- Чувство потери
Остановить никак нельзя...

От согнанных хомяков-зрителей режиссерские ножницы оставили только ряд голых ног и общий план, взятый издали. На левом фланге посадили Алиану в красном платье, с очевидностью бывшим недавно частью того же этнического костюма, что и панталончики Пятачка. Даже без таблички на груди было ясно: народ согнали лицезреть Алианкину казнь, и остальные пока могут расслабиться.

Никита подошел к Алиане походкой сельского старосты, взял за руку и молча повлек к эшафоту. Косая крышка рояля зависла ножом гильотины, бросая тень на лицо жертвы.
- Стой здесь, - жестом указал Никита.
Непреклонная партизанка оскалила зубы в гордой улыбке:
- Врешь, не возьмешь!
Никита развернулся и ушел. Мужик он добросердечный, хотя на вид и колючий, и смотреть на напрасные муки не желал.

Гундосый забирал тоном всё выше, всё отчаяннее, насколько позволяла половинная концентрация кислорода в тканях:

- Роберт родился
И в жизни я смыс(а)л приобрёл!

Оккупанты сделали максимальный отъезд камеры, чтобы ненароком не зацепить ни одного лица слишком крупно. И не напрасно, черт побери!
- Коснись меня,
Рукой любя, - взвыл Сашка Масленица. Алиана засунула обе ладони себе под мышки, демонстрируя брезгливое нежелание любить Масленицу даже руками.
Песня-пытка подходила к концу, и староста Никита завозился, забеспокоился и подал сигнал. Сельчане гуськом покидали место казни, давая  партизанке последний шанс изменить Родине приватно, без свидетелей. Так оно легче, если с глазу на глаз.
Эту внезапную народную деликатность отрепетировали сразу после возвращения Масленицы из секс-тура в Пятигорск, когда он еще не был палачом, а Алиана - партизанкой. Тогда Алиану заманили на сцену к Масленице под видом участия в сценке, после чего вся массовка смылась для создания иллюзии уединения.
- Коснись меня,
Рукой любя, - продолжал подвывать Масленица. Алиана с застывшим взглядом думала:
- Боже, боже, и это отец моего сына?
Подле круглого садового фонаря приплясывала бапка Пятачок, нянча завернутое в одеяло поленце. Она ждала команды, как та собака "Хачико" ждала хозяина, с той только разницей, что собака ждала бесплатно, а Пятачок - за твердую ставку с премиальными. А что приплясывала - так не подумайте, что под заунывную музыку луноликого; просто к старости мочевой пузырь не становится эластичнее...

Палач закончил песенку и встал из-за рояля, как был: в белых брюках, белой рубашке, серебристо-сером жилете, при галстуке-бабочке и босиком.
- Вот, я написал песенку, - радостно сказал Масленица. - Хочу сделать тебе приятное!
Алиана осторожно отступила на шаг, чтобы у Масленицы не возникло искушения начать делать приятное прямо сейчас, в том виде, как он сам понимает приятное.

Сашка схватил Алиану за руку и дернул. Алиана сжала ладонь в кулак, чтобы Масленица ненароком не овладел рукой, как собирался в песне.
- Ты красивая, - обиженно засопел Масленица. - И одетая. Вот под лепестки роз!
Алиана криво ухмыльнулась мучителю в блин лица, подумав про себя:
- Под бапкины штанишки!

Бапка стояла у фонаря, но ее пятачок уже пересекал невидимую стоп-линию. К бапке подскочил староста, выскочив из совершенной темноты.
- Может, поднести им? - бапка кивнула на кулёк с поленом.
- Нафига им полено?! - подумал Никита, вежливо выпроваживая бапку из кадра. Вслух староста сказал:
- Да, только подождите во-о-он там, - и показал пальцем.
Подумав секунду, староста добавил:
- Пойдем-ка, провожу!
- Пойдем! - покорно хрюкнула бапка.
Никита потащил старушку, беспрестанно оглядывающуюся и подтормаживающую копытцами, подальше от освещенной площадки, поскольку знал, что без присмотра она влезет в кадр при первой же возможности, а ему потом отвечать перед властями. А оно Никите надо?

Аминь