Сидеть в печёнках, от профессора Преображенского...

"Сидеть в печёнках" - очень древний фразеологизм, означающий надоедать, раздражать, нервировать кого-то. Почему же этот надоедливый кто-то сидит именно "в печёнках", а не, к примеру, в голове или сердце?
Всё дело в том, что издревле печень считалась не менее важным органом, чем сердце. Вспомните древнегреческий миф о Прометее: когда тот принес людям огонь, Зевс разгневался и приковал Прометея к скале, наказав огромному орлу прилетать каждый день и клевать его печень. За сутки печень героя снова вырастала, но орел прилетал вновь и его мучения продолжались. Почему же именно печень подверглась такому истязанию, а не сердце, мозг или легкие? Древние греки считали, что кровь - носитель души, а печень, фильтрующая кровь, тем самым очищает и душу человека.

Такое отношение к печени можно встретить не только у греков, на Руси печень олицетворяла вместилище жизненной силы. То есть, "сидеть в печенках" значило отравлять жизнь, мешать жизни, забирая жизненную энергию.
Тюркские народы также считали печень главным органом человека. Есть множество устойчивых выражений, связанных с печенью, например, "смеяться, пока не высохнет печень" и т.д.. Поэтому, "засесть в печёнках" означает буквально замучить или надоесть.
Существует еще одна версия происхождения этого выражения, однако она не так красива и поэтична. Всем известно, что при плохой термической обработке пищи или после съедания немытых овощей и фруктов, в печень могут попасть паразиты, которых потом очень сложно вывести. А сидящие в печёнках паразиты уж точно отравляют жизнь и надоедают своим присутствием.

Бриджит Бардо и Жак Шаррье в Сен-Тропе, 1959 год.

#простоистория

Сначала он говорит: давай останемся друзьями, потом женится на твоей подруге. Ты сидишь в парке на скамейке и думаешь: жизнь кончена, ты никогда не будешь прежней, ты не сможешь теперь смеяться, быть легкомысленной и жизнерадостной, доверять людям. Осень пахнет спелой грушей, горькой рябиной и гречишным мёдом, а ты говоришь: прощай белый свет, мне так плохо, я и дня не проживу с этой болью. Листья под ногами лежат красивым, мягким ковром, но тебе всё равно. Какая-то бабушка кормит хлебом толстых уток в пруду, а ты не замечаешь. Белка с дерева кидает в прохожих скорлупку от орехов, прохожие улыбаются, а тебе хочется плакать.

Тебя предали, бросили, словно ту облезлую ничейную собаку, что лежит в сторонке, под соседней скамейкой, и ты сидишь тут вся такая несчастная, одинокая, страдаешь, жалеешь себя, не знаешь, что с этим делать, горестно вздыхаешь. И вдруг понимаешь, что кто-то рядом, также обречённо, сочувственно и громко вздыхает, словно эхо. Ты встречаешься глазами с ничейной собакой и мгновенно понимаешь, что вот с этой самой секунды всё круто меняется, жизнь обретает смысл. Чёрт с ними, с этими подругами, друзьями, совет им да любовь, у нас тут начинается другая жизнь. И собака это понимает, и доверчиво тычется носом в твои колени, несмело машет облезлым хвостиком и спрашивает взглядом: это правда? Правда? Нет, ты вслух скажи, правда? Ты меня возьмёшь? Не передумаешь? Она старается идти рядом, очень старается, но от понимания, что теперь она чейная, иногда подпрыгивает словно козлик и забегает вперёд.

Ты моешь собаку, моешь квартиру, меняешь шторы на окнах, выкидываешь два мешка ненужных вещей, варишь куриный суп и гречневую кашу, потому как ещё не знаешь, что любит собака. Оказывается, что она любит и то, и другое, и печеньки с молоком.

Еврей - он и в эмиграции еврей.

Говорят, что в Америке полиция чуть что - начинает стрелять. Я не согласен. И вот почему. У меня есть друг Изя. И у него есть жена Рива, которую все называют Рива-Пила.
Когда Изя со своей Пилой приехал в Америку, то машину он купил раньше, чем выучил английский язык.

И вот как-то я приглашаю их к себе на дачу в Поконо. Объясняю на чистом русском языке без примеси идиш: «Изя, выезжаешь на 280-ю, она переходит в 80-ю, на 284-м экзите выезжаешь и звонишь мне, я тебя подбираю».
И добавляю: «Всё время ориентируйся на вывеску «Поконо».
Поконо, если кто-то не понял, это дачная местность.

Где Изя переехал на 287-ю и при этом поехал в обратную сторону – на юг, я не понял, но теперь это уже не важно.
И вот он едет-едет, едет-едет, а вывески «Поконо» всё нет и нет.
Через два часа его Рива включает свою пилу: «Как можно было не взять карту? Как можно было не выяснить куда ехать? Как я могла связаться с таким идиотом? Боже, как я могла так влипнуть? »

Тогда Изя думает: «Надо ехать быстрее, потому что на этой скорости она меня распилит раньше, чем мы доедем до этих Поконо».
Он нажимает на газ и едет так минут пять – не больше, потому что за ним появляется американский мент со своей светомузыкой и требует остановиться. Изя, новый иммигрант со старыми привычками, хватает бумажник и бежит к менту.

Тот спокойно достает свой пистолет и говорит, что если Изя сейчас не сядет обратно в свою машину, он его убьет.