Может, всему виной Григорий Ганжа – обаяшка-оболтус из прелестной сказки «Большая перемена» Алексея Коренева? Слишком оглушительный успех этого фильма, в котором звезд и талантов было, кажется, больше, чем персонажей, вообще странным, каким-то почти мистическим образом стал для многих затянувшейся остановкой на пути к настоящему успеху.

Его биография - не просто типична для человека его поколения. Она архетипична. Сын расстрелянного в 37-м году заместителя наркома, проведший первые пять лет своей жизни с матерью в ссылке, вернувшийся потом в московскую коммуналку, как и все представители его поколения якшавшийся с уличной шпаной и закаливший в этом общении свой характер, он был по слову Окуджавы истинным дворянином с арбатского двора (его предки со стороны матери, кстати, и впрямь столбовые дворяне, но что стоило в "оттепельные" времена это дворянство по сравнению с дворянством арбатским ).

Живший неподалеку от Театра Вахтангова, он, разумеется, поступал в "Щуку" и поступил с первого раза на курс Владимира Этуша. И, конечно, вахтанговская школа, тяготеющая к гротеску, к яркой буффонной театральности не могла не сказаться на и без того склонной с эксцентрике природе его дарования. Збруев играл в студенческих спектаклях не героев-любовников и не романтических юношей, к чему вроде бы располагала его весьма привлекательная внешность. Он играл характерные роли - хромых, толстых, лысых, старых... В другие времена в другой стране он стал бы, вероятно, блистательным комиком. Он и теперь нет-нет, да и блеснет этой комедийной гранью своего дарования, представив Анучкина из недавней ленкомовской "Женитьбы" суетливым, нелепым, расчесанным на прямой пробор да к тому же еще и заикающимся балбесом.

Но истина "от себя не уйдешь" в переломные эпохи оказывается совсем не так актуальна, как другая истина - "от времени не убежишь". А время требовало не характерности и не эксцентричной театральности, оно требовало новой искренности. Ведь именно искренность (а вовсе не новая идеология) была главным средством борьбы с официозом. И Збруев стал актерской квинтэссенцией этой искренности. Он был призван воплотить на сцене и на экране обаятельного сорванца, внутренне свободного, выламывающегося из бессмысленных социальных предписаний. К нему так и прикрепилось - Ганжа, Ганжа, вечный Ганжа... И Александр Зархи, и Анатолий Эфрос, и режиссеры куда меньшего калибра, как сговорившись, давали ему роли современников, городских жителей, интеллигентов (Интеллигент - было его прозвище в рядах уличной шпаны). Роли положительных героев, лишенных по большей части всякого героизма, но наделенных неистребимым обаянием.

В сущности, можно сказать, что он принес свой комедийный дар и свой незаурядный актерский темперамент на алтарь "оттепельного" времени. Но тут же добавить: жертва была не напрасна. Он ведь стал героем этого времени. Его талисманом. Ее апостолом от театра и кино. Вечно молодым, всегда искренним, не терпящим фальши...