"Я родилась в рубашке"

Знаете, я имею право сказать, что родилась в рубашке. Я появилась на свет в первый месяц войны, мама меня рожала в поле во время бомбежки. Хотя в документах написано место моего рождения Душанбе, но мама туда не доехала, а меня родила по дороге.
Так вот родилась под бомбами и живу до сих пор. Разве не чудо? Мой папа был военный, и мы проехали много мест, Родина его посылала в разные края и краины. Я ходила в школу в Тбилиси, хорошо говорила на грузинском языке. До сих пор обожаю грузинские песни

Артисткой стать и не мечтала. Я была девушка серьезная и видела себя где-то в точных науках. Была жутко высокая, нескладная, с дикими комплексами. Тогда каноны советской красоты были иные: маленькие, сбитые бабенки, из серии "кровь с молоком". А у меня рост 178 см. Это мне казалось ужасом. Я постоянно сутулилась, ходила едва ли не в комнатных тапочках. Но характер всегда был.

Бог наградил меня шикарными ролями. Сегодня я понимаю, что это самое настоящее актерское счастье сыграть Любовь Яровую, Анфису Козыреву в картине "Угрюм-река", колдунью Олесю по дивной повести Куприна. Тысячи актрис мечтают об этом, а мне все судьба сама дала.

Без счастья материнства.

Хотя за это я заплатила очень большую цену, профессия перешибла счастье материнства. Большей роли, чем мать, для женщины природа не определила. Я всегда радуюсь за актрис, которые рожают детей. Оля Кабо родила второго ребенка, уже будучи взрослой женщиной, я ей позвонила и сказала: "Олечка, это твоя самая блестящая роль, роль матери".
А у меня, скажем так, не сложилось, но мне Господь всегда давал людей, о которых нужно было заботиться, потому у меня не было ощущения внутренней незаполненности.
Мне всегда легче отдавать, чем брать, я обожаю дарить, и так дарить, чтобы меня в ответ ничем не одаривали. Потому что за жизнь столько накоплено барахла, что не знаешь, куда все это девать.

Трудно ли красивой женщине достойно прожить жизнь в искусстве? Говорю без всякого кокетства: я себя таковой никогда не считала. Знала, что не уродина, но о красоте не думала никогда. Романов на съемках почти никогда не было. Мне это безумно мешало в работе. Влюбиться могла легко, была влюбчивая, потом жизнь жесткой рукой сняла с меня розовые очки, но я не жалею, что они у меня были. Видела человека, что-то достраивала в нем недостающее, потом часто эти замки рушились. Но это все обогащало меня.

Недавно была на Московском кинофестивале - это уже не мой праздник, я там больше половины народа не знаю. Столько молодых и хорошеньких: у всех декольте, спины, талии, волосы. Все на показ, все на продажу.

Я подумала, поставь их рядом и через пять минут не поймешь, кто есть кто. Все вешалки. Индивидуальностей нет, личностей нет. Что-то существенно важное вырождается в нас. Красота - это не носик, ротик, оборотик.

Поэт Николай Заболоцкий очень точно сказал: "А что такое красота, сосуд в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?".

Если в человеке есть мерцающий свет или огонь, то он обязательно будет красив и притягателен. Возьмите Инну Чурикову, ее красавицей назвать нельзя. Но в ней такой костер внутри горит, что глаз от нее оторвать невозможно. Потому она и Инна Чурикова.

Любовь?
Это не просто физика и желание, это гораздо более глубокое и бесконечное состояние и пространство. Хотя по молодости гормон кипел, а вместе с ним и страсть бурлила.
Когда разводилась с первым мужем режиссером Александром Фетиным, на полном серьезе хотела утопиться, на мое счастье, мои метания на одном из ленинградских мостов заметил проходящий мимо мужчина, сгреб меня в охапку и привез домой.

Самая сильная любовь - это любовь к земле, где покоятся твои предки, где ты родился. Почему эмиграция часто материально обеспеченная, но безмерно тоскливая?
Эмигранты теряют главное - корни.
Я никогда не пыталась изобразить не свою нишу, есть определенная энергетическая ментальность, в которой я родилась и выросла. Целые поколения вырабатывали именно мою генетику, как я могу все предать?

Мои родители большую часть жизни прожили в Великих Луках. Мама была младше папы на 7 лет и пережила его на эти самые 7 лет. Оба ушли из жизни в 91 год. Я старалась о них заботиться, постоянные сиделки, лекарства, несколько телефонных звонков в день. Как только освобождались два дня, тут же ехала в Великие Луки.
Вначале в том поезде были только плацкартные вагоны, потом появилось два купейных, это был уже комфорт, граничащий с роскошью. Поезд приходил в 6 утра, папа, пока были силы, приходил меня встречать на вокзал.
Господи, какое это было счастье - приезжать к тем елям, которые выросли в два раза, как сладко было на душе приезжать в отчий дом. После смерти мамы наступило безумное сиротство и одиночество, и не важно, сколько мне лет, сколько я мотаюсь по стране и сколько людей улыбается мне за день. Но чувство тотального внутреннего одиночества просто подъедает.

Господь немного нарушил порядок в нашей семье. У меня была младшая сестра, Эвелина, на 10 лет моложе меня. Она ушла на 3 месяца раньше мамы. Я сразу не могла маме сказать, что Лины больше нет, звонила, говорила, что она лежит в больнице.
После похорон поехала к маме, зашла в дом, и в голове у меня роились десятки сценариев, как ей все это сказать. Только начала что-то говорить, мама тут же перебила меня. "Я знаю, она умерла". Я онемела. Вот что значит материнское сердце.

Как сегодня живу?
Да по-разному: бывает на разрыв аорты, бывает и застой венозный. Хороша середина, хочется замечать, как цветет сирень и как отцветает жасмин. Хочется по росе босиком пройтись, но не получается. Последний раз такая роскошь у меня была года два назад. Чаще живу в самолетах и поездах и не вижу, как отцветают саранки - и это все печалит. В моем возрасте жизнь уже не просто течет, а убегает. Хочется очень бережно к ней относиться.

Роли в кино?
Они все одинаковы, как дети в многодетной семье, но есть роль первая, с которой все и начиналось. Это шолоховская Дарья в "Донской повести". Она подарила мне первую награду на международном фестивале.
А работа с таким потрясающим актером, как Евгений Леонов, это же стоит очень дорогого! Его как мужчину заботило, что я выше ростом, и ему в кадре подставляли скамеечку. Однажды он мне отомстил: выхожу на съемку, вижу, рабочие роют яму на том месте, где я должна стоять. Спрашиваю: "Что вы делаете?". "Нам Леонов поручил", - отвечают. Евгений Павлович вышел и говорит: "Вот глубже ройте, ее туда поставим, не все время мне на скамейках стоять". Я встала в яму, и он стал даже чуть выше меня ростом, и по-моему, был доволен. Он замечательный был партнер, чуткий до неимоверности.

Голливуд?
Приглашали меня туда на трехгодичный контракт. Позвали в Госкино, сказали, что пришло приглашение оттуда и полушепотом добавили: "Ну вы же понимаете, что это невозможно, вот если был бы совместный фильм, тогда можно было бы подумать, а так нет. Вдруг это антисоветчина, провокация какая-нибудь, вас заставят раздеться в кадре?"
А я про себя думаю, я уже вроде и раздевалась немножко. Тогда был очень яркий период жизни, множество съемок. Работы просто через край, я об этом быстро забыла и сейчас не жалею.

Народную артистку СССР я получила в 41 год.
Это для меня была полная неожиданность. Помню, Игорь Дмитриев мне выразительно прочитал в газете указ Президиума Верховного Совета СССР. Я расхохоталась, подумав, что это его очередная шутка.
И сегодня этого звания не стесняюсь. Почему я должна стесняться? Это была большая и неплохая страна, я снималась во многих ее уголках. Знаете, не отрекаются любя. Хотя главное не звание, а когда имя становится фамилией. Как пример - Моцарт. Какие звания еще нужны?

Мои близкие все ушли, а вот меня Бог для чего-то держит. Но мне есть ради кого жить, у меня есть племянник Леша. У него двое дочерей, старшая - инвалид-колясочник. Ножки не ходят, ручки не работают, но слава Богу, она интеллектуально благополучная.Одна девчонка ей говорит: "А что ты не ходишь?". Настя наша очень деликатная, она как-то все вымученно улыбалась, а потом не выдержала и говорит: "Мать меня такой родила!" Душа за нее болит, в день своего юбилея я буду с ними.

Сидеть на сцене, заваленной цветами, и слушать словословия в свой адрес совсем не хочется. Я ненавижу комплименты, когда их слышу, у меня лопатки на спине завязываются в тугой узел.
Знаете, бриллианты хороши не в куче, а когда они в единственном числе. Это в полной мере относится и к комплиментам. Кстати, я совершенно равнодушна к бриллиантам.
Была в Якутии, на фабрике, где алмазы превращают в бриллианты. Завели меня в небольшую комнату, там стояли алюминиевые кастрюльки, в которых хранились бриллианты. Мне дали в руки полную кастрюлю с бриллиантами и разрешили в них запустить кисть руки.
Верите, никаких эмоций. Ну, не прилипают ко мне бриллианты, меха и прочая роскошь. У меня в далекой молодости были единственные серьги с бриллиантами, но у меня такая подвижность рук, что я нечаянно вырвала серьги из ушей и больше никогда их туда не вдевала.

Ревность Андропова.

Игорь Андропов - мой третий муж. Он был человеком очень закрытым, очень раненный всей ситуацией с отцом. Когда после смерти Юрия Владимировича все друзья стали отпадать как насосавшиеся пиявки... Вроде бы банальная история, ты часто нужен ровно настолько, насколько можешь пригодиться, но он не мог это достойно пережить. Игорь был очень умным и образованным, писал замечательные стихи. Но он был не очень здоров физически. Мы с ним одногодки, он Лев по гороскопу, а я Рак, и было все непросто. У него была одна русская беда - алкоголизм.

Мы встретились, будучи сложившимися, взрослыми людьми, каждый со своими душевными царапинами, и пазлы наших характеров не во всем совпадали. 7 лет я пыталась бороться за наш союз, но все равно его комплексы и чувство ревности принимали болезненные масштабы, которым я не могла противостоять. Я даже готова была бросить профессию, чтобы ехать с ним, когда его направляли послом в одну из стран. Чтобы утешить его самолюбие, на афишах стала писать двойную фамилию Чурсина-Андропова. Потом поняла, что это слишком длинно, и осталась на своей девичьей фамилии. У каждой терпелки есть свой конец.

От всех своих мужей я уходила сама, и уходила не на пустом месте. Каждое решение об уходе вызревало мучительно трудно и долго. Если мужчина достаточно адекватен и умеет разложить причинно-следственные связи, то он сумеет все понять и простить. Когда уходила, у меня было ощущение, что как-то все образуется. Мыкалась, снимала углы, жила у черта на куличках, потом все как-то приходило в норму. Большинство своих фотографий я уничтожила, мелко-мелко изрезала и отдала приятельнице, она их сожгла. Наши фотографии никому кроме нас не нужны. Правда, одна поклонница собрала целые альбомы моих фотографий, у меня рука не поднялась сжигать, и я сдала их в театр.

Когда мы с Игорем Андроповым разбирали квартиру после смерти его матери Татьяны Филипповны, то ее сосед, один очень известный литератор, попросил книжные полки. Сказал, что у него очень много книг, а полки у Андроповых были большие и удобные. Игорь пообещал ему эти полки, но попросил подождать несколько дней, нужно было решить кое-какие дела. Потом он заболел, а литератору очень хотелось заполучить эти стеллажи, и он уговорил бывшего охранника семьи Андроповых открыть квартиру. Спустя несколько дней, когда мы вошли в квартиру, то увидели жуткую картину, весь пол был завален семейными фотографиями Андроповых, на многих из них были следы от сапог. Посторонние люди топтались по чужой памяти. Вот ровно в ту минуту я поняла, что наши фотографии кроме нас никому не нужны и не интересны.

"На Новодевичье не хочу"

Я озабочена, как мне лучше написать завещание, где упокоить мое продолговатое туловище? Вот когда я буду писать такое завещание, то обязательно укажу одного человека, которому запрещу приходить на собственные похороны. Лицемерие этой дамы я услышу даже лежа в гробу. И перевернусь.

На Новодевичьем кладбище не хочу лежать, на Ваганьковском тоже. Суетно там. Хотелось бы с родителями рядом упокоиться. Боже сохрани, чтобы у моего гроба звучали какие-то речи, это же все ненужная смесь пафоса и вранья. Кто любит, тот будет горевать молча, а оттого еще и более искренне. Мне хочется, чтобы о моей смерти знали только близкие. Но догадываюсь, что ваш брат журналист все разнесет. Этому я противостоять не смогу, но воля отошедшей была именно такая. Тихо и непублично. (Грустно улыбается.)

Когда меня спрашивают, с кем я живу, всегда отвечаю, что последние 19 лет я живу с хронической обструктивной болезнью легких и царем ветров Эолом. В моей однокомнатной квартире нарушена вентиляция и постоянно воет ветер в вентиляционных решетках.

Болезнь легких - моя расплата за более чем полувековое курение. Это моя самая большая слабость в жизни, никак не могу избавиться от этой пагубной привычки.

Квартира у меня небольшая, но зато ее легко убирать, все равно большую часть жизни провожу в разъездах и на кухне.
Я жила и в 5-комнатных квартирах, поверьте, счастье измеряется не количеством комнат. У меня нет машины, езжу на метро и много хожу пешком. Обычно лечу, но иногда иду тихо и всматриваюсь в эту жизнь и в людей. В метро, если тебе начнут отрезать голову, никто и не заметит, все сидят, уткнув носы в айфоны и айпады. Хотя бывает, подходят и говорят: "Спасибо вам". Скрывать не буду, приятно. Не зря, значит, я эту землю топчу.

Как-то с Николаем Николаевичем Дроздовым мы вели один вип-концерт. В зрительном зале сидели дамы с голландскими букетиками фиалок, роскошь неимоверная, много политиков, депутатов. Но думаю, я не только ведущая, но и артистка в конце концов!
Беру в руки микрофон и начинаю: "Советники мои воруют, роскошь непомерную себе позволяют, народ нищ и пьян. Вновь назначенный молодой человек накрал за 3 месяца столько, сколько его предшественник за 5 лет". Слышу, по залу нервный шепот: "О ком это она?". Я закончила и говорю: "Дамы и господа, вам был предложен монолог Екатерины II из спектакля "Императрица". Монолог основан на исторических документах и письмах царицы". По залу прошел вздох облегчения.

Узлы последние
.

Чего еще хочется от жизни? Хочу, чтобы она не разбила то, что я созидала, боюсь, чтобы время не разрушило память. Как больно было видеть, когда Людмила Ивановна Касаткина или Нина Афанасьевна Сазонова на сцене начинали забывать текст, каким ужасом и беспомощностью наполнялись их глаза. Если со мной такое случится, на второй день уйду из театра. Категорически нельзя быть смешной и жалкой. Категорически!

У возраста есть свои издержки, но главное, что я вижу, хожу и мыслю. Хотя тело требует иногда починок, но самое важное - чтобы душа не скукожилась. Поверьте, последние узлы развязываются очень просто. Жизнь же штука гормональная, как только гейзеры в жилах начинают утихать, тогда и начинается настоящее творчество. Все уже испытано: душа, тело, каждая его клетка все помнит. Когда кипяток в крови пригасает, то приходит больше серьеза, глубины и сосредоточенности. Ведь ум, породу, достоинство не перешибешь ничем. В том числе и возрастом.Узлы последние.