Машины заменяют различные виды человеческого труда – гораздо интенсивнее, чем когда-либо. Воспроизводя себя, они одновременно увеличивают объем капитала. Значит, будущее принадлежит не тем, кто предоставляет дешевый труд или владеет обычным капиталом – их будет вытеснять автоматизация. Повезет третьей группе – тем, кто готов внедрять инновации и создавать новые продукты, услуги и бизнес-модели.

Распределение доходов в этом креативном классе обычно принимает форму степенного закона: основную часть прибыли присваивает небольшая когорта победителей, за ними выстраивается длинная очередь из остальных участников. Таким образом, в будущем идеи станут реально дефицитным производственным фактором – более дефицитным, чем труд и капитал вместе взятые, а те единицы, которые смогут предложить действительно хорошие идеи, получат самый большой куш. Обеспечение приемлемого уровня жизни для остальных и строительство инклюзивной экономики и общества станут самыми актуальными вызовами в ближайшие годы.

Трудовые муки

Переверните свой iPhone – и вы прочтете бизнес-план из восьми слов, который обеспечил процветание Apple: «Разработано компанией Apple в Калифорнии. Собрано в Китае». С капитализацией рынка более 500 млрд долларов Apple стала самой дорогой компанией в мире. Варианты такой стратегии сработали не только в случае с Apple и другими крупными глобальными корпорациями, но и с фирмами среднего размера и даже с транснациональными компаниями микроуровня. Все больше компаний используют две главные силы нашей эпохи – технологии и глобализацию, чтобы получить прибыль.

Технологии ускорили глобализацию, коммуникационные и операционные издержки резко снизились, а мир приблизился к единому, глобальному рынку труда, капитала и других средств производства. Труд не обладает полной мобильностью, но другие факторы мобильны во все возрастающей степени. В результате различные компоненты глобальной цепи производства и сбыта легко перемещаются туда, где находятся трудовые ресурсы, без особых проблем и затрат. Около трети товаров и услуг в развитых странах могут быть торгуемы – использованы в международной торговле, и число таковых только растет. Глобальная конкуренция постепенно распространяется на неторгуемый сектор экономики как в развитых, так и в развивающихся странах.

Все это не только повышает эффективность и прибыли, но и создает огромные проблемы. Если работник в Китае или Индии способен выполнять ту же работу, что и работник в США, по законам экономики в конечном итоге они должны получать одинаковую зарплату (с учетом некоторых национальных особенностей товарного производства). Это хорошая новость с точки зрения эффективности экономики в целом, положительно оценят эту новость также потребители и работники в развивающихся странах – но никак не в развитых странах, которые столкнулись с проблемой конкуренции за понижение издержек. Исследования показывают, что торгуемые сектора индустриально развитых экономик сами по себе не создают рабочих мест уже на протяжении 20 лет. Это означает, что занятость сейчас возможна практически только в огромном неторгуемом секторе, где зарплаты снижаются из-за растущей конкуренции работников, вытесненных из торгуемого сектора.

История глобализации продолжается, но грядет еще более грандиозная фаза – история автоматизации, включая искусственный интеллект, робототехнику, 3D-печать и т.д. Превосходя первую по целому ряду аспектов, она больно ударит по относительно неквалифицированным работникам в развивающихся странах.

Достаточно посетить какое-нибудь предприятие в китайской провинции Гуандун, чтобы увидеть тысячи молодых людей, которые изо дня в день выполняют рутинную, монотонную работу, скажем, соединяя две части клавиатуры. Такую картину крайне редко доводится наблюдать в США или других богатых странах. Но и в Китае и остальном развивающемся мире подобные рабочие места не вечны – данные функции легко могут быть возложены на роботов. Умные машины становятся дешевле и совершеннее, они все чаще будут заменять человеческий труд, особенно на относительно структурированном производстве (т.е. на заводах) и там, где преобладают рутинные операции. Иными словами, передислокация производства – лишь промежуточная стадия на пути к автоматизации.

Аналогичная судьба ждет даже те страны, где труд стоит недорого. Так, в китайской компании Foxconn, которая собирает iPhone и iPad, работают более миллиона низкооплачиваемых работников, но сейчас она все больше дополняет или заменяет их труд огромной армией роботов. Многие виды ручного труда были переведены из США в Китай, но теперь они начинают исчезать и там. (Данные, свидетельствующие об этой трансформации, трудно не заметить. По официальной китайской статистике, количество производственных рабочих мест сократилось на 30 млн с 1996 г., или на 25%, при этом объем промышленного производства возрос на 70%, хотя отчасти это сокращение отражает изменение методики сбора данных.) Никто не гонится за дешевизной труда, и постепенно производство будет перемещаться туда, где находится конечный рынок, это позволит уменьшить сроки доставки, сократить затраты на складские помещения и, соответственно, увеличить прибыль.

Растущие возможности автоматизации угрожают одной из самых надежных стратегий, к которой прибегали бедные страны для привлечения иностранных инвесторов, предлагая низкие зарплаты, чтобы компенсировать низкую производительность труда и низкий профессиональный уровень. Подобная тенденция обещает выйти за рамки производственного сектора. Например, системы интерактивного голосового ответа уменьшают необходимость прямого взаимодействия между людьми, под угрозой окажутся колл-центры в развивающихся странах. Аналогичным образом все более надежные компьютерные программы берут на себя архивирование данных, которым раньше занимались в развивающихся странах. В самых разных сферах наиболее экономически эффективным источником «труда» становятся умные и гибкие машины, а не низкооплачиваемые люди в других странах.

Наказание капиталом

Если имеющийся в изобилии дешевый труд больше не является ключом к экономическому прогрессу, тогда что же нужно? Одни специалисты указывают на растущую роль капитала – материальных и нематериальных активов, которые в сочетании с трудом необходимы для производства товаров и услуг (оборудование, здания, патенты, бренды и т.д.). Как отмечает Томас Пикетти в своем бестселлере «Капитал в XXI веке», доля капитала в экономике увеличивается, когда уровень доходности капитала превышает общий уровень экономического роста, эту тенденцию он прогнозирует на будущее. «Углубление капитала» (снижение издержек за счет экономии труда, топлива, сырья и материалов. – Ред.), которое предсказывает Пикетти, будет ускоряться и дальше, пока роботы, компьютеры и программное обеспечение (как формы капитала) все в большей степени станут заменять человеческий труд. Есть факты, подтверждающие, что именно такая форма технологического переворота на основе капитала происходит сейчас в США и является мировой практикой.

В последние 10 лет исторически сложившееся в Америке соотношение между долями национального дохода, которые приходятся на труд и материальный капитал, кардинально изменилось. Как отмечали экономисты Сьюзан Флек, Джон Глейзер и Шон Спрейг в «Ежемесячном обзоре рынка труда», выпущенном Бюро трудовой статистики США в 2011 г., «доля труда в среднем составляет 64,3% по сравнению с периодом 1947–2000 годов. За последние 10 лет доля упала и достигла самого низкого показателя в третьем квартале 2010 г. – 57,8%». Последние шаги по возвращению производства из других стран, включая решение Apple производить новые компьютеры Mac Pro в Техасе, вряд ли изменят эту тенденцию, поскольку чтобы быть экономически эффективными, эти новые производственные объекты в США должны быть в значительной степени автоматизированы.

В других странах наблюдаются аналогичные тенденции. Экономисты Лукас Карабарбунис и Брент Нейман отмечают значительное сокращение доли труда в ВВП в 42 из 59 исследованных ими стран, включая Китай, Индию и Мексику. Описывая эти результаты, Карабарбунис и Нейман подчеркивают, что прогресс цифровых технологий – одно их важных звеньев данного феномена: «Падение относительной цены средств производства, которое часто связывают с развитием информационных технологий и компьютерной эры, заставляет компании переходить от труда к капиталу. Низкая цена средств производства лишь отчасти объясняет наблюдаемое падение доли труда».

Но если доля капитала в национальном доходе росла, то в будущем такая тенденция может оказаться под угрозой из-за появления новых вызовов капиталу – связанных не с возрождением сектора труда, а с самим же капиталом, вернее, с приобретающей все большую значимость его частью – цифровым капиталом.

В условиях свободного рынка дороже всего ценятся самые дефицитные средства производства. В мире, где такой капитал, как программное обеспечение и роботы, можно дешево воспроизводить, его предельная стоимость начинает падать, даже если большая часть этого капитала используется полностью. Чем больше добавляется дешевого капитала, тем быстрее снижается стоимость существующего. В отличие, скажем, от традиционных заводов, вводить дополнительно многие виды цифрового капитала очень дешево. Программы можно дублировать и распространять практически с нулевыми дополнительными издержками. А многие элементы компьютерного оборудования по закону Мура быстро и неуклонно дешевеют. Иными словами, цифрового капитала много, он имеет низкую предельную стоимость и приобретает все большее значение практически во всех отраслях.

Хотя производство становится все более капиталоемким, доходы, полученные владельцами капитала как группой, не обязательно продолжат расти относительно доли труда. Соотношение будет зависеть от конкретных особенностей производства, систем распространения и управления.

В первую очередь отдача определяется тем, какого средства производства особенно не хватает. Если цифровые технологии создают дешевую замену все большему количеству видов работ, непростые времена наступают для работников. Но если цифровые технологии заменяют капитал, то и владельцам капитала не стоит ожидать несметных доходов.

Технологический переворот

Какой ресурс будет наиболее дефицитным и собственно наиболее ценным в наступившую эру? Двое из нас (Эрик Бринолфссон и Эндрю Макафи) назвали ее «Второй эрой машин», в которую тон задает развитие цифровых технологий и  связанные с ним экономические изменения. И уж конечно, не обычный труд или обычный капитал, а люди, которые смогут генерировать передовые идеи и инновации.

Люди такого полета всегда ценились в экономике и часто получали достойную прибыль от внедрения своих идей. Однако им приходилось делиться доходами с трудом и капиталом, которые выводят продукт на рынок. Цифровые технологии превращают обычный труд и обычный капитал в товар, поэтому все большую долю прибыли от идей будут получать те, кто их придумывает, внедряет и развивает. Люди с идеями, а не рядовые работники и инвесторы, станут самым дефицитным ресурсом.

Базовая модель экономистов, объясняющая воздействие технологий, рассматривает этот фактор как обычный мультипликатор, равномерно повышающий продуктивность. Эта модель используется в большинстве вводных курсов по экономике и закладывает общее – и до недавнего времени вполне разумное – представление о том, что волна технологического прогресса одинаково поднимет все суда, повысит производительность всех работников и, соответственно, оценку их труда.

Однако немного более сложная и реалистичная модель позволяет сделать допущение, что технологии не воздействуют на все средства производства одинаково, а дают преимущество одним перед другими. Например, технические изменения, основанные на уровне профессионализма, благоприятны для более квалифицированных работников, а капитал получает преимущество относительно труда от технических изменений, основанных на капитале. Оба этих типа технических изменений были важны в прошлом, но сейчас третий тип, который мы называем техническими изменениями, привнесенными «суперзвездами», совершает переворот в глобальной экономике.

Сегодня имеется возможность кодифицировать множество важных товаров, услуг и процессов. В результате их можно оцифровать, а следовательно и копировать. Цифровые копии практически не требуют затрат и мгновенно передаются в любую точку планеты, и это точное воспроизведение оригинала. Комбинация трех этих характеристик – чрезвычайно низкая стоимость, повсеместная доступность и абсолютная точность – ведет к удивительным последствиям для экономики. Там, где существовал дефицит, можно создать изобилие, и речь идет не только о потребительских товарах (например, аудио или видео), но и о средствах производства, в частности о некоторых видах труда и капитала.

Доходы на таких рынках подчиняются определенной схеме – степенному закону или кривой Парето, когда небольшая группа игроков получает непропорциональную долю прибыли. Сетевой эффект, при котором продукт становится более ценным, когда им пользуется больше людей, также способствует принципу «победитель получает все» или «победитель получает в свое распоряжение больше рынков». Возьмем Instagram – платформу, позволяющую делиться фотографиями, – как пример цифровой, сетевой экономики. Компанию создали 14 человек, которым не потребовалось большое количество неквалифицированных работников или значительный материальный капитал. Они создали цифровой продукт, процветание которого обеспечил сетевой эффект. Instagram быстро завоевал популярность и уже через полтора года был продан почти за 750 млн долларов – по иронии судьбы это произошло спустя несколько месяцев после банкротства фотокомпании Kodak, на пике деятельности ее персонал насчитывал 145 тыс. человек, а активы составляли несколько миллиардов долларов.

Instagram – яркий пример более общего правила. В большинстве случаев, когда усовершенствование цифровых технологий делает оцифровку продукта или процесса более привлекательной, «суперзвезды» наблюдают резкий рост своих доходов, в то время как отстающие и опоздавшие переживают трудные времена. Лидеры музыкального, спортивного и других рынков с конца 1980-х гг. также ощутили рост своего присутствия и доходов, прямо или косвенно используя аналогичные тренды.

Но трансформация затронула не только программы и медиа. Цифровой и сетевой эффекты проникают практически во все сферы экономики – от розничной торговли и финансовых услуг до производства и маркетинга. Это означает, что экономика «суперзвезд» затрагивает гораздо больше товаров, услуг и людей, чем когда-либо ранее.

Даже зарплаты топ-менеджеров теперь сопоставимы с гонорарами рок-звезд. В 1990 г. заработки топ-менеджеров в США в среднем были в 70 раз выше зарплат других работников, в 2005 г. они зарабатывали уже в 300 раз больше. В целом заработки топ-менеджеров следуют общей тенденции во всем мире, хотя от страны к стране есть некоторые различия. Здесь включаются такие факторы, как налоги, политическое регулирование, культурные и организационные нормы и даже простая удача. Но, как показали исследования одного из наших авторов (Бринолфссон), а также Хеллен Ким, рост обусловлен в определенной степени широким использованием информационных технологий. Технологии расширяют потенциальный охват, масштабы деятельности и возможности мониторинга для человека, принимающего решения, что повышает ценность хорошего топ-менеджера, учитывая возможные последствия принятых им решений. Прямое управление посредством цифровых технологий делает эффективного менеджера более ценным, чем раньше, когда функции контроля распределялись между большим количеством его подчиненных, каждый из которых следил за определенной, небольшой сферой деятельности. Сегодня чем выше рыночная стоимость компании, тем важнее попытаться найти самого лучшего менеджера, который ее возглавит.

Когда доходы распределяются в соответствии со степенным законом, у большинства людей они оказываются ниже среднего значения, поскольку национальные экономики в целом подвержены аналогичной динамике, такая схема проявится и на национальном уровне. Поэтому сейчас в США один из самых высоких в мире уровней ВВП на душу населения, хотя средний доход в основном переживал стагнацию на протяжении последних 20 лет.

Подготовка к перманентной революции

Движущие силы «Второй эры машин» отличаются мощью, сложностью и взаимодействием. Невозможно заглянуть в отдаленное будущее и дать точный прогноз, каким будет результат их воздействия. Но если люди, компании и правительства придут к пониманию того, что происходит, они по крайней мере смогут приспособиться и адаптироваться.

США, к примеру, имеют все шансы к тому, чтобы отыграть обратно часть бизнеса, поскольку вторая часть бизнес-плана Apple больше не работает, а технологии и производство вновь могут функционировать на американской территории. Но первая часть бизнес-плана окажется важнее, чем прежде, и это должно стать поводом для беспокойства, поскольку динамизм и креативность, сделавшие Соединенные Штаты самым инновационным государством в мире, могут подвести.

Благодаря стремительно развивающейся цифровой революции дизайн и инновации стали частью торгуемого сектора глобальной экономики и столкнутся с такой же конкуренцией, которая уже трансформировала сферу производства. Лидерство в дизайне зависит от уровня подготовки кадров и предпринимательской культуры, а традиционные преимущества США в этой сфере сокращаются. Когда-то Соединенные Штаты занимали первое место в мире по доле выпускников вузов среди работников с дипломом хотя бы младшего специалиста, сейчас они откатились на 12-е место. И несмотря на традиционное представление о предпринимательской активности в таких местах, как Силиконовая долина, данные показывают, что количество стартапов, где занято больше одного работника, сократилось более чем на 20%.

Если рассматриваемые тенденции относятся к разряду глобальных, то их локальный эффект будет отчасти определяться социальной политикой и инвестициями, которые страны вложат непосредственно в образование, а также в инновации и экономику в целом. На протяжении более ста лет американская система образования вызывала зависть во всем мире, универсальная школьная программа системы K12 и университеты мирового уровня обеспечили устойчивый экономический рост. Но в последние десятилетия начальное и среднее образование перестало быть однородным, качество зависит от уровня доходов в районе, часто делается упор на зубрежку.

К счастью, цифровая революция, которая трансформирует рынок продуктов и труда, вероятно, поможет внести изменения и в образование. Онлайн-обучение обеспечит доступ к лучшему педагогическому составу, содержанию и методам преподавания независимо от местонахождения  учащихся, а новые подходы на основе конкретных данных упростят выявление сильных и слабых сторон учащихся и оценку их успеваемости. Таким образом будут созданы возможности для персонализированных программ обучения и постоянного самосовершенствования с использованием некоторых технологий обратной связи, которые уже изменили сферу научных открытий, розничную торговлю и производство.

Глобализация и технологические трансформации способны увеличить благосостояние и экономическую эффективность государств и мира в целом, но не принесут выгоды всем и каждому, по крайней мере в краткосрочной и среднесрочной перспективе. Обычные работники по-прежнему будут принимать на себя основной удар перемен, они получат выгоду как пользователи, но отнюдь не как производители. Это означает, что без дальнейшего вмешательства экономическое неравенство будет усугубляться и вызовет целый ряд проблем. Неравные доходы приведут к неравным возможностям, лишая государства доступа к талантам и подрывая основы общественного договора. Поскольку политическая мощь часто следует за экономической, это повлечет за собой подрыв демократии.

Перечисленные проблемы можно и нужно решать путем предоставления государством основных услуг высокого качества, включая образование, здравоохранение и пенсионное обеспечение. Именно это станет важнейшим фактором обеспечения реального равенства возможностей в стремительно меняющихся экономических условиях и растущей мобильности поколений по доходам, благосостоянию и перспективам.

Что касается стимулирования экономического роста в целом, серьезные экономисты пришли к единому мнению по большинству необходимых для этого мер. Основная стратегия проста в плане осмысления, но сложна с точки зрения принятия политических решений: увеличивайте инвестиции в госсектор в кратко- и среднесрочной перспективе, максимально повышайте эффективность этих инвестиций и проводите консолидацию бюджета в долгосрочной перспективе. Как известно, огромные доходы приносят государственные инвестиции в исследования в сфере здравоохранения, науки и технологий; в образование; в инфраструктуру, включая дороги, аэропорты, системы водоснабжения и канализации, энергетические и коммуникационные сети. Увеличение государственных расходов в этих сферах стимулирует экономический рост сегодня и обеспечит реальное благосостояние будущих поколений.

Если и в будущем, как в последние годы, цифровая революция не сбавит своих темпов, структуру современной экономики и роль самих усилий, предпринимаемых на рабочем месте, возможно, придется переосмыслить. Наши потомки как группа, возможно, будут работать меньше и жить лучше, но труд и соответствующее вознаграждение подвержены тенденции распределяться еще менее равномерно, что приведет к очень неприятным последствиям. Обеспечение устойчивого, планомерного и инклюзивного роста потребует больше усилий, чем обычный бизнес. А начать нужно с адекватного понимания того, как быстро происходят изменения и как далеко они зашли.

«Могла бы Финляндия стать российским Гонконгом?» Так называется статья в авторитетном журнале Suomen Kuvalehti, написанная влиятельным финским общественным деятелем, бизнесменом и юристом Ханну Крогерусом. Сам он отвечает на этот вопрос положительно: «Это то, чего требует нынешняя экономическая ситуация по всему миру — от Азии до Америки. Финляндии следует воспользоваться шансом и получить такой же международный статус по отношению к России, какой имеет Гонконг по отношению к материковому Китаю».

По его мнению, в нынешних сложных экономических условиях национальная трагедия заключается в том, что современные молодые, талантливые, но неопытные политические деятели, представляющие интересы узкой прослойки элиты, практически хотят изолировать Финляндию от России.

Интересно, что в своем мнении относительно совместного финско-русского будущего Ханну Крогерус не одинок. Недавно депутат местного парламента от партии «Истинные финны» Юхо Эерола предложил заключить между Финляндией и Россией стратегический военный союз. По его мнению, это единственный надежный способ гарантировать безопасность и благосостояние финнов. Его коллега по партии Хеммо Коскиниеми пошел еще дальше и потребовал, чтобы Финляндия обратно вошла в состав российского государства. «Россия для нас самый надежный партнер, которому мы доверяем», — заявил депутат.

До революции 1917 года Финляндия, как известно, была частью Российской империи, хотя и с весьма большой долей независимости. И у нее не просто была автономия — на ее территории действовали шведские законы, имела хождение собственная валюта, работала своя таможня. Так что опыт есть.

По словам известного финского правозащитника, доктора общественно-политических наук Йохана Бекмана, подобный пророссийский поворот во взглядах некоторых финских политиков и общественных деятелей произошел в течение минувшего года. И причиной тому стал перманентный европейский и мировой финансовый кризис. «Появилось устойчивое мнение, что у Евросоюза нет будущего, как и у НАТО. Так что распад этих структур выглядит все более вероятным», — считает правозащитник.

Интересна в этом смысле позиция партии «Истинные финны». Некоторое время назад они выступали против «засилья» русских в Финляндии, которые активно скупают недвижимость в этой стране. Впрочем, по мнению Йохана Бекмана, та русофобская кампания была намеренно инспирирована в финских СМИ. Ее движущим мотивом стал тезис о том, что земельные участки покупают якобы российские спецслужбы для дальнейшего шпионажа. И участвовали в ней единичные представители самых разных партий. Сегодня, как отмечает правозащитник, накал русофобской пропаганды в финских СМИ заметно поутих.

Случайно или нет, но это совпало и с уходом из жизни такого маститого борца с Россией, как Макс Якобсон, который скончался 9 марта в возрасте 89 лет. Йохан Бекман называет его «серым кардиналом» русофобской пропаганды, которую он вел в интересах США и Великобритании. В частности, Макс Якобсон был ярым сторонником вступления Финляндии в НАТО. Мотивировал он это, естественно, «российской угрозой», заявляя в своих статьях, что в отношениях с Россией всегда нужно готовиться к худшему. В противовес этому финские националисты, чьи интересы представляет партия «Истинные финны», уверены, что только вхождение Финляндии в состав России на правах автономии защитит страну от притязаний ЕС, НАТО и конкретно шведов.

«Истинные финны» — единственная партия в местном парламенте, выступающая за присоединение к России. Их мнение в какой-то степени разделяют и экономисты. Так, известный финский экономист Яакко Киандер недавно также заявил порталу Verkkouutiset, что судьба Финляндии — присоединение к экономическому региону Санкт-Петербурга. «Я думаю, что финская экономика все больше и больше будет интегрироваться с экономикой региона Санкт-Петербурга, что обеспечит для нашей страны приток российского капитала», — отмечает экономист. Также он напоминает, что в настоящее время Россия является крупнейшим торговым партнером Финляндии. «Нравится нам или нет, но мы очень тесно связаны с развитием российской экономики», — подчеркивает Яакко Киандер.

Премьер-министр Финляндии также на днях заявил, что положительно относится к идее интеграции Финляндии и России. А доктор общественно-политических наук Йохан Бекман считает, что примером такой интеграции вполне могло бы стать присоединение Финляндии к Таможенному союзу.

Получается, фины боятся РФ, но хотят с ней интегрироваться, чтобы не умереть с голода. Какая гордая и независимая нация!