Я поехал, чтобы оградить донбассцев от геноцида, который творят украинская армия, Нацгвардия и олигархат Украины. Есть ли будущее Новороссии в составе Украины? Макс уверен: нет. Только самостоятельность, только свобода. Слишком далеко друг от друга развело страну и ее бывшие области все, что произошло начиная с февраля 2014 года, когда в Киеве случился вооруженный государственный переворот. — Вы вышли на какие-то каналы, вас пригласили? — Я узнал, что мой друг уже воюет в ЛНР, защищая там интересы мирных людей. Списались с ним через соцсети, он подсказал, к кому обратиться, чтобы перейти границу и влиться в ряды. Созвонились с активистами ополченческого движения, взяли железнодорожные билеты до Ростова, встретились с теми, кому звонили. Не могу назвать ни их имен, ни их фамилий. В определенном месте к нам присоединились другие добровольцы из России. На границе пункты пропуска Гуково и Изварино контролируют ополченцы. Но дабы избежать казусов, мы нашли лазейку и перешли границу нелегально, не афишируя. Все добровольцы обязательно проверяются — по паспортным данным. Ни для кого не секрет, что у многих здесь есть связи с нашими органами — ФСБ, МВД. Проверки обязательны во избежание «засланных казаков». Мы еще в Челябинске заполнили анкеты и отправили на рассмотрение: часть информации была проверена к нашему приезду. Проверка на месте заняла сутки. Проверкой занимаются исключительно гражданские лица, сугубо добровольческие организации. Многие ребята имеют боевой опыт, являются офицерами запаса. Место службы Макса — батальон Алексея Мозгового «Призрак». — Мозговой — один из многих, кто воюет за идею, — говорит доброволец. — Никакого денежного вознаграждения в его отряде нет, денег заработать не получится. Есть довольствие пищевое и вещевое. Нам было выдано оружие, вещи первой необходимости, продукты. Но все основные вещи — разгрузочные жилеты, термобелье, куртки, брюки, военные ботинки — везли с собой. На экипировку я потратил 37 тысяч рублей, но ни на минуту не пожалел. Очень часто территория переходит от ополчения к нацгварии и наоборот, потому поставки вооружения и продуктов питания нестабильны. — Хватает ли армии ЛНР продовольствия, лекарств? — Нет, к сожалению, всего этого очень мало. Громадная проблема с лекарствами, особенно с обезболивающими. Были дни, когда на операции мы выдвигались без обязательных анестезирующих препаратов. Пользовались средствами, привезенными из России. Питались первое время быстрорастворимой лапшой, овощами и фруктами. Не жалуюсь, так как не хлебом единым жив человек. Вы спрашиваете — я отвечаю. Работали на злости, на эмоциях. Если командованию удавалось достать продуктов, если приходила гуманитарка, все тут же выдавалось солдатам. Потом мы уже выходили на задания с сухпайками. С чем не было проблем — с хлебом. Первым делом на освобожденных территориях восстанавливается электроснабжение, начинают работать пекарни. — Россия помогает гуманитаркой? — Помощь идет, но я сужу о ней как о мизере, который есть на местах. Очень много организаций помогают непонятно как и непонятно кому. На этот счет в ЛНР есть поговорка: «Существует две аномальные зоны: куда пропадает гуманитарная помощь и откуда берутся украинские военные». — Шаткое перемирие, о котором много говорят, существует, кажется, только на бумаге. Бои ведутся, гибнут люди. Хоть немного тишины люди услышали? — Интенсивность артиллерийского огня со стороны украинских позиций не замолкала ни на час. Как мы говорили, «в штатном порядке». В одном из населенных пунктов мы попали под плотный огонь артиллерии. Дали в ответ установкой «Град». Через минуту появилась машина OBSE. Уже после того, как по нам отработали и мы только ответили, нас уже контролировали. — Территории, переходящие из рук в руки — это большие площади? — Нет, но это стратегически важные участки. К примеру, деревенька Никишино — несколько улиц всего, но это стратегически важная высота. Если ее занять и выставить орудия, можно контролировать очень большую территорию.

— Самая страшная судьба на войне у мирного населения. Жить в огненном котле невозможно, особенно старикам и детям. Россия, по официальным данным, приютила более 800 тысяч жителей Донбасса. Становится ли тише поток покидающих свои дома? — Из ЛНР поток уменьшился, и в такие населенные пункты, как Ровеньки и Антрацит, люди возвращаются. Линия фронта от этих поселков отошла на 80-90 км. Люди восстанавливают жизнь. Дети пошли в школу. — Министр иностранных дел РФ Сергей Лавров заявил, что Россия признает результаты выборов в Донецке и Луганске, назначенные на 2 ноября. Как воспримут эту новость на Донбассе? — Мне сложно судить, но есть люди, уставшие от войны. Им все равно, какая власть будет — лишь бы не стреляли. Есть люди непримиримые. Но большинство понимает: назад дороги нет. 90% ополчения — местные люди. Им просто некуда деваться, у них там живут семьи, дети, родители. И жить при фашистском режиме, что поднял голову на Украине, они не хотят. Земли своей они не отдадут. Приближается зима, и все понимают, что будет холодно и тяжело, но успокаивают себя одним: как деды воевали в Великую Отечественную, так и мы будем. Они готовы не досыпать, не доедать, но бороться. Очень надеются донбассцы на Россию и ждут любую помощь — от теплых вещей и медикаментов до советов по ведению боевых действий. — Скептики заявляют: не могут вчерашние шахтеры, выйдя из забоя, овладеть умением управлять установками «Град», стрелять из минометов. Наверняка, это военнослужащие, взявшие отпуск, профессиональные бойцы. Кто все-таки стоит за честь и свободу Донбасса? — Есть и профессиональные военные, но их не больше пяти процентов. Я сам обучал бывших шахтеров и строителей. Люди овладевают навыками стрельбы из миномета за двое суток. И потом показывают великолепные результаты. Такого в армии не выдаст срочник и через полгода учебки, потому что у него нет такой мотивации. Самому молодому бойцу, которого старались как можно реже привлекать к боевым операциям, исполнилось 15 лет. Самому взрослому было 63 года. Такими люди, как правило, только гордишься. Они не просят снисхождения, воюют наравне со всеми. — На Донбассе воюет множество добровольцев из республик Закавказья, других стран... — Да, очень много ингушей, очень много чеченцев. Южная Осетия помогает, как ей когда-то, августе 2008 года, помогла Россия, защитив от агрессии Грузии. Ингуши и кабардинцы не хотят крови мирных людей. Ведь это не война, какие были раньше в чистом поле — войско на войско. Это война в городах и селах. Более всего страдают мирные жители. По статистике, из десяти погибших восемь — мирные. Они не умеют быстро ориентироваться в ситуации. — А кто воюет с той стороны? — Солдаты-срочники, обманутые, «простроченные» украинской пропагандой. Беспределы из нацгвардии. На 80% это наркоманы и уголовники. Которым нечего терять и они идут в бой за 6 тысяч рублей в переводе на наши деньги. Это их месячное денежное довольствие. На оставленных ими позициях всегда бутылки из-под водки, шприцы. Есть наемники -поляки, немцы, норвежцы. Это птицы другого полета — их гонорар 1200 долларов в сутки. Как правило, это частные военные армии. Есть армии олигархов, реально представляющие угрозу для самой Украины. Потому что они никому не подчиняются и рвутся во власть. Будущее Украины мне видится кошмарным с такими-то деятелями. Много, как и в чеченскую войну, женщин-снайперш из Прибалтики. — Но женщины воюют и на стороне ЛНР… — И еще как воюют! У них тоже железная мотивация — убитые родители, дети, мужья, женихи. Мой боевой товарищ с позывным «Тоха» — молодая девушка 27 лет, ее зовут Антонина. Командир разведотряда, опытный боец. До войны работала менеджером по продажам, что ли. Надежный товарищ, строгий командир. — Есть мнение, что данные ООН по количеству погибших на Донбассе очень сильно приглажены, что погибших и пропавших без вести куда больше, чем озвученные три тысячи человек. — Я бы сказал, очень-очень сильно сглажены. Конечно, статистика ведется, все протоколируется. Более того, по всем фактам убийств возбуждаются уголовные дела. И кому-то за все эти преступления придется отвечать. И по поводу применения запрещенного оружия тоже — мирные города обстреливают фосфорными и кассетными бомбами, применяется тактическое оружие. — Инфраструктура городов и сел — жилые дома, школы, садики, больницы, инженерные сети — насколько разрушены? — Самые страшные разрушения — до 80% — в местах ведения боев. Восстановить руины нелегко, потребуется много времени. — Если дети пошли в школу, значит, им пытаются выстроить мирную жизнь. Что они говорят, самые маленькие, о пережитом? — Девочка у школы меня спросила: «А вы нас не оставите?». Я пообещал ребенку сделать все, чтобы их не бомбили. Впоследствии мы освободили этот населенный пункт, сейчас он в 60 км от линии фронта. Позиций отбитых, надеюсь, никто не сдаст. И я сдержу слово, данное ребенку. Единственное, что просят дети — тишина, покой и мир. — Трудно ли тебе было возвращаться в мирную жизнь? — Да. Только потому, что не все закончили там. Сейчас мы собираем гуманитарный конвой и возвращаемся.

Инна КУМЕЙКО