Первое. Прекращение концентрации производства

Согласно рейтингу 400 крупнейших предприятий России, составленного журналом «Эксперт» в 2016 г., доля в совокупной выручке первых 40 промышленных гигантов среди 400 крупнейших с 2005 к 2015 году снизилась с 62 до 60%. Это, конечно, очень высокий уровень монополизации, существенно снижающий конкурентоспособность промышленности.

Учтем, однако, что незначительное снижение было зафиксировано по результатам «десятилетки огосударствления» и «деиндустриализации», когда по логике развития «экономики нефтегазового гламура» производство концентрировалось на производственных мощностях крупнейших компаний, которые только и были способны конкурировать с относительно дешевым импортом. Не забудем и беспрецедентную, хотя и логичную, концентрацию активов в нефтяном секторе.

Вероятно, по результатам 2014-2017 гг. можно рассчитывать на более благоприятную картину. Особенно, учитывая стратегически важное решение о допуске малого и среднего бизнеса к закупкам госкомпаний, которое реализовывается, несмотря на значительное сопротивление.

Но даже имеющиеся цифры показывают наличие у средних и малых промышленных предприятий – основы развития «несервисного» сектора – собственного рынка и инвестиционного потенциала. Важно и то, что эти обнадеживающие тенденции сформировались «естественным» образом при минимальном стимулировании со стороны экономических властей.

Второе. Изменение логистических возможностей России

Одним из ключевых факторов геоэкономической уязвимости России была ущербная логистика и зависимость от транзитных стран. Россия не только в 1990-е, но и в «нулевые» не имела прямого выхода ни на один из значимых рынков, что являлось важным «ограничителем» экономического роста.

Сейчас Россия при всех недостатках и провалах, например, отсутствии прогресса по проекту Южно-Уральского логистического узла, обладает новым логистическим качеством.

«На слуху» у нас в основном стратегические трубопроводы: «Сила Сибири», «Северный поток»», «Голубой поток», но не только в них дело.

Новая система портов на Балтике и на Каспии, существенное расширение логистических возможностей на Дальнем Востоке, модернизация железнодорожной сети внутри страны, - все это выводит Россию на новый уровень.

Речь не только о доступности ключевых рынков (которыми объективно становятся рынки «условных» Юга и Востока), но транспортной эффективности. Если России и ее партнерам удастся реализовать хотя бы частично проект коридора «Север-Юг», то геоэкономическая ситуация еще более улучшится.

Третье. Быстрая реализация промышленных проектов

Политика «импортозамещения», конечно, была «реактивной» и не всегда осуществлялась по продуманному плану. Но нельзя не отметить, что в ряде критических отраслей, например, двигателестроении, производстве электрооборудования и т.д., перенос производства в Россию идет высокими темпами и задачи могут быть решены, как раньше говорили, «в пределах одной пятилетки».

Это, учитывая масштабы промышленной деградации страны к 2012 г., можно считать практически «рывком». А ведь целый ряд проблем, в том же двигателестроении, в производстве специальных сплавов и нефтегазового оборудования, считались принципиально «нерешаемыми» еще в середине 2014 г. Появились сдвиги даже в такой отрасли, как станкостроение, которая еще пять лет назад считалась в России полностью «убитой».

Эти тенденции остаются малозаметными, поскольку слишком конкретны «для макроэкономистов-реформаторов», привыкших рассуждать «в целом».

Но даже крупнейшие проекты в сфере нефтехимии, такие как Тобольский нефтехимический комплекс «Сибура», остаются в тени. А, ведь, в совокупности с газоперерабатывающими проектами «Газпрома» (например, Новоуренгойским газо-химическим комплексом) они создают новую структуру нефтегазовой отрасли, которая явно рассчитана в т.ч. и на возможность резкого падения спроса на российский газ после 2020 г. Даже крупнейшая верфь в бухте Большой Камень не привлекает внимания «экономических аналитиков», предпочитающих говорить об абстрактных материях.

Такие проекты демонстрируют способность к быстрой реализации проектов по концентрации критических производств в пределах России.

Да и сама задача реиндустриализации уже не воспринимается как экономический кошмар. Это новое психологическое состояние экономики, когда строить новые заводы становится нормально.

Не забудем и то, что экономические партнеры России (и на постсоветском пространстве тоже) лишаются возможности шантажировать Москву разрывом технологических цепочек – возникающие неудобства будут решены сравнительно быстро.

Четвертое. Новый уровень реализации крупных инфраструктурных проектов

Россия начинала в этой сфере с крайне низкого уровня организационных и экономических возможностей. Последствия подготовки к Форуму АТЭС во Владивостоке в 2012 г. полностью не устранены до сих пор. Универсиада в Казани в 2013 г. показала существенно более высокий «класс» и с точки зрения строительных технологий, и с точки зрения организационной эффективности.

Олимпиада в Сочи, подготовка к которой велась с огромной «кровью» и с многочисленными скандалами, «на выходе» дала уже крупный комплексный объект исключительно высокого качества, что были вынуждены признать даже недоброжелатели.

Космодром «Восточный», являющий собой «сплав» разных экономических эпох показателен: строился он плохо и сложно, спланирован не во всем «по уму», проект оброс уголовными делами, но космодром построился и постепенно начинает работать.

А ведь это колоссальный по значимости объект: впервые со времен БАМа построен полноценный новый город.

На этом фоне строительство системы логистических объектов на экологически сложном Балтийском побережье прошло прочти незаметно. Новое качество организационного и технологического потенциала при реализации крупных инфраструктурных проектов мы можем наглядно наблюдать и при строительстве Крымского моста. Это обозначает новый уровень управленческого потенциала и новые возможности геэкономического планирования.

Пятое. Новое состояние банковского сектора

Несмотря на неблагоприятную внешнюю ситуацию, произведена зачистка значительной части банковских «помоек» и структур, которые могли быть использованы для манипуляций на рынке.

Но еще в 2012-2014 гг., в относительно спокойной ситуации, только ленивый не говорил о грядущем банковском кризисе. И ожидания такого кризиса во второй половине 2014 г. имели под собой все основания с учетом резкого сокращения доступа российских банков к международным финансовым ресурсам.

Сейчас вероятность возникновения в российском банковском секторе крупного кризиса, конечно, полностью не снята, но существенно сокращена.

Отметим два обстоятельства: с одной стороны, как естественным, так и искусственным путем в России началась реальная, а не фиктивная, как после кризиса 2008 г., концентрация капитала.

С другой, - стабилизация банковского сектора, в том числе, закредитованных крупных банков была достигнута не только за счет помощи со стороны государства, но и за счет собственных резервов, а проще, - через меры по наведению порядка.

В целом, снижение внешних долговых обязательств с казавшихся неподъемными (даже с учетом той части задолженности, которая была сформирована за счет фиктивного кредитования) $732 млрд до примерно $520 млрд – суммы, куда более вменяемой, – впечатляет. И заслуги руководства Центробанка РФ здесь трудно переоценить.

Перечисленные, казалось бы, тактические шаги постепенно создают новое качество экономики. И то, что это качество не получает должного освещения и понимания на уровне экономических аналитиков и экспертов весьма прискорбно, но понятно.

Вникать в суть реализуемых в России проектов и понимать их последствия гораздо труднее, чем рассуждать об абстрактных «реформах» и «инвестициях».

Рассмотренные сдвиги и связанные с ними проекты являются и единственным реальным инструментом формирования нового социально-значимого класса «содержательных управленцев», который призваны вытеснить из российской социальной действительности бессодержательных, как правило, «эффективных менеджеров» и «макроэкономистов».

Главный недостаток сегодня – это то, что в информационном обороте инвестиционного сообщества остаются неактуальные мифы прошлого, создавая крайне искаженное представление не столько о состоянии дел в России, сколько о векторе ее развития.

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ