Они сидели на крохотном балконе, старенькой, полублагоустроенной двухэтажки, курили, попивали бражку и разговаривали… – В общем роман был бурный, как вода весной, – продолжила гостья, которую звали Ниной. – Я замуж за него выскочила, на свадьбе мать ревела, тётки ревели, а мне всё как с гуся вода. Как же, мой муж - парень, который любого в посёлке побить может, никого не боится. А то что попивает, так кто ж не пьёт-то! Это я тогда так рассуждала, как в тумане была. Но когда и мне перепадать стало, тогда туман в голове рассеиваться начал помаленьку и из него из тумана – дурмана этого вдруг стали выплывать другие, неприятные для меня вещи. Работать он не хочет, отговорок, как всегда у них, полно, но все на одну колодку, а ведь это при СССР ещё было, чтобы тогда работу не найти, это ещё суметь нужно. Я к нему и так и эдак, беременная была уже. А он, недолго думая, мне наотмашь как врежет я и полетела, чудом виском в угол печи не попала. Он ушёл к дружкам, я бежать к матери, а она мне – тебя ж предупреждали, но не выгнала. Но дома остаться он мне не дал, пришёл ночью с дружками и такое там устроил, вспоминать не хочется… Подай мне винегретика, я себе наложу, ага, спасибо…
Они сидели на крохотном балконе, старенькой, полублагоустроенной двухэтажки, курили, попивали бражку и разговаривали… – Вот Наденька, так начался мой персональный ад. Хорошо ещё, что недолго, через семь месяцев после свадьбы избил мой “орёлик” с дружками до полусмерти мужика одного на станции. Дружки-то сухими из воды вышли, а мой то загремел под фанфары. Давай ещё по капельке, за сына твоего, пусть человеком будет, человеком, а орёл там, не орёл, то не нам с тобой решать, жизнь рассудит. Давай… В общем, только я отошла немного от кошмара этого, как мне письма с зоны приходить стали, да такие, что прям роман, да и только. И извинялся то он, и клялся - божился, что больше не тронет, и писал, что только меня и любит и о ребёнке беспокоился и себя проклинал. Я недолго сопротивлялась, растаяла. На зону к нему ездила, передачки возила, и дождалась - таки, на свою голову… И в первый же вечер, когда он дружков назвал в мой дом, я об этом горько пожалела, дочь моя от пережитого тогда, почти год не разговаривала, а потом года три заикалась, так-то. В общем прилетел мой “орёл” в родное гнездо, да так свои орлицу на радостях ногами отфигачил, что я неделю чёрной кровью харкала. И убежать некуда, вся родня запугана, а участковый наш с ними же и пил зачастую, какая от него помощь?! Добро пожаловать, как говорится, на поле чугунных граблей...
Они сидели на крохотном балконе, старенькой, полублагоустроенной двухэтажки курили, попивали бражку и разговаривали… – чего-то прохладно становится Надюш, может на кухню пойдём?! Ага, давай, я сейчас стулья занесу…
– В общем, полтора года, я прожила ещё в этом кошмаре, ребёнка, правда, я матери сплавила, ну ей-то зачем мучиться, за материнскую-то дурную башку?! А ему-то пофигу, есть ребёнок дома, нет его, не о том он думал. Налей-ка ещё, за тебя Надь, ты такая баба хорошая, только несчастная, как и я, грешная… О-ух-х… И опять меня, только тюрьма, от него и спасла. В драке очередной, накостыляли ему, а он за нож схватился. И как только его в СИЗО упекли, я руки в ноги и бежать. Деньги мне вся родня собирала, но никому, слышишь, никому я не сказала, куда я уехала. Говорила всем про Пензу, а уехала в Питер. С ребёнком естественно, как ты могла подумать?! В Питере брат отца жил, фронтовик, он мне и помог. И на работу устроиться, и общагу выбить. Я учиться поступила на искусствоведческий, раньше-то я рисовала хорошо, да по дурости своей учиться не стала, а вот теперь учиться начала, да так, что прямо сердце радовалась. Вот выйду я из родной мне академии художеств, где стены всех царственных Александров и Николаев помнят, а напротив меня стальная лента Невы, представляешь?! И лежат у серо-стальной глади два сфинкса, словно не просто реку охраняют, а реку времени. Знаешь Надь, а мне Нева прямо рекой времени всегда представляется, да…, а вот Волга нет, Кама тоже нет, а Нева да. Как там у поэта?! – Время пережёвывает нас, серыми, стальными челюстями… Вкуса нет, у сотен тысяч в час, и оно не будет сыто нами… Очень любила я лекции Пунина…, эх, да что там вспоминать, прошло - проехало, в общем, не важно… Доча у меня ожила, расцвела прямо, в музыкальную школу ходить начала. С мужиками мне, правда, и там не очень везло, может я дурная, а может просто несчастливая... Прожила я в Питере девять лет и тут приходит телеграмма, что мать моя плохая очень. Я боюсь возвращаться, мекаю - бекаю, сказать сестре двоюродной ничего толком не могу, но они и так все всё понимали, говорят, дескать не хотели тебя расстраивать, но убили твоего благоверного, через год после того, как он с зоны вернулся, так что не бойся, возвращайся, матери помочь надо, да и отец тоже плох очень…
Они сидели на крохотной кухоньке, старенькой, полублагоустроенной двухэтажки, курили, попивали бражку и разговаривали… – давай-ка Наденька ещё по пять капель, и я закончу свою печальную повесть, а вернее повесть полную печали. Ну, за нас с тобою, за одиноких, красивых баб! Эх… Вот иду я с поезда, а навстречу мне тот самый одноклассник - Серёжа, он, оказывается, меня встречать приехал, дом то наш на самом краю посёлка был, за речкой, вот он со станции меня на своём москвиче и повёз, а по дороге про жизнь мне свою рассказал. К тому времени был он уже, представляешь, начальником тепловозоремонтного депо, выучился значит, и в люди выбился, почти пятьсот человек в подчинении. Дом кирпичный, двухэтажный поставил, двое дочек у него. По глазам его видела – любит, до сих пор любит, но также и поняла, что семью он свою не бросит, даже ради меня. Мне до сих пор стыдно за то, что я ему тогда… Ну, когда он после школы ко мне сватался, я с дуру-то и брякнула, кино насмотревшись – хороший дескать ты парень, Серёга, но не орёл. Вот я дура то была! Сама себе - той, удивляюсь сейчас. Ещё надо посмотреть, кто там орёл, а кто нет. Мне потом уже родня рассказала, что когда пожар у Таньки Немыкиной был, мой то “орёл” с дружками пьяно ржали, а Серёжа, он с работы шёл, накидуху какую-то на себя кинул, два ведра воды на себя вылил и в огонь, девчонок спасать, и спас, представляешь, обеих! Вот тебе и не орёл…
Они сидели на крохотной кухоньке, старенькой, полублагоустроенной двухэтажки, курили, попивали бражку, ревели уже обе и разговаривали… – Ох Наденька, какая же я дура набитая была, какого парня упустила…
Давай-ка за нас грешных выпьем, мы ж хорошие с тобой, только вот несчастливые, правду говорят, не родись красивой - родись счастливой. Давай, да не реви ты…, а то я опять зареву с тобою вместе… Вот Наденька, потому-то я и не осталась в моём посёлке - Вересово и к вам сюда переехала. Он мучился, я мучилась, жена его мучилась - шила то в мешке не утаишь, дети тоже страдали, вот и уехала я, сюда уехала, и опять никому ничего не сказала, чтобы успокоился он… Да хватит уже реветь-то, давай-ка лучше споём – каким ты бы-ыл, таким оста-ался, орё-ёл степно-ой, казак лихо-ой, зачем, зачем, ты снова повстреча-ался, зачем нарушил мой поко-ой….
Андрей Сальников
