- А ну, шлюхи, поthтроилиthь! - Чуй с траурной повязкой на рукаве придирался ко всем. - Я кому говорил - вthё бельё должно быть черным!
Чуй ловко ковырнул пальцем и вытащил белую лямку из-под черного жилета белокурой матери-одиночки с мышиными зубками. - Пшла переодеваться! Вон!
Стоявшая рядом Гозя, тоже дистанционная мать, побелела под слоем грима. Каждый прыщ, каждая угревая ямка проявились на потасканном лице лунным рельефом.
- Что у тебя? - проревел Чуй.
Гозя привстала на цыпочки и шепнула.
- Даю thорок thекунд! - Чуй указал в сторону дома. Гозя испарилась.
Остальные нареканий не вызвали: ровная линия чёрных мини, строгие траурные чулки крупной сеткой, глубокие декольте, черные шейные ленты, косметика...
- Thамо thовершенthтво! – восхищенно прошепелявил Чуй, оглядывая Алиану. Глухое спереди черное платье, черная помада, черная шляпка с черной же сеткой вуали, длинный мундштук с черной сигаретой в губах, нарисованных готической помадой. - Кру-гом!... О, о! Божеthтвенно! - Вырез платья на спине Алианы заканчивался гораздо ниже копчика, открывая взорам как поперечную нитку траурных стрингов, так и нитку продольную, временно заныривающую в межягодичное пространство и появляющуюся внизу уже широкой черной лентой.
Чуй одобрительно шлепнул по безупречно скорбящей невесткиной заднице, сочувственно пожал руку блиноликому Сашке, облаченному в смокинг и что-то подсчитывающему в уме с блаженной улыбкой. Постояв у гроба и не найдя изъяна в оформлении, Чуй подошел к стойке с микрофоном и значительно замер. Траурным воем взвыл духовой оркестр, что было безусловным сигналом к рыданиям и скорби.

- Нет! - рявкнула бапка, садясь в измятой старушечьей постельке. - Нет!!!
Нашарив лапкой выключатель, она включила свет. В зеркале старушка увидела своё фиолетовое лицо, удачно гармонирующее оттенком с фиолетовой же кофточкой. Кишечник выл духовым оркестром. Бапка вскочила, безуспешно поискала шлепанцы и скрылась за дверцей санузла босая.

- Ну что, маманя, череth одиннадthать меthяthев въезжаем в квартирку! - пробасил бодрый Чуй, возвращаясь с утренней пробежки. - Thавтрак готов?
- Первые похороны захотел?! Не дождешься, ирод! Сам жри мою стряпню, а я жить хочу! - бапка свирепо высморкалась в пальцы, отряхнула руку, обогнула Чуя по широкой дуге, ломая живую изгородь, и резвой рысью метнулась к воротам. Колесики дорожного чемоданчика отстучали суетливую прощальную дробь по стыкам тротуарной плитки.