Писатель стал думать об этом. Тем более, на лекарства и на еду для собаки уходило много денег — для него много. И пол постоянно подтирать приходилось…
Однажды утром писатель вытащил кое — как своего дряхлого пса на улицу. Лето было. Солнце сияло. Зелень и яблони цветут… И писатель думал вот эту мысль — про усыпление. Он устал. И вдруг он заметил, что его собака, шатаясь, куда — то тянет его, поводок тянет. Еле идёт, но идёт куда-то целенаправленно. Писатель вздохнул и пошёл, куда собака его вела. А пёс оборачивался и смотрел подслеповатыми глазами на хозяина: звал. И они шли, шли… И пришли на такую лужайку между домами, далеко — там уже новые дома построили, всё изменилось. Но лужайка осталась. Там давным-давно писатель гулял со своим молодым и весёлым псом. Тот ещё был щенком, нелепым и длинноногим. И прыгал, бегал, приносил палочку, радостно лаял и припадал на передние лапы в восторге от жизни и солнца. От палочки. От своей молодости. И писатель был тогда ещё молодой. Он тоже смеялся и бросал палочку своей собаке. И дома его ждала жена, она тогда ещё была жива. И сам он был энергичный, бодрый, полный планов пятнадцать лет назад…
Писатель стоял на лужайке под солнцем и слёзы у него катились. И гладил свою старую-старую собаку по слежавшейся шерсти. И у пса тоже катились слёзы… Так они стояли, два старичка. Их было два. Двое. Два старичка под солнцем. А где-то кричали и смеялись дети и звонко лаяли другие молодые собаки, бегали за палочкой…
Писателю стало невыносимо стыдно за свои мысли. И они потом побрели домой потихоньку. И потихоньку поднялись на пятый этаж. И ели суп вместе: писатель за столом из тарелки с цветочками. А собака — на полу из своей старой мисочки. И им было уютно и хорошо вместе встречать старость. Это ведь тоже часть жизни. Её надо прожить и помочь прожить тем, кто состарился. И эту историю писатель сам рассказал мне — и я это отлично понимаю, ведь моей собачке уже восемнадцать лет. А мне — давно не восемнадцать. Но солнце по-прежнему светит, яблони цветут и дети кричат и смеются. И надо ещё пожить, пока можем...
© Анна Кирьянова

Однажды, когда одним буранным зимним утром женщины-узницы под усиленным конвоем собирали камыш на берегу озера Жаланаш для постройки бараков, из зарослей камыша выскочили старики и дети — местные жители соседнего казахского села Жанашу. Дети по команде старших стали забрасывать камнями измученных женщин (для выполнения нормы в 40 снопов камыша приходилось работать на морозе по 17–20 часов в сутки). Конвоиры начали громко смеяться: мол, видите, вас не только в Москве, вас и здесь, в ауле, даже дети не любят.

«Было очень обидно и больно и, в первую очередь, морально», — вспоминали Гертруда Платайс и другие бывшие узницы. Так повторялось несколько дней. Оскорбленным узницам лишь оставалось взывать к судьбе, жалуясь на несправедливость одурманенных и озлобленных сталинской пропагандой казахов...
Однажды, уворачиваясь от летевших на них камней, обессиленная Гертруда споткнулась и упала лицом в эти камешки. Уткнувшись в них, она вдруг почувствовала запах творога, и поняла что эти самые камни пахнут... сыром и молоком! Она взяла кусочек и положила в рот – он показался ей очень вкусным.

Она собрала эти камушки и принесла в барак. Там были и заключенные женщины-казашки. Они сказали, что это курт — высушенный на солнце соленый творог. Оказывается, рискуя жизнью собственных детей, сердобольные казахи, не найдя другого способа как именно таким образом, не вызывая подозрений у надзирателей, делились с узницами последним, что у них было, — куртом, чтобы хоть как-то поддержать голодных бедных женщин, поскольку сами в 1930-х годах узнали голод и лишения.

Втайне от надзирателей они оставляли для узниц под кустами кусочки вареного мяса, толокно, курт, лепешки. Благодарность к казахскому народу, рассказывали женщины, они пронесли через всю жизнь.

«Все лагеря плохие, но именно в казахстанских выживали многие и, в первую очередь, благодаря казахам. Они на себе испытали голод, холод, лишения», — признавались они.

Воспоминания Гертруды Платайс легли в основу стихотворения «Курт — драгоценный камень».

О, Господи, да это ведь не камень.
От него так пахнет молоком.
И в душе затрепетал надежды пламень,
А в горле встал ком.

Так вот что придумали старики!
Вот за что женщины детьми рисковали!
Они нас от болезни берегли,
Они нас от безверия спасали.

Они поняли, что мы не враги,
А просто несчастные женщины.
И чем смогли – помогли,
Поразив нас своей человечностью.

Я молча поползла по льду,
Собирая драгоценные камни.
Теперь я отвратила от них беду,
Спасая их от охраны.

А ночью в холоднейшем бараке,
На оскверненной палачами земле,
Я, немка, молилась мусульманскому богу,
Да ничего не просила себе.

Я просила старикам здоровья,
Женщинам-матерям – счастья.
Особенно я молилась за детей,
Чтобы они не видели несчастья.

Я прошла все круги ада,
Потеряла веру и друзей,
Но одно я знаю,
Что только так и надо воспитывать детей.

Раиса Голубева - преподаватель истории
(стихотворение написано по воспоминаниям Гертруды Платайс)

Инет.