Однако такой коллективизм сейчас входит в прямое противоречие с «международным весом» США, сосредоточивших в своих руках львиную долю мировых денег (финансовая система доллара), а также фактически монополизировавших механизм формирования международных правил. Всех, от принципов торговли, до формулирования норм «добра и зла», а также провозглашения долгосрочных глобальных целей (например, борьба за экологию или права меньшинств), которые, для всех прочих, должны являться обязательными к принятию и исполнению.

Де факто Америка полагает себя мировым гегемоном, однако механизм ООН реализовать это преимущество в максимально выгодном для нее виде, не позволяет. Совет всех стран планеты, в лице Генеральной Ассамблеи, слишком многочисленен, чтобы быть способным приходить к четким коллективным решениями. Тем более играющим в первую очередь в пользу Америке. А «узкий состав главных», в виде Совета безопасности, все чаще сталкивается с механизмом вето, ввиду категорического расхождения позиций и подходов Запада, России и Китая.

Таким образом, стратегической задачей Соединенных Штатов становится замена конструкции ООН новым механизмом международного управления, «более соответствующим новому фактическому миропорядку».

История нарастания кризиса ООН

При учреждении Организации Объединенных Наций предполагалось, что публичное рассмотрение любых спорных международных вопросов будет служить надежной гарантией от перекоса в пользу отдельных стран или их союзов, и обеспечит прочный мир, так как любой, даже просто локальный, агрессор автоматически окажется в положении войны со всей планетой, выиграть которую он будет заведомо не в состоянии.

Однако к началу 80-х годов ХХ века механизм международной безопасности ООН начал давать явные сбои. Первым из них следует считать авиаудар авиации НАТО по ливийским городам Триполи и Бенгази, осуществленный без международной санкции в апреле 1986 года.

Безнаказанность этого шага обернулась ростом агрессивности американской внешней политики и американских претензий на право действовать без оглядки на международное мнение вовсе. В 1999 силы НАТО аналогичным образом вторглись уже в Югославию, приведя страну к распаду и возникновению длительного периода кровопролитных гражданских войн между населявшими ее народами.

При этом Вашингтон формально прикрывался тем фактом, что рост внутренней напряженности в этой стране начался еще в 1991 году (война в Хорватии 1991 – 1995 годы) и «голубые каски ООН» предотвратить боевые действия или хотя бы стабилизировать ситуацию не сумели. Также оставляя без внимания и операцию «Обдуманная сила» по нанесению самолетами Альянса воздушных ударов по Сербии в 1995.

Фактически, уже с начала 90-х годов ХХ века Вашингтон прямо и цинично использовал резолюции ООН в качестве прикрытия американских агрессивных действий. Не гнушаясь прямого обмана.

В частности, необходимость нанесения ракетных ударов по Ираку 17 – 20 декабря 1998 (операция «Лиса пустыни»), а также последовавшее в период 20 марта – 1 мая 2003 года вторжение войск США и западной коалиции в Ирак (операции «Шок и трепет» и «Иракская свобода») оправдывалось необходимостью остановить создание в Ираке оружия массового поражения, которое Саддам Хусейн обязательно использует против гражданского населения западных стран. Как известно, ни его, ни даже признаков его создания, в Ираке не найдено до сих пор.

Как следует из опубликованных позднее документов, американские спецслужбы об этом знали, но политическое руководство США целенаправленно обманывало международную общественность. А потом, когда нужную санкцию им получить не удалось, Вашингтон мнение ООН проигнорировал вовсе. По принципу – «а кто мне что сделает!». И оказался прав, так как никакого наказания за содеянное Соединенные Штаты не понесли по сей день.

Впрочем, главным тут является другой вывод. На протяжении с 90-х годов ХХ века по конец второго десятилетия века XXI, Организация Объединенных Наций не сумела справиться ни с одним международным конфликтом (Чад, Руанда, Мали, ЦАР, Ливия, Сирия, Сомали, Йемен, Афганистан, Украина, Грузия, Нагорный Карабах, Гаити, Венесуэла и т.д.), а также оказалась не в силах блокировать рост агрессивности внешней политики США, только за прошедшие 20 лет развязавшие 8 войн и инициировавших свыше 27 «цветных революций» по всему миру, более чем в половине случаев вылившихся в крушение государств и разжигание гражданских войн на их обломках.

Причины и предпосылки кризиса Ялтинской системы международной безопасности

Основной причиной углубления кризиса дееспособности ООН оказался принцип обязательности коллективности решений. Несмотря на то, что членами Организации являются 193 из почти 200 существующих на планете стран, большинство из них реального влияния на международные процессы не имеет.

Сообщество таковым лишь называется, фактически являясь пестрой толпой многочисленных, часто сиюминутных, а не редко откровенно ситуационных, группировок, в первую очередь преследующих только собственные цели, ради достижения которых активно использующих торговлю своими голосами в ООН по принципу «ты мне – я тебе» даже в ущерб принципов, лежащих в основе международной безопасности.

Существовавший до 1991 года глобальный баланс сил между Западом и социалистическим блоком во главе с СССР, этот процесс в рамках соблюдения официально декларируемых международных норм и правил относительно успешно удерживал. Однако последующий распад Советского Союза привел к исчезновению этого сдерживания.

То есть формально ООН, как механизм мирного разрешения любых, политических и экономических споров, сохранился, но новой конфигурации геополитического баланса он соответствовать перестал. Вследствие чего началась миграция основного упора властных полномочий в пользу других, не «ялтинских» а уже глобалистских механизмов.

Любая публичная власть всегда основывается на трех базовых императивах: на контроле над ресурсами; на согласии большинства следовать «общепринятым нормам»; и на наличии достаточной силы, способной принудить остальных несогласных к подчинению.

Если не вдаваться в малозначащие детали, в период «противостояния систем» (1945 – 1991 годы) коллективный Запад, в составе США и полутора десятков европейских стран, входивших в так называемый «золотой миллиард», контролировал около 51% совокупной мировой экономики. Еще примерно 46% приходилось на социалистические страны во главе с СССР. После распада Советского Союза, к началу нулевых годов ХХI века доля западной экономики достигла 74%, из которых треть приходилась непосредственно на Соединенные Штаты.

В таком положении Вашингтону начало казаться ненужным и даже обременительным продолжение сохранения коллективного механизма принятия решений. Просто потому, что Америка, в сущности, уже «и так решала все», через экономические соглашения (например, в рамках ВТО и МВФ), а также являлась единственным законодателем мод в области культуры и базовых ценностных смыслов.

Кроме того, по-прежнему оставаясь высшим международным органом «контроля за соблюдением правопорядка», Организация Объединенных Наций собственным силовым компонентом по силовому принуждению «отдельных нарушителей» соблюдать международные законы не располагала.

Так называемые «голубые каски ООН» по сути являются национальными воинскими подразделениями конкретных государств, лишь временно переданными под объединенное международное командование, потому обладающими крайне ограниченными военными полномочиями и не располагающими возможностью к какой бы то ни было активной инициативе.

Именно поэтому «войска ООН» вели активные боевые действия единственный раз – во время корейско-корейской войны 1950 – 1953 годов. Во всех остальных случаях они вводились в зоны конфликтов лишь после прекращения боев и использовались только в качестве сил разграничения противоборствующих сторон. Да и то, действующих весьма пассивно.

Тогда как наличие у США военного блока НАТО и достаточной решимости по его применению в нужных Америке вопросах, позволяло Вашингтону оборачивать любые, как возникшие самостоятельно, так и им же инициированные локальные конфликты, в свою пользу. С последующей легитимизацией итога через получение статуса «международных сил ООН по поддержанию мира», получаемого от ООН уже просто по факту.

Наглядным тому примером можно считать: превращение сил вторжения НАТО в Югославию в международные миротворческие силы НАТО в Косово (KFOR); силы ООН по охране в бывшей Югославии (UNPROFOR); ирако-кувейтская миссия ООН по наблюдению (UNIKOM); миссия ООН по наблюдению в Грузии (UNOMIG); миссия ООН в Судане (UNMIS); миссия ООН в Центральноафриканской республике и Чаде (MINURCAT) и множество других.

Иными словами, у правящей элиты США возникло и стало крепнуть ощущение не только о необходимости, но и о наличие возможности отодвинуть в сторону механизм ООН, заменив его, точно также, по факту, новой, более простой и менее многочисленной конструкцией.

Идея «Большой семерки»

Первой попыткой американского переформатирования системы глобального управления миром следует считать создание международного клуба Group of Seven, впоследствии более известного как G7 или «Большая семерка».

Так как крушение «Железного занавеса» отменило глобальное идеологическое «противостояние систем» Вашингтон поднял на повестку дня идею о том, что теперь все спорные вопросы будут существовать только в экономической плоскости. Следовательно, и решаться они должны, прежде всего, через договоренности между ведущими экономиками США, Британии, Германии, Италии, Канады, Франции и Японии. Естественно, неофициальными, основанными не на каком бы то ни было общепринятом официальном международном договоре, а исключительно на соглашениях неофициального порядка.

Формально неофициальный статус «Большой семерки» юридически принципам ООН не противоречил. Более того, он как бы вытекал из установленных «Ялтинским миром» права любой страны на суверенитет в международной политике. Просто так получалось, что политика, везде и всегда, вытекает из экономики и основывается на ней, вследствие чего почти любое обсуждение «чисто экономических вопросов» неизбежно оказывалось связано и «выработки позиции» G7 по крупнейшим политическим проблемам и/или тенденциям.

Тем самым предполагалось создать механизм политического управления миром, по началу лишь немного дублирующий ООН, с последующей перспективой полного переноса в G7 центра геополитически решений. Особенно наглядно эта тенденция проявилась после принятия в состав «формата G» Канады в 1976, и далее, в попытке его расширения по формуле «7+1» - России.

По замыслу авторов, в течение 10 – 15 лет, то есть примерно к 2005 – 2006 годам, неофициальный экономический клуб явочным порядком вберет в себя все значимые ведущие экономики планеты, при этом сформировав структуру, идейно и идеологически подчиняющуюся Соединенным Штатам. Постепенно расширяя круг затрагиваемых вопросов далеко за пределы «только экономики», чем постепенно отодвигая ООН в область «только площадки для разговоров, но не для выработки практических решений».

В связи с чем формат «G» активно мигрировал по составу участников, достигнув к ноябрю 2008 года уровня G20 благодаря включению в состав «клуба» ряда стран БРИКС, Ближнего Востока, Индии и Китая.

Несмотря на то, что формат «G» продолжает сохраняться, еще в 2018 году результаты его практической реализации показали отсутствие перспективы сформировать в его рамках структуру жесткого подчинения Вашингтону. Встреча в Аргентине продемонстрировала усиление тенденции роста доминирования национальных устремлений над общемировыми глобальными по мере расширения состава «членов клуба». Что серьезно усугубляется неофициальным и неформальным статусом, никак не связанным с какими бы то ни было четкими публичными общеобязательными нормами.

Особенно сильно противоречия обострились после экономического кризиса 2008 года и «Крымских событий» 2014, когда политическая часть повестки «клуба» начала явным образом доминировать над экономикой, из-за чего Россия была «исключена» из G8.

Впрочем, членство в формате «G» Китая также оказало сильное дестабилизирующее действие на схему работы «клуба». Как вторая (а то и уже первая) экономика планеты, с которой тесно связаны США, Евросоюз, и все прочие ведущие страны, за исключением разве что Индии, КНР оставить за скобками формата невозможно. Но, с другой стороны, признание Пекина важным членом «клуба» автоматически затаскивает внутрь проблему американо-китайской (шире – всего Запада с Китаем) конкуренции, разрешить которую «на американских условиях» оказалось невозможным.

Поэтом формат «G» свое существование продолжает, - в 2021 году встреча «Большой двадцатки» запланирована на 30 – 31 октября в Риме под председательством Италии, - но делает это скорее по инерции. Вашингтон в нем перспективы создания подчиненного Америке механизма управления миром больше не видит.

В это связи основная ставка перенесена на идею создания «Альянса демократий».

Идеологическая основа «Альянс демократий»

Негативный практический опыт попытки создания альтернативы ООН через формат «группы ведущих экономик» привел американскую правящую элиту к осознанию необходимости конструирования нового механизма управления миром на основе не экономического, а в первую очередь идеологического фундамента.

В общих чертах концепция сводится к противостоянию Запада, как средоточия свободы и демократии, под безоговорочным идейным предводительством Соединенных Штатов, агрессивной экспансии со стороны тоталитарных государств, к которым относятся Китай, Россия, Иран и Северная Корея, а также любые другие страны, отказывающиеся признавать абсолютность американской политической и культурной гегемонии, а также не согласные на роль бесправных экономических колоний США. Степень их фактической демократичности для Вашингтона никакого значения не имеет.

Например, правительство Мьянмы считалось вполне демократическим даже в период правления там военной хунты, пока страна сотрудничала с Америкой, и было тут же названо тоталитарным, как только Мьянма поставила свои национальные интересы выше американских.

Важно отметить, что идея «Альянса демократий», хоть и зазвучала громко лишь во время предвыборной компании Джо Байдена на президентских выборах в США в 2020, как концепция, появилась гораздо раньше.

Ее автором считается американский демократический политик Энн-Мари Слотер, последовательно отстаивающая идею создания «глобального альянса» или «лиги» близких по духу «демократических стран», которая, по началу, должна дополнить, а позднее и полностью заменить собой ООН в решении главных проблем человечества еще с конца 90-х. В достаточно целостном виде они свою идею изложила в 2004 году в книге «Новый мировой порядок» и, позднее, в «Идея Америки: верность нашим ценностям в опасном мире».

По мнению Слотер «демократический альянс» должен воплотиться в нечто вроде сверхимперии на федералистических началах для совместного управления всем прочим миром.

Однако в представленной концепции четко не формализовывался главный момент – в каком виде «альянс» будет функционировать организационно. Идеология «защиты свободы и демократии» по умолчанию предполагала наличие достаточно широких прав и полномочий у его членов. Но постоянно повторяемый постулат об имперском характере доминирования наводил на мысль, что руководить «альянсом» должен единый лидер на основе четких общеобязательных к исполнению правил.

Попытка неофициально протестировать идею среди союзников США, предпринятая госсекретарем Мадлен Олбрайт по инициативе президента Б. Клинтона оказалась неудачной. После первой рамочной «учредительной конференции» на уровне министров иностранных дел стало понятно, что к реализации проекта не готовы сами США.

Во-первых, ввиду отсутствия у Белого дома хоть сколько-нибудь четкой концепции правовых и прочих практических контуров механизма функционирования. Во-вторых, по причине неготовности Вашингтона как бы то ни было делиться руководящей властью даже с ключевыми потенциальными членами «демократического альянса», а также отсутствия согласия у кандидатов «в альянс» на принятие полного и безоговорочного доминирования в нем США.

Более того, когда, в предвыборной гонке за президентский пост на очередных выборах в 2008 эту идею попытался перехватить Джон Маккейн, провозгласивший необходимость скорейшей замены ООН «Лигой демократий», он тут же подвергся решительной критике даже со стороны сопартийцев и наиболее реакционных неоконов, вроде Кондолизы Райс.

В тот период американский правящий истеблишмент еще продолжал делать ставку на формат «G», как менее радикальный и более достижимый, с точки зрения геополитической обстановки.

Но сама идея в политических кулуарах обсуждаться продолжала. В частности, упомянутая выше Слотер в 2016 году существенно развила тему в своей книге «Шахматная доска и Интернет: стратегия связи в опасном мире».

В ней автор заявила: «Экспертов по внешней политике давно уже приучили смотреть на мир как на шахматную доску», но сейчас необходимо взглянуть на международную систему как на паутину, состоящую не из стран, а из сетей. «Соединенным Штатам требуется большая стратегия продвижения американских интересов и ценностей во Всемирной паутине – так же, как и на шахматной доске».

Основой нового порядка, по мнению Слотер, станет «либеральный интернационализм, приспособленный к нуждам цифрового века».

Соединенным Штатам не следует безмятежно наблюдать, как Япония или Европа создают собственные охраняемые сообщества в сфере финансов, промышленности, услуг, связей, образования, медицины или других жизненно важных социально-экономических областях. «Вашингтону, конечно, следует признать стремление союзников к автономии и самозащите, но при этом поощрять объединенные сети и работать над тем, чтобы взаимные связи постепенно превращались в сообщество».

Право этого сообщества на ведущую роль в мире базируется на том, что нынешняя международная система устарела. Пришло время реформ. Организации, появившиеся после Второй мировой войны, такие как ООН, должны быть открыты для «новых действующих лиц». Слотер признает, что пересмотр Устава ООН может открыть ящик Пандоры, но, дескать, если этого не сделать, то «поднимающиеся державы» просто создадут собственный порядок со своими региональными институтами и сетями безопасности. А это, безусловно, не будет отвечать интересам США.

Таким образом читатель подводился к простой мысли, в свое время сформулированной еще Сесилом Родсом, о необходимости создания «всемирной империи англосаксов вместе с союзными им народами».

Фактически это означает признание двух фактов. Во-первых, открытому глобальному миру приходит конец. Возрождающиеся конкурирующие центры силы (например, Россия, Китай, Иран, Индия, возможно даже Израиль) не просто отказываются признавать неоспоримость американской гегемонии, но и формируют собственные региональные кластеры, правила жизни которых они сформулируют сами, стремясь к полному исключению там любого американского влияния.

Отсюда, во-вторых, США могут (и обязаны!) противопоставить этой тенденции собственный закрытый политико-экономический мир, построенный по централизованному имперскому образцу, американскую гегемонию признающий безоговорочно.

Важно отметить, что идеи Родса вовсе не погребены под пылью времен в дальних хранилищах библиотек. В ведущих американских университетах, в частности в Оксфорде, проходят обучение не менее тридцати «стипендиатов Родса», углубленно изучающих его концепцию. Так, например, по этой программе обучалась сама Слотер, «стипендиатом Родса» являются Билл Клинтон, а также сменивший Слотер на посту директора политического планирования в Госдепартаменте, позднее помощник президента США по национальной безопасности Джейк Салливан. Эти идеи также активно разделяет Энтони Блинкен.

Практические контуры «Лиги демократии»

Как видно из представленного выше, идея создания политического объединения избранного числа «демократических государств» фактически носит характер некоего наднационального интеграционного процесса, в определенном смысле схожего, по сути, с концепцией Евросоюза, только далеко выходящего за его рамки. С двумя важными принципиальными отличиями.

Во-первых, конечной целью обозначается явно двухуровневая конструкция власти, в рамках которой «все демократии равны, но некоторые безусловно ровнее прочих», а верховная власть должна принадлежать Соединенным Штатам. В этой «лиге» только Америка будет задавать цели и формулировать все виды смыслов, включая социальные и цивилизационные, которые должны являться обязательными к принятию и исполнению остальными участниками.

Во-вторых, политико-экономическое пространство «Лиги демократий» с самого начала позиционируется как отдельное от публичного и правового механизма ООН. Таким образом, речь идет о создании изолированного кластера, прямо противостоящего любым прочих региональным образованиям, прежде всего китайскому, российскому (евразийскому) и ближневосточному (в локальном смысле) либо пространству Большой Азии, которое пытается сформировать Турция по аналогии с Османской империей.

Также важным отличием от проекта Единой Европы следует считать стремление американского истеблишмента переформатировать внутреннее устройство пространства «лиги» с государственной на корпоративную форму.

Касаясь темы будущей «лиги» Джо Байден отметил, что в «свободном демократическом мире» «корпорации должны нести больше социальной ответственности и платить больше налогов». Но более пристальное знакомство с деталями идеи показывает, что речь идет совсем не о размере ставки корпоративного налога, как такового. Скорее наоборот.

По предлагаемой схеме постулируется, что чистую доходность корпоративного капитала «следует ограничить» уровнем в 10 – 12% годовых, перенаправляя «все, что выше этого уровня» в налоговые отчисления стран непосредственного ведения бизнеса. При этом отмечается обязательность необходимости полного выравнивания уровней корпоративного налогообложения во всех странах.

Иными словами, фактически предлагается возродить правила первой редакции договора TTIP, уравнивающего в правах корпорации и институт государства, а также предоставляющего корпорациям права требовать от правительств снижения налоговых ставок на том основании, что у кого-то из других стран, где ведется бизнес, они официально ниже. И эти требования должны быть обязательны к соблюдению со стороны государств.

Что касается «ограничения» доходности корпоративного капитала, то необходимо отметить, в настоящее время она, в среднем, в США колеблется в диапазоне от 9 до 11%, с редкими пиками до 14%. Таким образом речь идет не об ограничении, а, наоборот, об официальном разрешении роста доходности и, соответственно, снижения налоговой нагрузки.

Кроме того, предполагается закрепить существующее положение доминирования на западных рынках именно американских транснациональных корпораций, в обмен на их добровольное согласие несколько снизить эффективность налоговой оптимизации и готовность «поделиться» некоторой, небольшой, частью доходов с национальными правительствами.

Все остальное, включая «зеленую повестку» носит вторичный характер и преследует цель создать новый чрезвычайно емкий рынок, освоение которого создаст условия для дальнейшего долгосрочного экономического роста.

Целью которого является достижение «демократическим кластером» экономического масштаба, обеспечивающего достаточные предпосылки к успешной конкуренции с «тоталитарными» региональными кластерами, в первую очередь – с китайским.

Возможный состав участников «Лиги демократий»

Несмотря на общую концептуальную целостность идеи «лиги», у американских авторов проекта наблюдается серьезный провал на тактическом и оперативном уровнях. Каким будущий мир «Лиги демократий» должен получиться в итоге сторонники идеи знают, но как к нему прийти из текущих внешних и внутренних условий четкого представления не имеют.

В первом приближении, так как лидером «лиги» должны являться США, в ее состав автоматически попадают тесно экономически завязанные на Америку Мексика и Канада, а также Аргентина и Бразилия. Так как основным направлением американской геополитической экспансии является неоколонизация Европы, в «лигу» требуется привлечь Британию, Францию, Германию и Италию. Чтобы сохранить хотя бы минимальное влияние на Ближнем Востоке, в состав участников должны попасть Израиль, монархии Залива и Турция.

Для уравновешивания Китая, «лиге» необходимы, как минимум, Япония, Южная Корея и Индия. Все прочие, включая таких «активных западных союзников», как Польша, Прибалтика, Украина и Грузия – вторичны. Предполагается, что они и так будут затянуты на орбиту нового геополитического союза по причине значительности их зависимости от Европы и США.

Но, как уже говорилось, еще в варианте формата «G» c 2008 года среди всех перечисленных стран обострились центробежные тенденции в стремлении любыми способами перетянуть политическое и экономическое одеяло на себя.

В частности, совершенно очевидно, что в составе Евросоюза Париж и Берлин претендуют на абсолютное доминирование в будущей европейской наднациональной общности, тогда как в формате «лиги» им отводится роль только сырьевого придатка безвольно следующего строго в кильватере американской политики, несущего основную долю политических и экономических издержек. Более того, еще и обязанного уступить власть американским ТНК.

История с борьбой Германии за достройку «Северного потока 2» показывает достаточно высокую степень стремления европейских лидеров и существенной части экономических элит ЕС к сохранению, а то и повышению, уровня своей геополитической субъектности. В целом составлять «Западное культурно-цивилизационное единство» они согласны, но только с обязательным условием сохранения геополитического равенства с США. А на это не готов пойти уже американский истеблишмент.

Еще сложнее положение с Ближним Востоком, где «монархии Залива», как сами по себе, уже достаточно вторичны. Особенно в свете перспектив глобального отказа двух ведущих мировых рынков – американского и европейского – от использования ископаемого топлива в рамках «зеленого энергоперехода». А никакой иной ценности, кроме запасов углеводородов, ближневосточные монархии не имеют. Но при этом сохраняют достаточно высокие запросы на автономность в политике. Как минимум, региональной.

Зато в новых геополитических условиях значительно возросли аппетиты Израиля и Турции. Первый стремится к формированию «ближневосточного аналога НАТО», нацеленного против Ирана. Второй видит свое будущее в восстановлении империи, максимально близкой к границам империи Османов. Что делает Тель-Авив и Анкару серьезными принципиальными противниками, по степени накала противостояния мало чем уступающими их противоречиями с Ираном. И которые не могут быть успешно разрешены внутри «лиги».

А положение Индии вообще уникально. Осознавая растущую степень своей «нужности» Вашингтону в качестве «антикитайского балансира» индийская правящая элита уже почти прямо копирует польский политический подход к обязательности сохранения своей культурной, экономической и политической автономии «в западном мире». Который, если хочет получить «индийскую дружбу» прямо обязан «весьма дорого заплатить» и согласиться на чрезвычайно высокий статус индийской политической независимости и самостоятельности.

Впрочем, с «младшими союзниками» положение также далеко от однозначности. Унификация налоговых законов фактически разрушит основу текущего благополучия экономик таких налоговых гаваней, как Сингапур, Швейцария или Ирландия, а также некоторых островов «Британского содружества», а значит, опосредованно, и самой Британии.

Но если не найти способа их к вступлению как-то принудить, рассыпается сама идея единого экономического корпоративного пространства. Если сохранятся работоспособные офшоры, то у ТНК останутся обширные возможности по выводу и сокрытию прибылей, чтобы одновременно и «разрешенный» уровень «не превышать» и «лишних налогов» никому не платить.

Судя по тому, что созыв саммита «Лиги демократий» главой Соединенных Штатов анонсирован уже почти полгода назад, но по сей день, ни Белый дом, ни Госдепартамент, не называют ни примерных сроков и места его проведения, ни хотя бы приблизительного примерного состава участников, американскому истеблишменту найти приемлемого компромисса по перечисленным выше проблемам пока не удалось.

Заключение

Таким образом, очевидно, что США фактически находятся в безвыходном положении, чрезвычайно близком к известному афоризму «победа или смерть». В случае провала американского интеграционного проекта «Лига демократий» скатывание Соединенных Штатов к уровню чисто регионального государства, по аналогии с Испанской империей в середине XVI века, становится неизбежным и безвариантным.

Если в политической плоскости для некоторой части американского истеблишмента такой вариант в целом не кажется фатальным, – например в Техасе и Калифорнии идея отделения от США пользуется достаточно существенной популярностью, - то для сформировавшегося в Америке транснационального корпоративного капитала, в том числе для так называемой «Большой цифры», сегодня выступающей одним из основных экономических столпов, такой сценарий означает неизбежное разорение.

Кроме доминирования доллара у них больше никаких ресурсов нет. Как только доллар утратит статус мировой резервной валюты, тем более, если остальные сформировавшиеся политико-экономические кластеры откажутся от Ямайской финансовой системы, эти «столпы» очень быстро превратятся в труху.

Отсюда следует, что пытаться тем или иным образом воплотить идею «Лиги демократий» в жизнь Вашингтон будет до самой последней возможности. Все нынешние внешнеполитические шаги США – проведение Саммита НАТО, переговоров США – ЕС, и в особенности переговоров Байдена с Путиным в Женеве, являются шагами по обеспечению максимально комфортных, или хотя бы просто максимально доступных условий для этого.

В частности, российско-американская встреча должна дать американской элите более четкое понимание конфигурации «красных линий» и характера реакции России на те или иные шаги США в рамках стратегии «Лиги демократий» и будущего формирования американского «демократического» закрытого политико-экономического кластера. В том числе, понимания степени и пределов возможности давления на правительства европейских стран.

Потому что любая ошибка в этом направлении автоматически приведет к восстановлению влияния России в Европе, следовательно, и к уменьшению размера европейского экономического куска, который Соединенные Штаты смогут абсорбировать. И если он окажется недостаточно большим, то в следующем раунде «лига» все равно проиграет Китаю.