И потом героини ее новых кинолент раз за разом потрясали зрителя – когда он смотрел «Журавушку, «Виринею», «По Руси», «Угрюм-реку», «Олесю», «Любовь Яровую»…
Причем за роль Журавушки – помимо Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых – была отмечена еще и Гран-при XVII Международного кинофестиваля в Сан-Себастьяне, за что получила приглашение в Голливуд.
Да на целых три года, ибо в предлагаемом контракте числились аж пятнадцать картин!
Однако в ЦК ска-зали: «Вдруг Вам там предложат в фильме раздеться,
а Вы ведь – член КПСС!»
В общем, не выпустили «нашу гордость и красу» к «буржуям»…
Тогда по опросу журнала «Советский экран» несколько лет подряд она называлась «лучшей актрисой»…
***
ФЕТИН что-то бурчал за стеной, а мы, не обращая внимания, беседовали в гостиной. В частности, выяснилось, что эта кинозвезда, вопреки всем мировым стандартам, от сна пробуждается рано.
У нее – настоящий культ самодисциплины, и уже чуть свет принимается за свой комплекс гимнастики по системе йогов.
Причем делает это с таким рвением, с такой самоотдачей, что домашние не выдерживают и подают испуганные реплики насчет самоистязания, хотя отлично понимают, что никакие благие призывы к умеренности и благоразумию не помогут. (Однажды в институте получила тройку и сразу решила... умереть. Бегом во двор – и босиком по снегу. Попытка романтического самоубийства завершилась прозаическим гриппом).
На столе высились четыре тетради. Толстые, в клеенчатом переплете. На каждой надпись: «Работа над ролью», «Встречи со зрителем», «Общественные дела», «Быт».
Работа над ролью... Полистал я страницы – и словно радуга перед глазами, потому что каждая интонация роли, оказывается, имеет свой цвет. Вот и идут в дело цветные карандаши, вот и обретает слово не только образную, но и вполне осязаемую, реальную окраску.
А потом являются к миллионам зрителей и Дарья, и Анфиса, и Виринея...
Роли со страстями были тогда не очень-то в моде.
Сценаристы словно боялись открытых столкновений – и в результате не горячая кровь, а какая-то водянистая жижица питала сердца многих тогдашних киногероинь.
Актриса сердилась: почему исчезают из обихода такие понятия, как неистовство, ненависть, смятение чувств, одержимость?
Впрочем, ей-то пока везет (чтобы не сглазить, Людмила по-стучала по столу).
Вспоминала свою Виринею: «Она еще не разучилась глупеть от счастья и не боится быть смешной и страшной в злобе. В ней грубость причудливо соединяется с нежностью, разгульная удаль – с нравственной чистотой, сила – с женственностью...»
После просмотра «Виринеи» кто-то из коллег заметил актрисе:
«Вот ты сидишь с нами, говоришь просто, естественно, обыкновенно.
А на экране всё чуть более приподнято, немного театрально...»
Она не приняла этот упрек. Виринея не может быть обыкновенной.
Она необыкновенная. В ее судьбе не обойдешься приглушенной скороговоркой или полуулыбкой. Здесь надо кричать криком и кататься по земле от горя, ненавидеть – исступленно, любить – самозабвенно. Именно за это принимает Чурсина свою Виринею и людей, ей подобных.
Мы встретились в тот редкий день, когда не было съемок. Совсем недавно завершена «Олеся». Только вернулась с Украины, надо собираться на Урал: режиссер Ярополк Лапшин взялся за «Приваловские миллионы», ждет Чурсину на кинопробу…
И снова открывает «Рудина» – потому что есть там Наталья...
Звонят с «Ленфильма». Просят не забыть, что сегодня – очередная творческая «среда», а вечером – внеочередная встреча со зрителями. Студия рядом, не стоит даже надевать пальто в рукава. Здесь она бывает непременно каждый день, потому что «Ленфильм» – это второй дом, а может, даже первый. Ведь и «Донская повесть», и «Журавушка», и «Виринея», и «Любовь Яровая» – это всё «Ленфильм».
Здесь, в длинных-длинных коридорах, рядом с Чапаевым, Максимом и академиком Дроновым – ее героини.
Обычно актеры не любят заново пересматривать свои фильмы, а она, наоборот, старается незамеченной прийти в кинотеатр и последить за соседями. Конечно, на просмотрах в Доме кино мнение коллег более профессионально, точно и беспощадно, и она к нему прислушивается, но реакция зрителя – все-таки самое важное.
«Журавушку» на просмотре не видела. Месяц спустя забежала днем в кино около дома. Кончился фильм, а люди минуты две сидят, не уходят. Слышит, женщины сзади переговариваются: «На мою Тасю похожа...» Чувствует актриса, что соседки говорят совсем не о внешности... Вечером в рабочем клубе наверняка снова зайдет разговор о «Журавушке», и снова женщины станут утирать глаза, потому что у каждой возникнут свои ассоциации и каждая будет благодарна актрисе за песню, которую она спела во славу женской гордости, верности и чистоты.
И говорили ей об этом словами, и писали в письмах. И она отвечала, отвечала на проклятый вопрос, от которого не избавится ни днем, ни ночью: «Получилось или не получилось?»
***
СНИМАЛИ финал «Виринеи». Она стоит у камня. Ее расстреливают.
Как должна вести себя женщина, когда двадцать казаков вот-вот одновременно нажмут на спусковой механизм?
Характер образа подсказывал: не падать, не просить пощады...
Но ведь умирает-то человек раз в жизни и смерть, даже когда ее ждешь, – всегда неожиданность.
Сейфуллина писала: «И умирает женщина иначе, с каким бы мужеством ни уходила она в историю». Да, какими бы внешне резкими и сильными ни были ее героини, прежде всего они женщины.
Как же сыграть финал? Как упасть после выстрела: ничком или сползти по камню? Ой, как не хотелось Людмиле бросать свою Виринею на землю...
Холодно. Ветер рвет шаль. Дубль, другой, третий... Дома вечером не находит себе места: не то, не то... Какое-то внутреннее сопротивление, несогласие. Надо переснять. И снова ветер, снова дубли.
И вот кадры: Виринея плавно опускается по камню. И камень принял ее на свои руки и увековечил.
И еще она писала девочкам, как снимались последние кадры в «Угрюм-реке». Прохор сходит с ума. Везде ему мерещится Анфиса.
Вот Анфиса на скале – и Людмиле приходится снова и снова подниматься на маленький выступ над бурлящей Чусовой.
И было трудно, и было страшно.
Вот Анфиса зовет Прохора из воды – и Людмила два часа провела посреди реки, на затопленном плоту. Осень. Холодная вода. Да еще почему-то в такую пору мошкара. Но нельзя было ни подвезти ей на лодке горячего чаю, ни разогнать мошкару, потому что очень важны для кадра и неразорванная пелена тумана, и ненарушенный водный покой...
Даже близкие порой не догадывались, как ей доставалось на съемках, – ведь дублеров Чурсина не признает. И на коне скачет, и, в самом прямом смысле, в омут бросается...
А вот выходит к зрителям – и боится. В Доме ученых призналась:
«Я лучше буду стоя говорить, а то сижу – коленки одна о другую стукаются...»
***
ВСКОРЕ после той нашей встречи от Фетина ушла: талантливый Владимир Александрович слишком пристрастился к алкоголю.
Снова потянуло в театр, и десять лет провела в бывшей «Александринке», но творческая обстановка там была, увы, не самой лучшей.
Зато в те же годы очень подружилась с чудо-режиссером Розой Сиротой, которая, в частности, поставила с ней и Изилем Заблудовским великолепный спектакль «Супруги Каренины».
В 1981-м стала народной артисткой СССР. А в 1984-м московский Театр Советской армии предложил Людмиле роль Настасьи Филипповны, о которой она грезила уже давно, – могла ли отказаться?
Там же, в лермонтовском «Маскараде», сыграла баронессу Штраль,
и шекспировскую леди Макбет, и императрицу Марию Федоровну в спектакле «Павел I», и другие хорошие роли.
Все они, как и киношная Анфиса в «Угрюм-реке», как и Екатерина II»
в антрепризном проекте «Императрица», – роковые, с колдовскими чарами женщины большой природной силы и притягательности…
***
ВТОРЫМ ее супругом был ученый-океанолог, но брак быстро распался. Третьим мужем стал дипломат Игорь Андропов – сын генсека.
Но и тут она сама ушла:
«Потому что ситуация Карениных, когда муж и жена "продолжали жить в одном доме, виделись каждый день, но были чужды друг другу", кажется мне безнравственной».
А вообще о своей личной жизни распространяться не любит:
«Я под одеяло не люблю приглашать…».
Говорила: «Детей у меня полно на экране. А в жизни есть семья моей сестры. Ее ребенок, мой племянник, мне и сын, и внук одновременно. От общения с ним получаю массу добрых эмоций».
Теперь Алёша вырос, и особенную радость она получает от его детишек – Насти и Сашеньки…
Пока в поселке Репино сохранялась Дача журналистов (потом она сгорела, и следом возведённый на этом же месте чей-то за высоченным забором замок превратился в золу тоже), я с Людмилой Алексеевной, нынешней москвичкой, встречался каждое лето,
потому что ее дачка – как раз напротив.
Те места на Карельском она обожает….
Лев СИДОРОВСКИЙ