Захват Капитолия и постстрессовый синдром американской элиты
Александр Халдей
Реакция на миновавшую угрозу в виде стресса — типичная реакция нервной системы, свойственная как индивидам, так и группам, независимо от их размера. Достаточно лишь общей мотивации, чтобы коллектив, класс или нация реагировали на угрозу как один человек.
Для американского истеблишмента такой угрозой стал даже не захват Капитолия, а прорыв к власти Трампа — оказалось, что несмотря на все партийные фильтры, несистемный игрок может протиснуться на вершину системы, проходя по всем её правилам, и нанести ей колоссальный вред.
Теперь задачей демократов является ремонт американской политической системы в таком направлении, чтобы, сохраняя по возможности все идейные и программные основания, изменить правила рекрутирования во власть и нормы политического поведения общества.
Противоречия между ними останутся и даже усилятся, но американская элита видит свою задачу не в том, чтобы их решать (они неразрешимы в рамках американской системы), а в том, чтобы не допустить переформатирования механизма властвования.
Крамола, проникшая в сознание общества и укрепившая его надежды в образе Трампа, должна быть задавлена, и в этом смысле американская контрреволюция не отличается от всякой другой, известной нам из истории.
Революционная ситуация в американском обществе обусловлена его разделенностью на индустриальный и постиндустриальный сегменты ровно пополам. Индустриальный — уходящий уклад, однако он объективно необходим, и без него экономика невозможна. Постиндустриальный — уклад восходящий, и потому глобалистский.
Его начало было обозначено ещё при Марксе и Ленине, они называли это государственно-монополистической стадией капитализма, практикующей экспорт капитала и названной империализмом. Оба уклада вынуждены сосуществовать ещё долгий исторический период, сохраняя все противоречия и доводя их до стадии деструктивных кризисов.
Империализм и есть глобализм, и он всегда будет конкурировать с национальным промышленным капиталом, поддерживаемым огромной армией наёмного труда, страдающего от безработицы в случае вывоза производства.
Глобальный же уклад всегда обслуживается финансовым сектором, так как свободные капиталы ищут новые ниши и стремятся туда, а прежний промышленный уклад слишком высок по издержкам и узок по предоставляемым возможностям. Особенно с учётом тенденции монополизации.
Потому всякие технологические новшества глобальны, пригодны к вывозу и являются сферой интересов банков, за которыми стоит класс обладателей крупных капиталов. Традиционные уклады локальны, они являются цепляющейся за жизнь уходящей натурой, а в рамках капиталистического общества НТП всегда несёт классовые войны и антагонистические, то есть неразрешимые противоречия.
Именно кризис капитализма лежит в основе нынешнего левого ренессанса в США, когда либеральное крыло глобального сектора левеет, а правоконсервативное крыло раскалывается и отколовшейся частью смещается в центр.
Однако левизна либералов носит искажённый характер — она переносит акцент с классовой проблемы на расовую и гендерную, стремясь канализировать социальный протест в управляемое русло, позволяющее снести консерваторов.
Тема левых либералов — репрессивная политкорректность, борьба с «офисным рабством» и «алчным капитализмом», ювенальная юстиция, ЛГБТ, клонирование, всяческая свобода, борьба с традициями как с предрассудком и прочий авангардизм. Именно они являются носителями глобализма как религии и творцами новой диктатуры.
Левый консерватизм в виде разномастной социал-демократии уходит, так же, как и правый консерватизм, чьим ярким представителем и являлся Трамп. «Сделаем Америку снова великой» — это разновидность старого лозунга «Мой дом — моя крепость»: пуританская мораль, индивидуализм вплоть до права на оружие, частная собственность, семья, религия, низкие налоги и суверенное государство. Третируются левыми либералами как хуторяне, деревенщина, обскурантисты и мракобесы.
Либерально-консервативный альянс в виде группы неоконов сложился как консенсус относительно методов удержания мирового господства США, чему Трамп со своим изоляционизмом и экономическим эгоизмом нанёс удар, последствия которого придётся преодолевать не менее двух президентских сроков, то есть на протяжении минимум восьми лет. И то без гарантии успеха. В этих методах глобализм рассматривается как непременное условие сохранения этого господства, единственно правильной и рациональной технологией властвования.
Либерально-глобалистский проект дал США выход на технологическое лидерство во второй половине ХХ века, и всякие попытки «сделать Америку снова великой» на редуцировании глобалистского тренда рассматривается американским политическим классом как самоубийственный срыв в архаику.
Потому Трамп понимается ими не как патриот, а как безумец, тянущий страну в безвозвратно ушедшее прошлое. И то, что полстраны оказалось падко на его изоляционистский популизм, с их точки зрения особенно опасно, так как подходы Трампа сеют иллюзии, лишая Америку глобального могущества.
С точки зрения классической политологии в США имела место несостоявшаяся попытка консервативной революции, как бы абсурдно это ни звучало. Но мы вошли в эпоху торжества театра абсурда, поэтому не следует удивляться таким парадоксам, как демократическая диктатура, тоталитарная демократия, консервативная революция и либеральная реакция.
Захват Капитолия был последней попыткой удержать надежду консерваторов на сохранение своих принципов. Их историческое поражение приведёт к маргинализации консерватизма как идеологии и диктатуре либерализма как идеологии тоталитарной универсальности.
Однако либеральное крыло сохраняет левую и правую фракции, столкновение которых неминуемо после решения либералами вопроса о власти. Кризис республиканской партии под влиянием феномена Трампа будет преодолён, потому что его электорат слишком велик, чтобы им пренебрегать или рассчитывать на его полное подавление.
Возрождение республиканцев возможно после изгнания из партии остатков трампизма, после чего хозяева крупного капитала потребуют от глубинного государства вернуться к двухпартийной системе. При гарантиях более никогда не допускать проникновения в партию консервативных революционеров, способных поставить под вопрос догмы глобализма и американского лидерства на его основе.
То, что правящий класс США переживает стресс после подавления бунта, говорит о том, что испуг был слишком велик и длился очень долго. Четыре года глобализм висел на волоске. Было ясно, что Трамп не сумеет победить в США, но его период правления разбудил в мире такие процессы, которые невозможно повернуть вспять, как нельзя загнать пасту в тюбик.
Период ослабления США был использован всеми мировыми центрами силы для передела сфер влияния и изменения правил. США будут теперь догонять уходящий поезд, и для прорыва в кабину машиниста придётся применять бандитские методы. Последует ответная реакция, для подавления которой у США может не хватить сил.
Именно потому Байден прибегает ко всяческим попыткам кооперации и консолидации, но это придётся делать из ослабленной позиции. Вассалы стали позволять себе капризы и непослушание, а порка уже невозможна. У США грядёт кризис аргументационной базы.
История говорит о том, что реакция способна подавить революцию, но не способна устранить её предпосылки. Это делает неизбежным новый виток революции, дата которой пока остаётся открытой. Эта революция будет консервативной, она будет разворачиваться в рамках капитализма как системы, не ставя его под вопрос, однако глобальная либеральная версия капитализма будет оспорена.
Пока стало ясно лишь то, что США стали подобны чему-то среднему между Украиной и Белоруссией: никакие изменения в рамках легитимных правовых процедур во всех этих государствах невозможны, и потому Майдан — единственный способ «достучаться до небес», на которых восседают творцы глобализма.
Противостояние между глобализмом и антиглобализмом будет продолжаться до тех пор, пока новый технологический уклад не станет не только доминирующим, но и не даст способы решения всех существующих проблем, от бедности до экологии. Поскольку до этого как минимум столетие, то нас ожидает пятилетка тоталитаризации демократии и десятилетие кризиса всех известных идеологий.
Элиты США очень испуганы, а страх — главный источник агрессии. В этом смысле постстрессовый синдром американской элиты выводит её в узкое поле определения рациональных размеров своей агрессивности. Такая доминанта даёт большие возможности для манипуляций агрессором, и мы ещё увидим, как союзники требуют от США различных уступок в обмен на демонстрацию солидарности.
И захват Капитолия, показав слабое место американской политической системы, сузил возможности американского влияния, чем непременно воспользуются все их «партнёры». Жёсткая идеологизация внутренней политики США — это повторение ошибок позднего СССР. Страх американской элиты вызван именно тем, что она не сможет оградить общество от роста диссидентских настроений.
Попытки же всеми способами спрятать эту слабость за воинственной риторикой, возбуждённой внешней политикой и репрессивной практикой лишь ускорят системный кризис глобализма, и потому в будущее американский правящий класс смотрит со страхом. А как говорил русский физиолог И. Павлов: «Страх — это тормоз». Искажённые страхом реакции способны привести к непоправимым ошибкам, и этим США становятся особенно опасными. Как для самих себя, так и для всего остального мира.
