Ещё через полчаса:
-Боженькаааа?

-Да заснешь ты сегодня или нет?!
— А можно я не умру?
-Можно, можно, только спи. Три часа ночи!

Пытается уйти на цыпочках, но я на чеку:
— А мне важное спросить надо!

Вздыхая, возвращается, садится рядом:
— У меня минута до рассвета в Африке. Спрашивай.

— Точно ноги у меня не кривые?

II

Сегодня у Боженьки особенно сумасшедший день, но Он умудряется везде успеть и видит каждого. Вот бы мне такие витамины…

Тут тибетские ламы медитируют и вторые сутки непрерывно «Ом» поют, тут французские монахини псалмы бормочут, тут кто-то молится по китайски, там по арабски, а здесь
нужно срочно пожар тушить, тут поэту рифму подсказать, здесь бельчонку хвост распушить, там Джекки Чана успеть во время трюка поймать.

Блин, как Он все успевает? Надо нам что ли договориться и хоть на сонный час делать на планете. Пусть какао спокойно попьет и посидит в тишине.

То луну другим боком поворачивай, то пузырьки в шампанском делай, то саван доставай, то пеленки.

И такая дребедень целый день, то тюлень, то олень. А громче всех сегодня мужик какой-то плачет и ругается на испанском и повторяет:"Dios! Dios!". И не ясно жалеть его или по шее дать.

Но я светлый и наглый человечек и проталкиваюсь к Папе Небесному без очереди и как обычно с претензиями. Неблагодарная моя рожа.

-Мне срочно! Я хочу про еду поговорить. Это издевательство такое, да?
Я могу вообще без перерывов жрать!
Мне не трудно.

Я привычно тарахчу (тарахтю?) Боженьке в уши, а сама пытаюсь понять, какого же цвета у Него глаза. Кажется, они цвета неба. Ну вы же тоже так думаете. Я даже знак вопроса ставить не буду.

А на самом деле, они скорее цвета моря. И если смотреть в них долго-долго можно увидеть морских звезд, давно забытые клады, детские сны и русалок. Глаза совершенно сказочные.

А потом бац:"Да какое ж это море?! Это все-таки небо. Тут же бабочки, цветы и белые лошади с крыльями и Майкл Джексон танцует и живой!"

Мало того, что я сама с собой пристрастилась разговаривать, так у меня еще и глюки теперь. А и ладно!

И снова слышно «Dios! „и гневные интонации.

-Да что там с ним? Он радуется или расстроен?

-Он радуется. Но очень расстроен. Что ты еще спросить хотела?

-У меня опять вопрос по „не умру“, Боженька. Это чо правда ангелы потом кино про мою жизнь показывают? Ну Вы хоть эпизоды, когда я сижу в туалете с сотовым, вырежьте, окей? И тот момент, когда меня мама застала за просмотром порно!
В общем, если Тебе не трудно, Ты все там повырезай, да? Можно только титры оставить.

Он кивает, улыбается и делает за секунду сто тыщ невероятных дел. А я все смотрю и смотрю в Его глаза.

Сколько же их у Него? Можно ли их пересчитать за эту жизнь…

И знаете что? Это же наши с вами глаза. Они смеются, и плачут, они сияют, и спят. Они открываются в первый раз и закрываются навсегда. Одновременно, бесконечно и прекрасно.

И опять этот плачущий мучачо со своим „dios“.

-Да что случилось, у того испанца?!
-Пятая дочка родилась. А он тренер по футболу.
-А ты пошлешь ему сына?
— Внука я ему пошлю. 11 раз.
-Ржака, Боженька!

III
-А я так его любила! А он однажды ушел и вернулся через два дня. „Ирисок,-говорит.-Найти не мог“.
Ирисок!!! Вот за што он так со мной? Ты меня слушаешь? Тебе удобно щаз?

-Конечно, — отвечает Боженька, левой ногой туша пожары в лесах Амазонии, а правой отпинывая крокодилов от купающихся детей в Африке. Правой рукой он закатывает солнце в Нью-Йорке, а левую сложил горсточкой и прикрывает Стивена Хокинга, неудачно пошутившего по поводу черных дыр и попавшего в один список с Ванштейном и Кевином Спейси.

А я уже меняю тему:
-Господи, сделай так, чтобы эта конфета отложилась у меня в сиськах. Я сразу вторую съем, хорошо? Надо же, чтоб симметрия была. А булка пусть на задних булках отложится. А на талии ничего не надо! Харашо, Боженька?

Боженька кивает и принимает роды одновременно у миллиона китайцев, создаёт рассветы и закаты, морозные узоры на окнах, пятна на спине леопардов, радуги, новый фильм про Кинг Конга и следит, чтобы маленькая девочка не обожглась, пока печет свой первый шоколадный кексик.
Кривой, с солью вместо сахара и странной изюминкой. Такой с ножками.
Зато для мамочки любимой и сама.

А я все бубню у Него под ухом:
— Давай про „не умру“ поговорим?

-Давай. Сразу нет.

-Ты же пойми, я не против этих Твоих правил, но комментнуть -то я могу?
Какой смысл учиться ходить, делать ровные стрелки на глазах, гуглить про множественный оргазм, качать задницу, чтоб это все это потом коту под хвост?
Можно я немножко умру, а потом:
„Ха-ха-ха! Я жива!“ и чтоб с Хью Джекманом чечётку сплясать прямо на крышке гроба? Я тоже хочу трюк с воскрешением. Можно мне хотя бы фишку про вино и воду?

Боженька молчит и следит за кексиком.

-А правда, раньше все боги были женщинами?
А правда, кто матерится, тот раскалённую сковородку лизать на том свете будет? А что на этой сковородке жарили? Я после котлет лизать не буду.
А когда умираешь, правда ещё несколько часов в трупе торчишь и все слышишь? Боженька?
-А?
-А что ты щаз делаешь?

Боженька гладит меня по голове и говорит:
— На счёт три ты заснешь. Раз, два…

Я отрубаюсь раньше и падаю, падаю, падаю куда-то вниз сквозь облака и фейерверки.
А потом бегу по спинам китов и дельфинов к кому-то сияющему и смеющемуся. И обнимаю Его. И он превращается в Хью Джекмана и мы танцуем чечётку и кричим во все горло:"Никто не умрет! Там в конце всем дают попкорн и мороженое!“.

И добавляем в девочкин кексик мед и прекрасный вкусный изюм.

IV

Иногда очень ныть хочется:
„Ооооой, не шмогу я, Боженька. Не сдюжу я. Они вон все какие. Юные дикие прекрасные, ноги от ушей и динамит в жопе. А у меня внутри сопелки и опилки. Не справлюсь я, не добегу, не допрыгну, не успею. Ыыыы“.

И зееееленая сопля до пупа. Жалко себя аж сил нет. И такая сиротливость на сердце, одна как палец в носу.

Нарыдаешься до икоты, станешь воду холодную пить, а зубы лязгают о стакан. И думаешь:"А чего это я? Пойду лучше поем».

И ноги уже радостно к холодильнику несут. Эй, осторожнее, лихие мои! Так и убиться об дверцу можно. Ну сделаешь себе деликатное канапе. Этажей в двадцать-двадцать пять.
Сидишь, жуешь и о Боженьку греешься.

Главное, сесть при этом под одеяло или хоть к батарее прижаться. К коту идеально. Кот он к Боженьке ближе многих. Кот он и музыка, и грелка, и проводник в мир кружевных вибраций. Он мурлычет и вместе с ним мурлычет все Мирозданько.

И нет у тебя больше никаких проблем, только лапки. И хвост.
Нет кота? Да как вы живете там без кота?

Я показываю Боженьке фотки котов, а он ставит лайки.

-А у Тебя есть кот?
-Конечно. Много. Все коты на свете мои.
-Удобно. И лотки убирать не надо.
-Ага.

А Боженька теплый-теплый и хочется спааать. Или еще одно маааааленькое канапе. Скромное такое. Этажей хоть на десять. Пожрать да поплакать-бабья радость.
А кот мурлычет:
«Ничего. Проживем. Ничего».