Такой резкий разворот объясняют эффективностью западной пропаганды, использовавшей, де, новые технологии, которыми мы не владеем. Я уже устал писать, что западный гуру «цветных революций» Джин Шарп — жалкий эпигон Владимира Ленина, превративший глубоко проработанную методику совершения на пустом месте государственного переворота, отработанную Лениным в его работах 1917 года, в обычный комикс, адаптированный для восприятия на априори невысоком интеллектуальном уровне среднего американца. Поскольку же у нас Ленина изучали все, кому сейчас не менее 50 лет, а уж 15 лет назад с его работами было знакомо подавляющее большинство, можно сказать, что теоретически и технологически мы подготовлены (и были подготовлены) куда лучше американцев.
Тем не менее, феномен массовой перекодировки граждан Украины существует и его необходимо объяснить. Русское сознание нормально воспринимает русофобию эстонцев или даже казахов — они не русские, следовательно могут русских не любить, пусть и по неведомым нам причинам. Но то же сознание начинает активно протестовать, когда сталкивается с русофобией людей, говорящих на русском языке, воспитанных в русской культуре, читавших с нами одни книги, смотревших одни фильмы, да зачастую ещё и переехавших на Украину из России в зрелом возрасте.
Моментальный массовый переход из русских в украинцы уже в первом поколении (родившемся, выросшем и прожившем значительную часть жизни ещё в СССР) тем более удивителен, что мы имеем исторический опыт Галиции, 600 лет хранившей свою русскость, вплоть до геноцида 1914-1917 годов, в ходе которого русские были частично уничтожены, а частично изгнаны с этой территории. Есть и пример избежавшего австрийского геноцида Закарпатья, где русскость в виде русинства преобладает до сих пор.
А ведь там применялись не менее изощрённые технологии пропаганды (вплоть до создания УГКЦ) и не менее жестокие средства давления.
Ответ, может быть не очевиден, но тем не менее лежит на поверхности. На всех территориях, отторгнутых в своё время от Руси литовцами, поляками, венграми, произошёл процесс коллаборации элиты, которая быстро восприняла новую господствующую католическую культуру, и, сменив религию, через пару поколений стала такими же поляками, венграми, литвинами.
Православным, а значит русским, осталось только податное население. В условиях средневековой Европы социальные лифты не работали — человек умирал в том же сословии, в котором рождался. Крепостному крестьянину не было смысла менять веру. Став католиком, он оставался таким же крепостным.
Аналогичным образом в XIX веке на территориях австрийской Галиции действовал национальный гнёт. К первому сорту принадлежали немцы, ко второму поляки, а русские к третьему. Русский мог, провозгласив себя украинцем, возвыситься над русским, но не мог достичь уровня поляка. Поэтому и украинизация шла очень медленно (пока австрийцы, под предлогом войны, просто не перевешали всех не успевших бежать русских). Разница между просто рабом и старшим рабом была для большинства не так привлекательна, чтобы менять веру и национальную идентичность.
В советское время украинизацией были охвачены деятели провинциальной культуры. Если ты был недостаточно талантлив, чтобы пробиться на общесоюзный уровень, надо было писать по-украински, играть на украинском украинские пьесы и в целом позиционировать себя именно представителем провинциальной культуры. Господствующая идеология требовала поддержки «национальных культур», следовательно тебя издавали, организовывали персональные выставки и концерты независимо от твоих качеств поэта, писателя, художника, музыканта, а потому, что ты деятель украинской культуры.
Таким образом, в советское время была сформирована искусственная прослойка профессиональных украинцев, питавшаяся соками чуждого для неё преимущественно русского населения Украины. В это время украинство стало уже признаком не социального лузерства, но определённой (местечковой) успешности. Но в это время, для действительно талантливых, не желавших губить свой потенциал в атмосфере провинциальных интриг, существовала альтернатива в виде союзного центра. Русскость всё ещё была перспективнее украинства, хоть украинство уже стало дорогой к личному благополучию на региональном уровне.
На этой базе уже в советское время начал формироваться разрыв между центром и провинцией. Центральная элита — русская, даже если родом с Украины, провинциальная элита — украинская, даже если конкретный представитель перебрался туда из Москвы и все его предки были русскими. Провинциальная элита всё ревнивее оберегала свой хутор от московских братьев, предпочитая жить по принципу: вначале съедим твоё, а затем каждый будет есть своё. Но в целом, вплоть до распада СССР, положение её устраивало — пользуешься всеми благами владения богатейшим регионом и ни за что не отвечаешь (ты, ведь, младший, не вырос ещё).
Но после распада СССР выход талантливых русских в Москву оказался затруднён — имперский центр отрезала государственная граница, а сменить гражданство куда сложнее, чем просто сменить прописку. Москва спокойно прирастала талантами с оставшихся русских территорий. Поэтому, чтобы быть замеченным на Украине и перебраться в Россию надо было обладать не только эксклюзивными способностями, но и немалым везением.
Как результат, бывшая провинциальная элита (уже в достаточной степени украинизированная) почувствовала опасность конкуренции со стороны огромного массива русских жителей Украины. Создание на Украине двуязычного второго русского государства устраивало всех, кроме державшейся за власть национальной элиты. Без власти они теряли все материальные блага, к которым привыкли и преумножение которых было целью и смыслом их жизни.
Отсюда, украинизация, противопоставление украинскости и русскости, выдавливание русской культуры и русских СМИ за Хутор-Михайловский, в конечном итоге идеология украинства, как вечной борьбы с русскостью за национальную независимость и произрастающая из неё русофобия.
Та же национальная элита организовала и соответствующую работу социальных лифтов, всё чаще выносивших наверх суржикоговорящих маргиналов и сельскую гопоту. В них не видели конкурентов.
Впрочем, уже к 2004 году оказалось, что профессиональные украинцы первого разлива должны потесниться, поскольку банда выращенных ими шариковых жаждет не просто кормиться у подножия социальной пирамиды, но расти карьерно и богатеть материально. Отсюда «оранжевый» путч, как «восстание миллионеров против миллиардеров».
Так что США и Запад ничего не придумали, никакими особыми технологиями не владели. На Украине они столкнулись с уже сложившейся ситуацией, предполагавшей нарастающую враждебность украинской правящей элиты к России и всему русскому, резкое снижение компетентности украинских управленцев, за счёт ускоренной смены бюрократических поколений, в рамках которой не хватающая звёзд с неба, но добротная провинциальная бюрократия заменялась «политическими активистами» и постепенную маргинализацию русского политического фланга на Украине.
Американцам надо было только сделать выбор между Украиной и Россией, которая тогда тоже стремилась в объятия США. Если бы на весах находились только Москва и Киев, можно не сомневаться, что США стали бы дружить с Россией — Украина слишком мало значила в глобальных раскладах. Но Украина была не одинока. В той или иной степени позицию украинских элит разделяли правящие и культурные элиты стран постсоветского блока и СНГ, а это уже не просто сопоставимо с Россией — в тех условиях ставка на лимитрофов давала практически гарантированное господство в Евразии. Именно такую ставку США и сделали.
Необходимо понять простую истину. Ни США, ни Запад не создавали на Украине или в Польше русофобский актив. Они его там нашли уже готовым, оценили обстановку и стали поддерживать политически и материально.
Во многом США оказались даже заложниками этого актива. Кучма готов был двигаться на Запад настолько далеко, насколько Запад был готов его принять. У Януковича и большей части его команды были аналогичные намерения. Увести Украину на Запад и сделать из неё антироссийский бастион они могли без всяких эксцессов, сохраняя с Россией если не близкие, то конструктивные отношения.
Но рвущаяся к власти толпа маргиналов из разных общественных организаций получила, при помощи НКО и прочих созданных при поддержке Запада структур, возможность влиять на формирование политической позиции США. Они нашли поддержку в лице немногочисленых беглых бандеровцев, занимавших в Госдепе должности «специалистов по Украине» и мечтавших о реванше. В результате США не стали мешать этим «прозападным» деятелям рваться к деньгам и власти. Это традиционный колониальный подход — не важно, кто вождь в колонии, важно, чтобы он при минимальной внешней поддержке мог обеспечить интересы колонизаторов. Украинствующие компрадоры всегда требовали от партнёров значительно меньше, чем европействующие «национальные производители». Фактически они хотели только, чтобы им не мешали захватывать власть (а ещё лучше, чтобы помогали).
Кстати, помощь Запада при цветных переворотах тоже не надо переоценивать. В августе 2020 года Лукашенко оказался ровно в такой же позиции, как Янукович шестью годами ранее. Он сделал ставку на Запад, а Запад предал его, выбрав себе в партнёры более белорусизированных и европеизированных деятелей. Но Лукашенко в последний момент отказался от компромиссов, сделал однозначную ставку на подавление протестов с опорой на поддержку России, и Запад ничего не смог сделать, несмотря на многие невынужденные ошибки, допущенные белорусской властью уже после августа 2020 года.
Корень решения проблемы находится всегда внутри страны.
Он и сейчас находится внутри Украины. Поэтому меня огорчают заявления, вроде тех, что делает Царёв, утверждающий, что Россия должна приветствовать и стимулировать переход на её сторону мэров украинских городов, которые раньше были якобы аполитичны, а то и вовсе поддерживали киевский режим. Они де только и умеют управлять на местах.
Это неправда. Подавляющее большинство украинских управленцев, как в центре, так и на местах были назначены по итогам двух майданов как политические активисты, а не как выдающиеся специалисты. Все они являются звеньями в механизме украинской тотальной коррупции. Какое-то время (очень ограниченное), если они сами рискнут в условиях неопределённости пойти на сотрудничество с российской властью, их можно использовать.
Возможно единицы смогут зарекомендовать себя и работать дальше. Но большинство, оставшись на своих постах, будут проводниками политики коррупционной украинизации. На протяжении десятилетий все звенья украинской управленческой вертикали (включая местное самоуправление) были заточены под одну функцию: собирать деньги внизу и передавать их наверх. Разница в толковом и бестолковом мэре заключалась в том, что толковый пытался отовсюду выдавить посредников, посаженных предшественником и посадить своих. Бестолковый же удовлетворялся тем, что ему приносили его долю и ни во что не вмешивался.
Такие кадры могут только разлагать работающих с ними российских коллег. Польза же от них, в плане укрепления контроля России за территориями весьма сомнительна. Опасаясь конкуренции они будут тащить в госуправление и продвигать по служебной лестнице таких же «активистов», как сами. То есть, майдан уйдёт в квази подполье на государственной службе, но его метастазы будут лишь активнее распространяться в обществе.
Пророссийски же настроенная часть общества, включая актив, видя, что ничего не изменилось и у власти те же, кто был назначен туда путчистами, разочаруются в России, приняв как данность, что хунта им говорила правду — в России всё также, только хуже, потому что нацисты на должности назначали своих (не интересуясь их профессиональными навыками), а Россия назначает чужих.
Такое уже было, во время возвращения Януковича к власти в 2010 году. Тогда многие бюрократы, боровшиеся за него в 2004-5 и в 2007 годах и лишившиеся из-за этого должностей, с удивлением узнали, что не могут даже по суду оспорить своё незаконное увольнение, потому что Янукович, ради «мира» с «оранжевыми» не желает убирать их назначенцев. В 2014 году многие из тех, кто до 2010 года регионалов поддерживал, остались дома, а потом и вовсе пошли воевать против Донбасса.
Это вторая и главная особенность украинской ситуации, которая начинает коррелировать с актуальной глобальной ситуацией. Дело в том, что у апологетов украинской идеи практически не оказалось аутентичных украинских артефактов. Вышиванка, пысанка, глинянная посуда, рушники, хатки-мазанки, актуализированные до государственного значения сельские праздники, легенда о казачестве — вот пожалуй и всё, что могли предъявить «созидатели нации».
В результате украинское общество стало стремительно архаизироваться. Многие объективные наблюдатели, как с Востока, так и Запада называли современную Украину «государством села, победившего город». Но архаизированное сознание не смотрит дальше околицы своего хутора. Соседний город для него уже иной мир. Отсюда украинский центропупизм. В эпоху интернета невозможно игнорировать большой мир, новости из которого приходят в режиме реального времени. Однако архаичное сознание не воспринимает всю его многокрасочность. Для него иное, означает враждебное. Соответственно иной объявлялась Россия. Весь же остальной мир представлялся одной большой Украиной, что приводило к уверенности в том, что Украина является его главной частью — вокруг неё вращается вся мировая политика.
Когда сегодня мы видим как вроде бы цивилизованные украинцы ведут себя в приютивших их европейских странах хуже дикарей — это работает архаизированое сознание. Раз Украина — это Европа, значит Европа — это Украина. Они приехали к себе домой и имеют право требовать от этих прохлаждавшихся в тылу (пока они «на колчаковских фронтах» погибали) европейцев особого внимания. И прыгать европейцы должны вместе с ними, поскольку архаическое сознание воспринимает их такими же украинцами. Поэтому украинцы и возмущаются, что с ними в Европе не говорят по-украински. Это миллионы тарзанов, внезапно перенесённые из своих джунглей в большой мир и не умеющие, да и не желающие адаптироваться к нему, ведь они — цари джунглей.
Вот это-то архаизированное сознание, кроящее под себя глобальный мир, накладывается на актуальную попытку утративших гегемонию США выкроить себе из глобального мира самый жирный кусок. И американская империя, и украинская провинция пытаются идти против логики развития человечества. И терпят крах, разрушаются. Только крах Украины — проблема для её соседей, а крах США — проблема для всего мира, поскольку американские попытки быть большим, чем есть, толкают планету к Третьей мировой.
Тем не менее, вновь, второй раз за тридцать лет, американские интересы, в том виде, в каком они понимаются правящими элитами США, и украинские интересы, в том виде, в каком они понимаются архаизированным украинским сознанием, совпадают. У них одна информационная повестка — необходимо ужать глобальный мир до возможности восприятия стремительно архаизирующимся новоамериканским (BLM) сознанием и давно архаизированным украинским.
Сколько Маклаев ни посылай к дикарям со словом правды, а дикарь дикаря всегда лучше поймёт. У цивилизованного человека слишком много лишних — незнакомых и непонятных слов.
Поэтому победить информационно на Украине мы можем не просто вырвав территорию из американских лап и переключив телевизор, но только после многолетней борьбы за выращивание новой местной элиты, элиты, осознающей себя властью имперской провинции, а не нового неведомого народа, на чьей несостоявшейся государственность так удобно паразитировать.
Создание же новой элиты требует включения новых механизмов отбора, в рамках которых на первом этапе лояльность России и личная порядочность должны играть значительно большую роль, чем наличие профессиональных управленческих навыков. Если уж на Украине Ющенко и Зеленский президентами работали, то мэром даже негр преклонных годов сможет, лишь бы он русский выучил.
Вот когда у населения в подкорке отложится, что свободное владение литературным русским, отличное знание русских культуры, истории и литературы, является определяющим для успешной общественной и политической карьеры, тогда и победим информационно на нынешней украинской территории.
Впрочем, как всегда, есть и второй вариант — самим архаизироваться. Тогда мы не только быстро поймём украинцев, но и скоро заговорим с ними на одном языке, а там и сами украинцами станем.
