Ирина Александровна Антонова.
О культуре, искусстве и жизни.
Искусствовед, президент ГМИИ имени Пушкина.
○ Я человек, воспитанный на идеях революции. Я не только не отрицаю их, они сущность моей натуры.
○ Сейчас любой дурак может привезти на выставку всё, что захочет, хоть кучку дерьма (такое, кстати, уже бывало), и положить перед картиной великого мастера — вот, мол, какой он смелый. Но мы предпочитаем убрать за ним. Потому что это не есть современное искусство.
○ Кончилось создание прекрасного — разве вы не замечаете? Возникло антиискусство. Я констатирую это без отрицательных знаков: искусство трансформировалось во что-то другое. И скоро этому продукту придумают название.
○ Ко мне часто подходят простые люди и просят объяснить им «Чёрный квадрат». "Неужели вы сами не понимаете? — спрашиваю я. — Это полное отрицание. Малевич говорит нам: ребята, пошли домой, всё закончилось". — «Но ведь что-то там брезжит?» Я отвечаю: «Ничего не брезжит! Это чёрный квадрат, полное ничто. Малевич показал нам, где точка».
○ Помню времена, когда каждое моё утро начиналось звонком с вопросом «Ну как там баланс?». Эти слова были понятны только мне, они не касались бухгалтерии. Звонили узнать о правильном балансе между формалистами и реалистами.
○ Знаете, с чем я ухожу на тот свет и что меня огорчает? Ужасное несовершенство человека. Он способен на всё: закрыть своим телом амбразуру, совершить невероятное открытие, забраться куда угодно. А добра в нём мало.
○ Люди не нуждаются в подлинниках, их удовлетворяют репродукции. "А зачем мне Лувр? Я всё это видел в интернете". Это удручает.
○ Наше восприятие искусства зависит не от уровня нашей подготовки, а от того, что мы чувствуем в данный момент. Я хожу на музыкальные концерты, и случается иногда, сижу и думаю: «Что же я, как заслонка печная, ничего не чувствую? Вроде бы и музыка любимая…» А бывает состояние, когда мы всё впитываем полностью.
○ Наверное, мне надо было становиться врачом. Человеком, который что-то делает и сразу видит результат. Я люблю мыть посуду. Потому что сразу видишь, что вот она, чистая, стоит и мне доставляет удовольствие.
○ Когда я пришла работать в музей, сказала себе: "Долго я здесь не задержусь". Я любила искусство, но в 1945 году музей был пустой: картин на стенах не было, стояли ящики, ещё не распечатанные. Только холод и весьма пожилой персонал — многим тогда было лет по пятьдесят. Я подумала: «Неужели они будут моими подружками? Какой кошмар!»
○ К концу жизни меня волнует только одно: что будет дальше.
○ Я думаю, скоро человек выйдет на какой-то иной уровень создания искусства. Но пока мне не хватает воображения, чтобы понять, каким это искусство будет.
○ Я знаю одно: жизнь — это необыкновенный дар.
Журнал "Esquire"
