Отец, инженер тракторного завода, смастерил тележку, погрузили скарб, и, вместе с матерью и младшим братиком, отправились на железнодорожный вокзал. Но, как только поезд набрал скорость, началась бомбежка. Немцы бомбили состав. Все выбежали в степь, бомбежка не прекращалась. Отец искал хоть какую-то балку, на ходу хватал ветки, сухую траву "перекати-поле", чтобы хоть немного укрыть семью. Мария, прикрываемая отцом, даже успела увидеть немецкий истребитель, обстреливающий их, и летчика в нем.

Когда все утихло, они пошли обратно на свою улицу, в квартиру, по пути разглядывая вывороченные рельсы, раскореженный поезд и убитых людей.

Маленькая Маша первый раз в жизни увидела мертвых людей. И не могла понять, зачем этому летчику нужно было их убивать, ведь он даже не знает, что они хорошие, и мама хорошая, и папа, и она с братиком и, наверное, все убитые здесь тоже. Она шла и мечтала с ним поговорить, уж она бы ему объяснила, что так поступать нельзя, и он бы, конечно, понял ее и раскаялся....

Эту свою детскую мечту Мария Романовна помнит хорошо.

Но дальше было ещё страшнее. Уехать из города не было никакой возможности, хотя все соседи только об этом и говорили. Об этом мечтали и папа с мамой. Они строили планы. Но уж слишком многие, пытавшиеся переправится на левый берег, погибали.

А город бомбили. Он горел. Дом находился недалеко от тракторного завода, мазут тек по улицам и горел, горела даже Волга. В городе стоял ужасный смрад, дышать было нечем. Не было воды, газа, электричества. Кушать тоже было нечего. Огонь научились разжигать с помощью сухой тряпки и кремния. Мама варила какую-то жижу без запаха и вкуса, ее и ели.

Маша с братиком трёх лет и родителями почти все время проводили в подвале дома, который всегда был битком набит детьми, ранеными военными и больными местными жителями. Тут были и друзья по двору, но они не играли, много было больных и раненых среди детей. Они лежали на полках с забинтованными руками, ногами или окровавленными повязками на голове. Там всегда стоял удушливый запах, никаких антибиотиков в те времена не было и в помине.

В эти дни маленькая Маша насмотрелась на кровь, раны, увидела оторванные части людских тел, наслушалась стонов и боли на всю оставшуюся жизнь.

Равлечением у них с братиком стало наблюдать из окна, как из двора рядом стоящей школы бухали зенитки, а в летнем небе появлялись ватные шарики - результаты взрыва снарядов, и был слышен хлопок. Такие фейерверки военного детства.

Осенью им все же удалось вырваться из города, переправились на барже. Эту переправу Маша тоже запомнила надолго, кругом люди с оружием, какие-то пушки, пулеметы, раненые, больные, местные жители с чемоданами и котомками, дети, столбы воды от снарядов, крики, ругань, запах гари.

Они остановились в деревне Полтавка под Сталинградом, там и провели очень тяжёлую суровую зиму 1942-43 года, там и остались до конца войны.

О голоде, холоде, вшах и фурункулах Мария Романовна рассказывает ещё спокойно, как о само собой разумеющемся в те годы. А вот когда начинает рассказ о тифе, свалившемя на них, глаза наполняются слезами.

В деревне и так не очень любили эвакуированных, а тут ещё и тиф. Их дом все обходили стороной. Мама с папой слегли. И осталась шестилетняя Маша за хозяйку. Брала в ручонки ведро и на речку, чем то пыталась накормить братика и родителей. Были несколько дней, когда и мама и папа были в полном неосознанном бреду. Испуганные дети шести и трёх лет сами топили печку и ели остатки муки.

Трудно представить, какие мысли были в голове у маленькой девочки, оказавшейся в такой ситуации. Она все время вспоминает глазенки брата, которые смотрели на нее с надеждой, как на старшую. В шесть лет пришлось взять на себя ответственность и эта ответственность, возможно и спасла.

- Это же невозможно вообразить, чтоб в шесть лет Вы справились: два больных человека и ребенок на руках, - переживаю я.

- А какой у меня был выход? Соседи шарахались, бегом бежали и закрывались, когда видели меня. Вот и осталась одна.

И Мария Романовна так объясняет психологию ребенка, оказавшегося в такой ситуации.

- Я, как-будто, играла во взрослую жизнь. Рассуждала и руководила братиком, как мама, бралась за дела, как мама, ходила за водой, как папа...как выжили, не знаю. Один раз в дверь кто-то стукнул. Открываю, а там на пороге лежит картошка, штук десять. Видимо, пожалел нас кто-то. Я воду поставила на печку, зажгла вроде, картошку бросила туда....но потом все равно мы ее сырую сгрызли, так вот сварила.

В то время она вспоминала довоенное мороженое Сталинграда, и как они гуляли по парку всей семьёй. Вспоминала и рассказывала братику, что скоро все это будет опять... вот только поправятся мама и папа.

Папа умер, но долго ещё лежал мертвый на кровати. Мама выжила. Долго ещё не могла ходить и чем-то заниматься. Но все же поднялась. Братик Маши тоже не пережил войну, вскоре умер.

А Мария Романовна с мамой так и оставались в этой деревне до конца военных лет.

Ещё много и долго рассказывала нам Мария Романовна о военных годах. Видеозапись давно выключилась, о записях в тетради мы забыли почти сразу, забыли и о домашних делах и служебных проблемах. Все это уже казалось каким-то незначительным, суетно-повседневным. Сидели и слушали, слушали...и плакали.

Вот знаете, бывает так: какая-то книга стоит на полке годами, ты ходишь мимо: "а, старье...". А потом открываешь, читаешь, и меняется мир вокруг. Ох! Думается, столько лет ходил мимо и не знал, что тут такой шедевр, так жаль, а стоило открыть и не можешь уже оторваться. Так вот и мы, ходим мимо:

- Здрасьте.

- Здрасьте.... А тут клад души и нашей истории.