К.Э.: Уел просто.

А.К.: Коммерсант?

К.Э.: Я не знаю, сколь часто вы слушаете нашу программу, возможно, вообще не слушаете, но мы вас пригласим записать, знаете, как это бывает на музыкальных радиостанциях: I'm Dima Bilan and I'm on Caracas FM.

Д.Б.: Я понимаю вашу иронию.

К.Э.: Дело в том, что всегда меня Кузичев Анатолий, который мой партнер в этой программе, обвиняет в том, что я гнилой прозападный человек, который не понимает…

Д.Б.: А вы, Константин, решили сейчас эту маску, да, на меня примерить?

К.Э.: Я сейчас говорю о следующем: кто выступает за то, чтобы: а) обсудить конкурс "Евровидение" в эфире, б) по-английски сейчас Дима Билан, который победил в эфире "Евровидения". Это что? Ну не будем менять это дело, потому что именно через это, может быть, Россию можно представить, через английский язык, а почему нет? Правильно я вас понял?

Д.Б.: Но есть понятие, что музыкальный язык — это итальянский. Язык мирового коннекта, так случилось. Как бы вы себя ни корили, как бы вам это ни не нравилось, ни дергали бы волосы на голове, говорит планета на английском языке, хотя, конечно, испаноязычные страны на первом месте, потому что они…

К.Э.: По населению, да.

Д.Б.: Потому что Испания, да, Латинская Америка, понятно все это. Английский — второй, ну что поделать? Здесь вообще можно в виде этой песчинки меня или Полины Гагариной что-то взять и поменять? Я думаю, что в любом случае это поддерживает некий дух. Аналога этому конкурсу нет, поэтому, мне кажется, его стоит смотреть.

А.К.: Дима, я, кстати, с большим удовольствием бы рвал волосы у себя на голове, но не смогу в силу целого ряда обстоятельств естественного характера. Если бы приехали бы вы, или приехала бы Полина Гагарина, и пели бы по-русски, потому что вам кажется, что русский язык тоже довольно-таки мелодичный? Некоторые считают, горячие головы, что он довольно богат. У вас был бы хоть один шанс победить, если бы вы пели на русском?

Д.Б.: Когда человек доходит до этого отрезка времени и до этого шанса, он как-то на тормозах спускает все эти риски, старается их минимизировать. Такой шанс нечасто выпадает, и артист — заложник в любом случае. Не каждый день он стоит на этой сцене, и ему хочется, конечно, максимально объять необъятное.
Конечно, можно как-то одиозно потом выступить и сказать: "Давайте на русском языке". Ну и что? И замечательно будет. Как только мы перешагнем этот барьер какой-то самодостаточности, которой нам будто не хватает психологически, мы будто все время отстаем, хотя на самом деле во многих вещах мы уже давно где-то перегнали. Нам нужно сначала этот барьер перейти, перешагнуть, а дальше уже творить, что мы захотим.

К.Э.: У меня есть два вопроса. Первый: когда вы, многие говорят о том, как считают на "Евровидении", кто-то сговаривается, какие-то блоки и так далее, вы как артист, как выступающий человек, ощущаете эту всю кухню, которая вокруг вас кипит и булькает разного рода соусами?

Д.Б.: Вы знаете, лучше бы я ее не замечал. Она так много забирает энергии. Лучше бы я вообще ничего этого не видел. Конечно, я замечаю, я в этом живу, я анализирую каждый день и делаю выводы.

К.Э.: И на "Евровидении" это видно тоже, конечно же?

Д.Б.: В любом случае, когда я там находился, это вообще было каким-то маленьким персональным адом.

К.Э.: То есть война? Продолжение войны, как и футбол — продолжение войны другим способом?

Д.Б.: Да, это нам кажется, что это хиханьки-хаханьки, а становишься там у станка и понимаешь, что абсолютно не так все просто.

К.Э.: Идете в бой за страну?

А.К.: Дима, а вы там поете за страну или вы просто певец?

Д.Б.: Я, знаете, не буду громкими фразами раскидываться, наверное, это и не так. Я просто человек, не умеющий не петь, делать что-то не хорошо или не умеющий жить вне музыки — вот и все. А если к этому прилепляются какие-то силы, если вдруг это оказывается какой-то вдруг глас народный, то что поделать.

К.Э.: Я человек уже пожилой, я помню, как еще господин Долан из Ирландии выиграл "Евровидение". Я был на концерте Элтона Джона в 1979 году в зале "Россия", ныне несуществующем. У меня вот какой вопрос: на самом деле, певцов, музыкантов, которые уже состоялись у себя на родине как вы, не так много, кто пришел на "Евровидение" и выиграл его, и еще меньше тех, кого "Евровидение" запустило на мировую арену, наверное, только ABBA — единственный случай глобального феномена, который вырос из "Евровидения". Чем вы это объясняете? Чем вы объясняете, что все вокруг этого так бьются, а результат такой?

Д.Б.: История, она, опять же, волнообразно происходит, иногда просто приходит такое время специфическое, и оно попадает в точку, и артист попадает, и дальнейшая его судьба попадает, он популяризирует этот конкурс. Таких вещей было, конечно, не очень много, Селин Дион, в том числе, тоже присутствовала. Потом, кто же еще? Энгельберт Хампердинк, по-моему.

К.Э.: Но он не стал все-таки глобальным феноменом.

Д.Б.: Я думаю, что это происходят временные разломы. Этот конкурс модернизируется, он никуда, видимо, не уйдет. И 60 лет он празднует, я вижу, что в любом случае он будет существовать, у меня такое четкое ощущение.

А.К.: Дима, вы слышали песню Полины Гагариной?

Д.Б.: Слышал.

А.К.: Скажите, только честно, насколько она плоха?

Д.Б.: Вы говорите как истинно русский человек с такой, знаете, печалью в голосе, констатируете, что стакан, оказывается, наполовину пуст всегда. Нет, я предпочитаю смотреть инаково. Я думаю, что сильная история совпадает с внутренним каким-то кодом эмоциональным Полины, поэтому то, что происходит на сцене, меня зацепило, то, что я видел и слышал, тем более, это друзья мои написали ей.

А.К.: Шанс есть у Полины, по-вашему?

Д.Б.: Я думаю, абсолютно, скорее всего, даже в тройке 100%, если не первая.