Черная внутренняя галерея с жилыми комнатами нависала над одесским двориком квадратным поясом. С галереи во дворик спускались две обоссанных лестницы, с которой по праздникам скатывались вниз пьяные, дерущиеся, а чаще - и пьяные, и дерущиеся вассалы. На то и лестницы, чтобы считать ступеньки. За всю историю Братства только один из рыцарей сиганул однажды через перила, обломал себе обе пятки, попал в лазарет, а после - сгинул в пучинах времени, оставив о себе весьма сомнительную память.
Все это хорошо знал рыцарь Никита - опытный, а потому осторожный. Вот, скажем, три-четыре дня тому назад Никита вышел на галерею, осторожно упер острый конец меча в ветхую балясину перил и начал править брусочком свой знаменитый клинок, бросая зоркие и пристрастные взгляды вниз, на замызганную кухню одесского дворика и прилегающие столики с трактирной стойкой. Внизу шевелилась мишень: старая мышевидная кухарка растирала грязь по стойке, изредка сморкаясь в кулак. Лицезрение подобного процесса способно выбесить и более терпеливого дворянина, и потому никто из вассалов и челяди не удивился, когда рыцарь громко и отчетливо произнёс:

- Слышь, чучело, а почему у вас в конуре - четыре разделочных доски, а у нас здесь - ни одной? Я тебе говорю, Пятак дырчатый! Оглохла?
Кухарка по имени Пятачок присела от неожиданности, но быстро справилась с испугом и продолжила свою возню подле стола, как будто ничего не произошло. Беспрестанно сморкаясь, она перекладывала с место на место продукты и угрожающе гремела тарелками. Тарелки, правда, чище не становились.
- Слышь, Пятак, а вот как это - резать фрукты и мясо на одной доске?! Считаешь, это нормально?! - рыцарь не повысил голоса, но свидетели враз смолкли. Те, кто нечаянно оказались поблизости от Пятачка, поспешили к выходу и к лестницам, взаимно толкаясь и щемясь.
- Я тебя спрашиваю - нормально?!
- Да как в копыто высморкаться! - хлюпнула носом многократная бабушка и однократная, но отрекающаяся прабабка. - Ой, то ись, я ж на ра-а-азных сторонах режу, на разны-ы-ых!
Бабка Пятачок опомнилась и поспешно скорчилась в уродливом реверансе, как округлая личинка колорадского жука. Сверху это выглядело предельно омерзительно, но выражало покорность, которая наказанию, увы, не подлежала. Никита от досады сплюнул, но не попал. Развернувшись на каблуках, он ушел в свою комнату. Никто не мог бы с уверенностью сказать, ушел ли рыцарь надолго, чтобы почивать, или на минутку - положить меч и взять арбалет, и потому кухарка опрометью выкатилась из одесского дворика, протиснувшись в дверной проем со свертком подмышкой. За нею метнулись было и кухонные мухи, но тяжеленная дверь оказалась для них непосильной преградой. Бестолково потолкавшись у двери, мухи вернулись к своим обычным геометрическим зигзагам над трактирной стойкой.

Да, так что там творог в пачках?
- Вас мама с детства не приучила спрашивать, - бабушка-кухарка хлопнула дверью холодильника несколько раз подряд, но творог не появлялся.
- Вот когда вы перестанете лазить в моих сумках и воровать мои вещи, тогда я перестану есть творог, - Света тыкала тоненьким пальчиком в воздух четко в проекции бабкиного пятачка, попадая в такт своей гневной речи.
- На воре-то и шапка горит, - хрюкнула Пятачок, просияв улыбкой застигнутого врасплох ребенка. - У вас пропадают вещи! Бессовестна-я-а! Вот этот срач вы кому оставили? Вот здесь, вот здесь? - Пятачок сложила копытца на животе и стояла в центре маленькой кухоньки, так что было совершенно непонятно, какие именно участки срача имеются в виду. Поняв, что Светка ушла в свою половину, Пятачок покатилась за нею. Отжав рыльцем дверь, Пятачок протиснулась следом вся.
- Светла Михална, зачем вы взяли творог, приготовленный Саше?
- Там две тарелки стояли, - ответила Светка, погрузившись по плечи в одну из своих разграбленных сумок.
- Правильно, одна для меня, другая для Саши, - Пятачок говорила громко, прямо над ухом сидящей на полу Алианы, но Алиана смотрелась в зеркальце косметички, то есть была абсолютно глуха к происходящему. - Там еще две пачки творога лежали! Вы когда научиться спрашивать брать? - вот мы и дошли до места, где начался пересказ.
- Когда вы научитесь стучать! - с этими словами Светка жестом направила бабку Пятачок к двери и громко захлопнула дверь за фиолетовым халатиком в беленький цветочек.
- Не зря Саша сказал, что вы такая! Ненасытная утроба! - с этими словами Пятачок потерла копытце о копытце вместо омовения, привычно обтерла их о свой монолитный зад для пущей гигиены и отправилась к холодильнику. Как говорится, "тиха украинская ночь, а сало нужно перепрятать..."

- Я купила укроп, чтобы обед готовить, прихожу - она укроп уже порезала и спрятала! - бабка многословно пересказывала события великовозрастному балбесу Масленице, своему сыну кухаркиного происхождения, но высоких дворянских амбиций. Кухарка Пятачок переоделась из домашнего повседневного в домашнее парадное. Ярко-розовые штанишки туго обтягивали окорока, а белая кружевная безрукавка выгодно демонстрировало мясо, свисающее с плеч до локтей дряблыми полуволнами.
Масленица слушал мамашу вполуха, поскольку его нос пропускал кислород только в половинной дозировке, и парные органы Масленицыного тела работали по одному, по очереди. Блин его лица шустро катался то над столом, то над кухонным гарнитуром в поисках съестного; руки шарили повсюду, перебирая тарелки и куски.
Масленица нашел еду, уселся, и блин его лица завис над столом, ритмично расширяясь до эллипса и сжимаясь до круга в такт жеванию.
- Ты рыбку пожарила? - зачем-то спросил Сашка Масленица, втягивая в рот рыбий хвост.
- Да, - скромно ответила Пятачок, очищая картофельные клубни ножиком. - Хотела творогом тебя накормить, к рыбке, а она его съела!
Масленица сожалеюще прихрюкнул - рыбка без творога и укропа была жалким подобием эпикурейского наслаждения.
- Чай, не свиньи, съедим и так! - утешил себя Масленица, продолжая громко сопеть, втягивая свои законные пятьдесят процентов кислородной нормы.

В башенке для семейных бушевал здоровенный рыцарь Бо Добрый. Русская жена - страшное наказание для рубаки, воспитанного в тевтонских традициях. "Хороши русские фройляйн, красивы и сладки, но pizdets razdolbajki!" - так предупреждал юнца сам Великий магистр Ульрих. Значение этих слов Богдан Добрый постиг не сразу, а только обручившись с миловидной и щекастенькой Мариной. Сладость и красоту Бо привычно изведал практически сразу и во всех аспектах, но раздолбайство Марины стало ему бросаться в глаза только через недельку, когда первая сладость схлынула, а гормоны перестали давить на мозг, имея постоянный естественный выход.
- Марина, твои чемпионаты по прыжкам через костер вычеркивают нашу обычную жизнь! Марина, ты потом читаешь все берестяные грамоты, что тебе приносят - на это уходит все время, которое могло бы быть нашим! Кроме того, женскую обязанность мести пол и готовить еду никто не отменял!
Марина глупо улыбалась и задавала вопросы невпопад, поскольку про себя решала извечную задачу по оптимизации семейной жизни: сколько раз и чем нужно его кормить, чтобы он хотел ровно столько и тогда, когда хочет Марина, а на разборки по поводу уборок и стирок у него сил не оставалось? Решение уже брезжило, только бы успеть закончить опыты и вычисления до того момента, когда у Бо кончится терпение, и он проявит те ужасные качества, за которые изувеченные им, но случайно выжившие враги прозвали его Добрым.

Пятачок в розовых штанишках и той же безрукавке с кружавчиками встретила сына у порога.
- С днем рожденья те-бя, с днем рожденья те-бя! - ласково пропела бабка, протягивая ребенку картонную сумочку. - Это одевай сразу!
- Спасибо, - пропел в ответ бескислородный отпрыск, - ой, спасибо! А что это? Ой, футболочка!
Масленица зашуршал целлофаном и вытащил розовое нечто, гармонирующее цветом с материнскими розовыми брюками. Сватья и невестка должны видеть, кто тут случайные попутчики, а кто - банда в розовом. Конечно, Масленица переоделся.

Дверь городского замка распахнулась. Все истинные наездники несколько кривоноги, и в этом смысле вошедший точно был наездником. Шаги по твердой земле давались ему трудно, он широко расставлял ноги, будто его седалище было нещадно натерто неправильным седлом.
- А где Либерж? - гонец с огромным букетом переводил взгляд с краснолицего едока на Либерж и обратно.
Краснорожий оруженосец даже перестал жевать, застыв за столом.
- Где Либерж? - повторил гонец, склоняясь к тому, что это Краснорожий.
Краснорожий поспешно кивнул на Либерж.
Гонец свернул к Либерж, лежавшей на широкой кровати в полном облачении.
- Привет! Не мешаю? Это  себе! - гонец сильно пришепетывал и говорил достаточно сбивчиво, с паузами на вдохи. - Я как бы хотел тебе сделать знак внимания. Вот. Это все вылилось в этот скромный букетик роз. Это себе, держи!
Краснорожий нервно закинул в рот несколько ложек еды и стал жевать. Лицо его свело.
Либерж уже сидела. Она протянула руку и приняла тяжелое полушарие букета:
- Спасибо!
- Как жись-то?
- У меня?
- Да. Как дела?
- Ну, так, вкратце не расскажешь!
- Какая-то ты такая... грустная! - посетитель лишился букета, а потому не знал, куда ему деть руки. Он то одергивал одежду, то одной рукой придерживал другую за локоть.
- Ну, не весёлая, - легко призналась Либерж.
- Может быть, я, как бы, что-то приятное тебе сделать могу? Что-то веселое-позитивное-приятное? - блондину было тяжело без лошади, но Либерж было тяжелее.
- Вряд ли! Честно, вряд ли! За букет спасибо!
- Щас как бы что у тебя? - продолжил кавалерист. - Вы как бы в паре с Красномордым?
Краснорожий оруженосец молча жрал, сначала откусывая от большого куска, а потом досылая большой кусок вслед за откушенным, отчего глаза Краснорожего лезли буквально на узенький лоб.
- Через неделю будет ясно, - молвила любезная дама. - Тебя как зовут, кавалерист?
- Вова, - ответил застенчивый блондин.
- А меня ты уже знаешь, - Либерж с удовольствием включилась в театр абсурда.
- Да, конечно, знаю! Видел тебя! Ты и милая, и красивая девушка! Ты и талантливая, в тебе еще много талантов... Всяких разных!
Краснокожий понял, что не может прожевать всё то, что запихнул в рот, и решил проглотить так, не жуя.
Кавалерист с облегчением получил отказ Либерж от свиданий, пожелал всем доброго вечера и приятного аппетита и поспешно вышел, чтобы не видеть синеющего багрянца на деревянной физиономии полузадохнувшегося оруженосца.

День рождения Масленицы отмечали под покровом ночи. Это был всего лишь повод поразвлечься и покуражиться. Рыцарь Никита переоделся простолюдином, чтобы управлять праздником, не роняя родовой чести. Он смешно пародировал акцент того места, откуда прибыли в замок Сашка Масленица и бабка-кухарка Пятачок. Супруги Масленицы и её белокурой матери на празднике не было по причинам семейной распри, и рыцари решили оттянуться по полной программе. После пары символических тостов через ворота провели проститутку и велели сплясать зажигательный танец на сидящем Масленице. В самом начале, когда была обнажена только проституткина спина, бабка Пятачок ушла в господский дом. Сынок забеспокоился, захрюкал под гибким женским телом, и стал умолять господина рыцаря вернуть мамашу.
- Сиди спокойно, ее сюда вернут голоса! - отозвался рыцарь, любуясь голой брюнеткой, как сытый кот любуется упитанной и лоснящейся мышкой.
Голоса действительно вернули кухарку Пятачок, причем в копытцах она сжимала по помидору. Налетев на нимфу с криком "Он женатый человек, иди отсюда!", бабка стала втирать овощи в голую грудь нимфы. Нимфа удивилась, но сопротивляться не стала. Бабку увела беременная кастелянша, которой тоже была обидна неприкрытая красота приглашенной проститутки, а Масленица покатился мячиком вслед за кухаркой, причитая на ходу: "Спасибо, мама, ты обосрала мне праздник!"
- Ты еще не развелся, ты еще не отжал у них халявную квартиру от Невидимого Сюзерена, да пошлет тебе Господь хотя бы глоток кислорода, ну, хоть иногда! - отвечала бабка-мать, горько поджимая губы.
Когда Сашка Масленица вернулся за стол, позвали следующую проститутку, уже мулатку, выкрашенную в золотую блондинку.
- О, Либерж! - мечтательно проговорил один из знатных.
Масленица обиженно отказался принять следующий танец, опасаясь расчетливой матери, и его стул с удовольствием занял переодетый Никита. Пока Никита наслаждался танцем голой девицы, Масленица вертел во все стороны круглой головой, напоминая сову-мутанта в перьях с черным принтом.

Бабка все еще была полна энергии, но эта энергия стремительно улетучилась, когда вернулась сноха и сватья. Они вручили старенькой кухарке внука-грудничка, и уже через пять минут Пятачок захлюпала носом и заявила, что ее постигла африканская лихорадка, не иначе, и внука срочно нужно спасти от неминуемого заражения. На призывы не откликнулся никто. Почти никто.
- А ты дыши в сторону, мама, - мстительно прогундел Масленица. - Это тебе в самый раз - за сломанный кайф!
Страшно подумать, что бы ещё сказал Масленица своей самоотверженной матери-вешанке, если бы в его мозг поступало не пятьдесят, а хотя бы пятьдесят восемь процентов кислорода...

Аминь