как только в течение одного дня погибнет от 500 до 1000, то все сразу остановится. Будет Хасавюрт или что-то вроде того, только на территории Украины. Любыми средствами будет остановлена война. Россия официально не влезет. Это было изначально ясно. Только своими силами. Но на данный момент, увы, сил не хватает. И дело даже не в количестве людей. Пока воздух полностью украинский, победить нереально. Я понимаю, что кому-то может показаться, что в такой ситуации ехать туда в каком-то смысле абсурдно. Но надо попытаться не дать войти, пускай держатся хотя бы города.

    С моим приездом число воюющих на той стороне будет уменьшаться.

Люди туда едут до победы, но там, как и в любой армии, можно отлучиться по семейным обстоятельствам. Договориться или написать рапорт, что требуется два или три дня. Там нормальная армейская дисциплина. А тех, кто говорит, что я «все», больше не могу, посылают на технические работы. Но сначала они должны несколько недель отработать. Понимаете, среди нас есть люди, которые едут не абы куда, лишь бы пострелять, а конкретно командовать. Сам я еду рядовым, но там уже как пойдет. Посчитает командование нужным выдвинуть — выдвинет. Вообще моя военная специализация — снайпер.

Сразу скажу, что мы едем добровольцами. Я, например, достаточно обеспеченный человек. В моей группе еще минимум два человека также хорошо обеспечены. Остальные — простые работники, но они не едут за деньгами. Деньги мы берем с собой. Конечно, там кормят, кто курит, дают сигареты. Никакого алкоголя — абсолютно сухой закон вплоть до трибунала. Со своими там не церемонятся. Денег там никому не платят. Сейчас пытаются как-то материально обеспечить местных ополченцев, которые вынуждены не работать. И то — только семейных. Опять же говорю: все оборудование, все средства мы покупаем здесь за свой счет. У меня своя строительная фирма. У меня ребенок. У меня внук. Хоть я и развелся с женой, я ее обеспечиваю. Отдал ей свою квартиру, себе купил новую. Из моей группы, с которой мы пересекаем границу, все семейные. А один даже богаче меня.

Конечно, можно недоумевать, откуда же здесь взялась война. Помимо тех вещей, о которых я говорил выше, был еще один момент, побудивший меня принять решение. Мне сейчас 43. В 45 я уже буду старым, не таким подвижным, не таким быстрым, не таким метким, несмотря на то что у меня будет хороший боевой опыт. То есть на поле боя я стану как минимум стопроцентным трехсотым (раненым. — Ред.). Наверное, это последний шанс в моей жизни сделать людям что-то хорошее. Не материально. Кстати, в моей фирме работают люди с Западной Украины. Уже пять лет ездят ко мне двумя селами. Я им снимаю квартиры. И они у меня работают. Потом уезжают, когда начинаются посевные либо праздники, Пасха или Троица. Как ни странно, но отношения у меня с ними изумительные. Может быть, когда они возвращаются к себе, то начинают на общей волне страдать национализмом. Но здесь такого нет. Причем приезжают ко мне не только мужики 50 лет, но и молодые 20-летние люди. На Западной Украине работы вообще нет. Они селами сидят и ничего не делают. Сбор урожая прошел — и все.

    Наверное, это последний шанс в моей жизни сделать людям что-то хорошее.

На мое окончательное решение повлияли и патриотические чувства. Только мои патриотические чувства ни в коей мере не связаны с фигурой Владимира Владимировича Путина. Они немножко шире. И даже когда был Советский Союз, я своей матери-коммунистке прямо говорил, что я ненавижу коммунизм. Вообще, когда случилась Одесса, я просто был в шоке. Просто в шоке. Но больше всего мне было неясно, почему не вышли люди на улицы. Город-миллионник. Просто выйти. Не надо громить или стрелять. Просто выйти. В то время я про себя подумал, что меня невозможно так запугать, чтобы заглушить мое внутреннее чувство негодования.

Конечно, можно попытаться сравнить меня с главным героем «Повелителя бури». Но я не могу сказать, что мне прям хочется снова пережить те же ощущения, которые я испытывал когда-то в горячих точках. Что-то такое, возможно, есть. Но это очень малая часть, очень малая… Я побывал в пяти конфликтах. Только в двух я был с одними и теми же людьми. В остальных — с разными. И через неделю эти люди буквально становились мне семьей. Но смерть видеть всегда тяжело.

Семья знает о моем выборе. Все свои дела я успел привести в порядок: бизнес, счета, недвижимость, к нотариусу сходил. Долги тоже все раздал. С женой мы расстались достаточно давно, но все равно я поставил ее в известность. Сначала сказала, что я дурак, а потом смирилась с моим решением. Сын одобрил. Единственный человек, кому я не сказал о своем решении, — это моя мать. Для нее я уехал в другой город по делам. Брат тоже знает. Сестрам не сказал, чтобы не рассказали матери. Конечно, тяжело оставлять семью, но, надо признать, моя семья уже взрослая. Если бы у меня был маленький ребенок, я бы не поехал, однозначно. У одного человека в нашей группе недавно родилась дочь, вот как он едет, я не знаю. Но это то, о чем обычно не спрашивают. Захочет — расскажет. А у меня все взрослые. Внуку вот уже третий год. Буквально сейчас еду с ним встречаться.