2014 год начался для Украины либо 21 ноября, либо 29 ноября 2013 года. Первая дата важна для протестовавших — они впервые собрались под знаменами и идеями того, что позже получило неофициальное название «Евромайдан» и (после смены власти) официальное — «Революция достоинства». Вторая — для бывших президента и правительства, которые сначала приостановили мероприятия по подписанию договора об ассоциации ЕС и Украины, а потом и вовсе отдали приказ о жесткой зачистке мирного протестного лагеря. То, во что разросся Майдан, в принципе, известно любому российскому обывателю, который хоть изредка включает телевизор или открывает браузер. Мирный протест Майдана через некоторое время после разгона начал разбавляться радикалами (позже они образуют экстремистскую организацию «Правый сектор»), готовыми в ответ на резиновые дубинки и пули «Беркута» бить его же цепями и закидывать горящими булыжниками и «коктейлями Молотова». 16 января власть посчитала, что протест можно задушить законодательно. «Партия регионов» продавила через Верховную Раду 12 законопроектов, которые сейчас называют не иначе как диктаторскими: они резко ограничивали свободу слова, собраний и передвижения. Законы просуществовали 12 дней, после чего ушли в небытие вместе с правительством Николая Азарова. Президент Янукович тогда еще не сбежал. Впереди были Олимпийские игры в Сочи, на которых он с трибуны будет приветствовать украинскую делегацию, улыбаясь и размахивая национальным флагом. Россия и Запад еще могли быть посредниками в разрешении (а не участниками!) украинского кризиса. Говорят, Ангела Меркель попросила Владимира Путина надавить на Виктора Януковича, чтобы тот договорился с оппозицией. Под гарантии высоких представителей Запада. Радек Сикорский, возглавлявший МИД Польши, его немецкий коллега Франк-Вальтер Штанмайер и глава департамента континентальной Европы из французского МИДа Эрик Фурнье поставили свои подписи под соглашением, где уже расписались Виктор Янукович и триумвират лидеров оппозиции Яценюк-Кличко-Тягнибок. Договоренности об отводе войск властью и неприменении силы оппозицией просуществовали сутки, после чего ушли в небытие вместе с президентом Януковичем. Уже тогда не только Киев был центром протестов. К концу января Областные государственные администрации (ОГА) были захвачены в шести регионах, еще в четырех — активно штурмовались (и то, и другое — на западе страны), в остальных — были окружены митингующими. Наученный горькими ошибками ноября и января в феврале президент Янукович захваты ОГА терпел и никого не разгонял, тем более не применял артиллерию и танки. В апреле ситуация изменилась. После того как Крым отошел России, что официальный Киев, естественно, не признал, столицу отказались признавать на востоке. Следует подчеркнуть, что до начала активной российской игры в украинском кризисе политики, возглавившие страну после бегства Виктора Януковича, сделали немало для того, чтобы юго-восточные регионы смотрели на них как угодно, но только не как на свою власть. Сначала Верховная Рада попыталась отменить закон о региональных языках Колесниченко-Кивалова. Из ОБСЕ на нее прикрикнули, и.о. президента Александр Турчинов закон об отмене закона не подписал, но смысл послания юго-востоку был очевидным: идет наступление на русский язык. Вместо того, чтобы ехать в Крым, Одессу, Николаев, Донецк, Луганск, Харьков, Запорожье, пока там не полыхнуло (справедливости ради надо признать, что тогда миллиардер и депутат, еще не президент Петр Порошенко посещал полуостров), киевские политики делили портфели и в судебном порядке приостанавливали вещание российских каналов. Все понимали — в связи с пропагандой, но о том, что, несмотря на уровень контента, они остаются для русскоязычной Украины средством связи с Россией, никто не думал. Ни выборы президента в мае, ни парламента — в октябре не прервали разворот на запад. Не в смысле европейского выбора, но в отношении поворачивания спиной к собственным восточным регионам. Проблема нынешней Украины, по сути, та же, что и десять лет назад на Майдане — без приставки названия европейской валюты. На Украине нет нации. Обитатели Facebook и молодое поколение в целом, напротив, считают, что «революция достоинства» как раз и создала новую украинскую нацию. Если считать таковой тех людей, которые живут в нынешних фактических границах украинского государства, нация действительно существует. Эти люди говорят на украинском и русском языках, преимущественно негативно относятся к нынешнему российскому руководству (классический случай, когда внешний враг объединяет), воспринимают себя не этническими, но политическими украинцами (при этом вполне оставаясь русскими, украинцами, армянами, евреями и т.д. по крови). Они совсем необязательно поддерживают националистическую «Свободу» или экстремистский «Правый сектор». Наоборот, прошедший год именно на Украине разрушил монополию России на русский язык, который не является политическим маркером в украинском обществе в той же степени, что и раньше. В отличие от картинки на федеральных телеканалах нашей страны украинские КВНщики продолжают собирать залы, выступая по-русски, глава нынешнего центра украинства днепропетровский губернатор Игорь Коломойский по-русски же раздает интервью, президент Порошенко говорит по-русски так, как иным российским политикам остается мечтать. В лингвистическом и, тем более, культурном смысле Украина остается билингвальной и частично русской, но отнюдь не российской. Эта складывающаяся «нация в де-факто границах» вызывает безусловные симпатии: она искренне хочет бороться с коррупцией, на конкурентных выборах она проголосовала за новую власть, она выкинула за борт политического процесса ту власть, которая ее не устраивала, она умеет протестовать мирно, она хочет сделать самостоятельный европейский выбор и готова для этого реформировать саму себя. Проблемы начинаются и не заканчиваются, если смотреть на украинскую нацию в официально признанных Россией границах. Могут ли сами украинцы ответить на вопрос, где при движении на восток заканчивается их нация — и начинаются «сепаратисты», «ватники», «террористы», «россияне»… Многие из тех, кого настигает этот вопрос, задумываются. После долгих размышлений часть из них говорит: «Да, жители Донбасса — наши сограждане». Но не меньшая часть продолжает воспроизводить дискурс украинской пропаганды («Луганда», «Домбабве» и т.д.), направленной на дегуманизацию населения Донбасса в принципе. Эти люди поддерживают «антитеррористическую операцию» в любом случае — не только когда на Донбассе обнаруживаются «потерявшиеся» российские десантники. Итог этого года на Украине — не только потеря Крыма, по отношению к которому циничные и рациональные политики и так off-the-records признавали: «Сами понимаем, что был чемодан без ручки. И два миллиона русскоязычных избирателей нам доставляли проблемы». Украина не потеряла Донбасс официально, но начала строить новую нацию, не включив туда всех своих граждан. Кроме того, в Донецкой и Луганской областях сформировался ценностный пласт, в высшей степени похожий на сознание граждан в Южной Осетии: любые разговоры о «процветающей Грузии, распахнувшей свои двери для осетин» ломаются о риторический вопрос «Вы знаете, что они с нами в 2008 году сделали?». Начав использовать артиллерию на собственной территории, пусть, по версии Киева, и против неофициальных российских частей и добровольцев, Украина потеряла эти регионы в ментальном смысле. Как показывает опыт Южной Осетии, выбор между крайне низким уровнем жизни и возвращением в лоно прежнего суверена, бомбившего твои города, делается в пользу первого. Размытой и проницаемой остается не только административная граница Украины на востоке. Ее национальные границы в этом месте отсутствуют. С одной стороны, за прошедший год Украина, безусловно, стала пассионарнее и самостоятельнее, не превратившись в сателлит США, как о том рассказывают российские масс-медиа. С другой, Украина, естественно, не без нашей помощи, всерьез и надолго испортила отношения с Россией — своим стратегическим партнером номер один за последние 360 лет. Но самое главное: повернув на Запад, Украина потеряла собственный Восток, в отношении которого еще долго не будет понятно, хочет ли она его найти.