Мы до сих пор в это не верим
Наш реальный выбор — это дилемма: с одной стороны текущее положение, а с другой — нечто намного худшее. Ведь возможная победа Запада означала бы начало лавины настоящих катастроф: неотвратимый конец Путина приведет к краху российского государства, а это, в свою очередь, к бесконечной цепочке мелких и крупных вооруженных конфликтов, которые бы подняли волну беженцев, стремящихся в Европу. Это уж не говоря о потере значимого рынка и источника энергетического сырья. Этого мы всерьез желать не можем...
Как любит говаривать «спортсмен» Вацлав Клаус, не стоит ждать выигрыша со счетом 100:0. Довольно и того, что счет будет совсем не на много в вашу пользу. Иными словами, если вы не хотите прослыть воинствующим подстрекателем, не надо настаивать на правоприменении и нужно смириться с тем, что безжалостный преступник будет наконец «по заслугам» вознагражден — главное, чтобы не вся его добыча была вам в убыток. Что ж, у заблуждений своя, привлекательнейшая, логика.
Точно так же, как спиритизм повсеместно вытесняет реальность, конспирология, которую еще недавно считали уделом маргиналов, в последнее время заполонила высокую политику. Сегодня уже никого не удивляет заявление Путина, что журнал Forbes специально назвал его наиболее влиятельным политиком в мире, чтобы тем самым разозлить Барака Обаму и усложнить их отношения ненужным соперничеством. Точно так же все пропустили мимо ушей его утверждение, что с незапамятных времен все российские тягости являлись результатом происков Запада. Если бы не Крым, Запад нашел бы другой предлог, чтобы попытаться захватить, расчленить, ограбить, растоптать и унизить такую самобытную, кроткую и высокодуховную страну, как Россия.
Эта предсказуемая реакция агрессивного Запада на самом деле авансом извиняет Россию за любое захватническое действие. Рука об руку с этой ошибочной мыслью идет идея о том, что украинский кризис был намеренно спровоцирован Западом, чтобы обрушить на Россию шквал политических и экономических санкций, смысл которых состоит в смене режима и всем остальном, описанном выше.
Россия — агрессор
Ополченец рядом с разбитой техникой украинской армии в Донецке
Если у вас мания преследования, это еще не значит, что за вами не следят. То, что Россия сегодня является жестоким агрессором, еще не означает, что на Западе не лежит часть ответственности за тот катастрофический оборот, который сейчас принимают события на европейском континенте. Однако серьезнейшая вина европейцев состоит не в их стремлении любой ценой вывернуть Святую Русь с корнями, а в их гедонистическом эгоцентризме, который так долго пестовал их интеллектуальную лень, что наконец вылился в полную потерю исторического воображения. Крах Советского Союза и внезапное исчезновение «социалистического лагеря» с самого начала вызвали у большинства европейцев плохо скрываемое раздражение и недовольство, потому что поворотные, но малопонятные, события лишали их привычного послевоенного комфорта.
Из воспоминаний восточноевропейских диссидентов мне в память врезался гневный монолог, который в 1990 году на встрече с ними произнес французский сенатор Шарль Паскуа, министр внутренних дел в правительствах Ширака и Балладюра:
«Что творит этот ваш Горбачев? Мы почти полвека сосуществовали в разделенной Европе, и никому это особенно не мешало. Мы воспринимали это разделение как данность, потому что всем нам она гарантировала стабильность. Каждая из сторон знала, что может ожидать от противника, и это всех устраивало. Наши отношения были полностью предсказуемыми. И в это вмешалась ваша перестройка, перевернув все с ног на голову. И теперь у нас нет ни малейшего понятия, каких катастроф нам ожидать уже завтра, и как на них реагировать?
Я знаю, что вы сейчас будете говорить о необходимости кончать с тоталитаризмом, напомните мне о преследованиях, ГУЛаге и бла-бла. Это все ваши проблемы и даже не думайте о том, что мы будем их решать за вас!»
Мнения, которых мы не слышим
В то время господин Паскуа еще не мог знать, что в приближающемся распаде СССР надо винить американское ЦРУ. Но уже тогда он по сути вторил словам нынешнего российского президента о том, что этот распад не что иное, как «крупнейшая геополитическая катастрофа XX века».
Но в Европе существовала и иная точка зрения, которую бельгийский министр иностранных дел Лео Тиндеманс безуспешно старался донести до своих коллег. В 1989 году на совместном заседании он высказал следующее мрачное пророчество: «Все говорит о том, что на востоке Европы назревают гигантские перемены. Чтобы вникнуть в их суть и суметь адекватно на них отреагировать, нам уже сегодня нужно досконально изучать и анализировать все факторы этого явления». Предупреждение бельгийца никто всерьез не воспринял. Все казалось ясным, как Божий день. Мол не надо особенных интеллектуальных способностей, чтобы понять — народы Восточной Европы и, прежде всего, Советского Союза сыты коммунизмом по горло и жаждут свободы и демократии. А чего жаждут, того и добьются. И неважно, будем ли мы им в этом помогать или ставить палки в колеса.
Европейские государственные деятели были слишком заняты последними приготовлениями к созданием Европейского Союза, и события на востоке континента были, так сказать, вне зоны их видимости. У них было ощущение, что их прозорливость была достаточно доказана падением Берлинской стены и, главное, безуспешностью августовской попытки старых русских большевиков совершить переворот. Эту недальновидную и ошибочную, но полную эйфории, позицию Европа занимала на протяжении практически всех девяностых. Любая попытка объяснить, что 70 лет коммунизма отразились на менталитете русских ничуть не меньше, чем столетия монархии, что демократию большая часть из них представляет себе чем-то вроде волшебной палочки, сталкивалась с обвинениями в клевете и очернении великой страны и ее великого народа.
Сначала казалось, что это удовлетворенное восприятие российского перерождения — лишь гипертрофированное проявление злополучной политической корректности. Но потом оказалось, что неприятная правда о реальном состоянии российского общества просто-напросто раздражает европейских поклонников современной России. Если бы они эту правду признали, им пришлось бы приложить дополнительные усилия для концептуальной корректировки своего отношения к России, которое с самого начала ограничивалось обязательным выпячиванием «демократического выбора» да порой, для проформы, мелкими замечаниями о нарушении прав человека.
Европа не понимает Россию и Путина
Приход Владимира Путина к власти не повлиял на методологию европейского отношения к России. Никто из политиков не потрудился хорошенько ознакомиться с его карьерой, узнать об особенностях его профессии, характере его работы в Санкт-Петербурге, его амбициях и методах их достижения, чтобы, основываясь на этих знаниях, выработать стратегию эффективного общения со скрытным российским лидером.
Когда западные политики поняли, что массовые казни и воссоздание ГУЛага в ближайшее время не грозят, они с облегчением заключили, что российский президент — «настоящий европеец» (совершенно согласуясь с высказыванием о том, что «единственный европеец в России — это всегда правительство»). Отталкиваясь от того, что для профессиональной деятельности Путину необходимо было владеть немецким, политолог Александр Рар даже написал книжицу «Немец в Кремле», где уже превозносил будущие усилия президента уподобить свою страну Германии.
Встреча президента РФ В.Путина с лидерами Евросоюза в Стрельне
В Чехии мы по-прежнему можем услышать, что «Россия — это не Советский Союз». Это утверждение на первый взгляд бесспорно, но оно не проливает света на суть проблемы.
Человек не обезьяна — это так, но это не вся правда: для понимания поведения человека намного важнее тот факт, что ДНК человека на 99% схоже с ДНК шимпанзе. Для понимания современных обратных тенденций в российском обществе не так важны трансформационные изменения, как, скорее, сохранившиеся архетипы, пестуемые социальные привычки и традиции, отличное восприятие ценностей и пр. Если бы Европа помнила о неудобных фактах, то она избежала бы этого тягостного отрезвления, внезапно столкнувшись лицом к лицу с необъяснимыми шагами Путина, поддерживаемого большинством его соотечественников.
Трудность состоит в то, что главной заботой европейской бюрократии, как и любой другой бюрократии в мире, является защита собственного спокойствия. Это вынуждает ее избегать любого творческого подхода и неординарных решений. Европейское мышление остается ленивым и нелюбопытным. Европейцы не отрицают существования российской «самобытности», вот только воспринимают они ее как какое-то экзотическое явление, которому нет рационального объяснения. Ошибочность европейского подхода сыграла ключевую роль в украинском кризисе. Все разговоры о «геополитическом вредительстве Запада», который задумал коварно умыкнуть Украину у России, на этом фоне выглядят просто комично.
Вспомним, что договор об ассоциации Украины с Евросоюзом готовился несколько лет, и все это время никому в Москве в голову не пришло обвинять Брюссель или Соединенные Штаты в русофобских замыслах. Когда Янукович уже был готов подписать договор, Москва просто попыталась его перекупить за 15 миллиардов долларов.
Глупости про Украину
Маленькая, но красноречивая деталь: Европейский Союз не питал никаких иллюзий относительно финансовых трудностей Украины, ЕС знал, что страна стоит на грани банкротства, к которому ее, в том числе, подтолкнули целенаправленные российские экономические санкции. Тогда Янукович во всеуслышание требовал от Брюсселя кредита в размере, если я не ошибаюсь, 20 миллиардов евро. Брюссель ему отказал, ссылаясь на необходимость экономить, и теперь за это решение он платит «с процентами». Все это полностью опровергает московские сказки о заранее подготовленном антироссийском заговоре Запада. Очевидно, что Запад был застигнут врасплох украинским Майданом и был вынужден действовать в режиме экстренной и не всегда системной импровизации. Тут проявилась нехватка исторического воображения и незнание элементарных восточноевропейских реалий.
Именно поэтому лидеры Европейского Союза, застигнутые событиями врасплох и растерянные, вдруг начали говорить о необходимости децентрализации или даже федерализации украинского государства. Излишне спрашивать, что еще, кроме автономии, Киев может предложить аннексированному Крыму, который и так раньше ею обладал? Что он может предложить оккупированной территории на востоке, население которой уже «выбрали» свою полную независимость от Украины, получили российские паспорта, расплачиваются российским рублем и имеют свои представительские учреждения в России, путь пока и неформально.
Бессмысленные требования говорят о том, что Запад все еще не понимает, на каком пути стоит, и наивно верит в то, что наглого хулигана, который, не колеблясь, выбивает в «европейском доме» оконные рамы, можно будет угомонить дружественными жестами со стороны неисправимых лузеров.