В нашей статье представлены ранее не публиковавшиеся архивные материалы Центра документации новейшей истории Краснодарского края, касающиеся проведения украинизации на Кубани. Это фонды кубанских районных контрольных комиссий (КК) РКП ВКП(б), которые собственно и руководили, во всяком случае на заключительном этапе, мероприятиями по украинизации Кубани.
При этом сохранившихся материалов как на украинском, так и на русском языках очень мало. Дело в том, что в своё время они уничтожались, видимо, чтобы скрыть промахи проводимой политики. Несмотря на малочисленность документов, они позволяют получить представление о целях и методах украинизации Кубани, а также об отношении к ней большинства местного населения.
В выступлениях украинских учёных часто можно услышать о том, что население Кубани подверглось насильственной русификации в 1930-е годы. Факты свидетельствуют совсем об ином. С 1922 года была принята установка об использовании в работе административных и культурных учреждений ряда районов Северного Кавказа украинского языка. Причиной тому являлась мнение некоторых влиятельных работников Наркомата извещения РСФСР, которые считали, что значительная часть их населения - украинцы, а употреблявшийся на Кубани разговорный язык является украинским.
Между тем, вопрос о языке, бытовавшем на Кубани, был куда более сложным. Лишь позднее было научно доказано, что распространённый на Кубани говор является местным диалектом русского языка, тяготеющим к украинскому и окончательно сложившимся уже к началу XX века. Сформировался он на основе как украинских (черноморские и закубанские станицы), так и южнорусских (линейные и закубанские станицы) диалектов, был своеобразен, но понятен всем, проживавшим на Кубани. На Кубани (и частично, в некоторых районах нижнего Дона) большая часть населения говорила именно на нём. Архивные документы свидетельствуют, что и писали люди так, как говорили, пользуясь русской орфографией, читали тоже по-русски. Никого это особо не смущало, да и мало кто на этом заострял внимание. Всё это и было местной кубанской национально-культурной особенностью. Недаром во время одного из приездов на Кубань в 1926 году нарком просвещения Анатолий Луначарский советовал вести обучение не на украинском, а на "материнском" языке.
Впрочем, сделать это было уже не так просто. К 1926 году на Кубани действовало около 150 начальных украинских школ, отдельные семилетки и школы 2-й ступени. Был открыт украинский техникум в станице Уманской. Работал и Полтавский педагогический техникум, обеспечивавший украинскими педагогическими кадрами весь Северный Кавказ. В вузах и техникумах был введён в качестве обязательного предмет «украиноведение». Уже к концу 1920-х на Кубани издавалось десять районных газет на украинском, выходило несколько журналов, печатались книги. Был открыт и Кубанский украинский научно-исследовательский институт [1].
Первоначально проводимые мероприятия не вызывали отрицательных эмоций, поскольку не были насильственными. Постепенно они приобрели сначала обязательный, а затем и принудительный характер. По решению краевых органов власти в начале 1930 года процесс перевода делопроизводства районных организаций и учреждений на украинский язык был резко усилен. Северокавказский крайком ВКП(б) украинизацию предполагал закончить к 1 января 1932 года полностью. Всего на Северном Кавказе украинизации подлежало 35 районов, расположенных между Ростовом и Краснодаром [2], то есть практически всё население бывшего Кубанского и частично Донского и Черноморского округов. Однако в районах, предназначенных к украинизации, как оказалось, никто и не думал переходить к практической реализации этих решений.
С 1930 года политика украинизации, приобретавшая насильственный характер, стала бойкотироваться на всех уровнях, начиная с ответственных партийных и хозяйственных работников, под чьим руководством она проводилась, и заканчивая простым населением, но продолжалась по настоянию отдельных работников Наркомпроса. В кубанский окружком партии поступали сообщения о недовольстве местного населения. В Приморско-Ахтарском районе украинизация проводилась почти насильственно. Отмечались случаи, когда детей одних и тех же родителей определяли в русскую и украинскую школу одновременно, не считаясь с их протестами. [3] Такие же результаты были достигнуты в Ейском районе и практически во всех остальных. В русские школы, если не было возможности открыть отдельную украинскую школу, набирались украинские группы, и детей обучали по программам украинских школ. Такая практика существовала в Краснодарском сельском районе (станицы Елизаветинская, Пашковская, село Калинино и другие). [4]
В начале 1932 года для активизации украинизации Кубани по поручению парткома профессор Краснодарского педагогического института Шаль и доцент Гребенюк заключили с книжным издательством договор о выпуске украинских учебников (для 4, 5, 6, 7 годов обучения в школе). Для более быстрого написания этих учебников в помощь перечисленным лицам была назначена бригада ещё из шести преподавателей краснодарского пединститута. Крайним сроком написания учебников был назначен июнь-июль 1932-го. Кампания получала освещение в краснодарской украинской газете «Червоный стяг». [5]
Колхозам давались помпезные украинские названия, начиная с 1930 года такая практика активизировалась. В станице Динской был колхоз "Червоный прапор", а в станице Нововеличковской колхоз носил название «Друга пятырычка»[6], таких примеров было много.
В начале 1932 года Абинской районной КК-РКИ при райкоме ВКП(б) был расследован ряд персональных дел коммунистов - ответсвенных работников района. Все они обвинялись в проведении политики "русского великодержавного шовинизма" в возглавляемых ими организациях и учреждениях, в противодействии проводимой «партией и народом» украинизации района. Сигнал подала редакция краевой украинской газеты «Червона газета» (издавалась в Ростове), где 2 октября 1931 года была напечатана статья "Саботирують радяньску украiнiзацiю". Материал содержал подборку заметок о саботаже ответственными работниками Абинского района процесса украинизации. Так, аппарат Абинского райплодовощтабаксоюза, да и весь коллектив совершенно не торопился приступать к этому делу. А его глава Бурдович, разоткровенничавшись с корреспондентами, неосторожно заявил: "Ничего мы не делали с украинизацией, и не делаем, пока не закончим заготовки, да и вообще она на не нужна".
Выяснилось, что и местный райпотребсоюз на украинский язык (кроме украинской вывески) не перешёл. Его руководитель, Николай Косолапов, сомневался в политике партии: «Это ещё спорный вопрос, есть ли украинцы основная масса района». Уполномоченная Абинского райуома по Варнавскому станичному совету Райхлина (она же глава районного профсоюза) на заседании президиума станичного совета заявляла, что торопиться с украинизацией и не требуется, ибо это совсем не важная кампания. Наконец, сам председатель Абинского райисполкома Фоменко честно признал, что дела в районе с украинизацией обстоят "погано", что ничего не сделано. В связи с изложенными фактами редакция газеты сделала вывод, что проведение кампании фактически сорвано. [7]
В итоге Абинский райком партии назначил последний срок завершения полной украинизации района — 1 октября 1932 года. [8] Он тоже был сорван, причём снова по объективным причинам.
В ходе кампании было немало курьёзных случаев. Правление колхоза имени 1-го Мая Первомайского сельсовета послало в Абинский филиал госбанка два финансовых документа — о перестраховании и об оплате за землеустройство. Оба были напечатаны на украинском языке. Работники банка вернули их назад, объяснив, что не понимают, что там написано и ссылаясь на соответствующие распоряжения управляющего. В результате документы не прошли в положенный срок, колхоз понёс незапланированные денежные убытки. Правление послало жалобу на филиал банка в райком партии, который в свою очередь передал дело в районную КК-РКИ для дальнейших разбирательств. В итоге управляющий Абинским отделением Госбанка Н. Е. Буканов, член партии с 1919 года, тоже был обвинён в великодержавном шовинизме, а также в том, что игнорировал в своём учреждении украинский язык. Но Буканов оправдался, сославшись на распоряжения вышестоящего начальства. Он представил копию распоряжения Северо-Кавказской краевой конторы Госбанка СССР, которое обязывало вести всю бухгалтерию и писать все денежные документы только на русском языке. [9] Этот факт очень любопытен и показывает всю противоречивость проводимой политики.
Выяснилось, что Северо-Кавказская краевая контора Госбанка СССР, по-своему понимая проводимую политику, издала распоряжение № 31001 от 11 июля 1931 года, адресованное всем управляющим филиалами Госбанка на Северном Кавказе. Для усиления украинизации Филиалов банка предполагалось:
1) Развернуть учёбу по изучению украинского языка сотрудниками, но без всякого ущерба для нормальной оперативной работы филиалов (фактически во внерабочее время, в качестве общественной нагрузки).
2) Заказать и установить помимо вывесок на русском языке ещё и вывески на украинском.
3) Заказать и применять только двойные (на украинском и русском языках) угловые штампы на письмах (форма штампов прилагалась).
4) Расходы по этим мероприятиям предполагалось произвести в пределах до 500 рублей с внесением в смету расходов по статье "курсы и стипендии".
Если расходы окажутся больше, то надо составлять отдельную смету для получения ассигнований именно на эти расходы.
Установка же по использованию русского и украинского языка гласила:
1. Все книги, журналы, ордера и вообще все оперативные документы банка должны были вестись на русском языке. При подаче клиентами балансов, кредитных и кассовых планов, а равно и платёжных поручений, как и другого рода оперативно-денежных документов, должны были быть написаны на русском языке.
2. Переписку с учреждениями и организациями в пределах своего района и (или) с другими подлежащими украинизации районами филиалы должны были вести на украинском языке, переписку же с конторой и с русскими районами — на русском языке. [10]
Распоряжение верно передаёт суть положения, сложившегося в области вынужденного двуязычия. Парадокс заключался ещё и в том, что разговорный украинский язык население воспринимало если не как родной, то, во всяком случае, не как чужой. И в то же время украинская письменная речь и печатная продукция воспринимались нечто чуждое и массово игнорировались. В сводках за 1931 год Краснодарской сельской контрольной комиссией читаем:
«Созданные кружки по изучению украинского языка — самоликвидировались (никто их не посещал, считая напрасной тратой времени), магазины были переполнены годами не раскупаемой массой украинской литературы». [11]
Контрольные комиссии при райкомах разбирали множество дел коммунистов, отказывавшихся переходить на украинский язык. Так, Шершнёв Андрей Илларионович, 1901 года рождения, член ВКП(б) с 1937-го, 19 марта 1932 года решением партколлектива Краснодарского педагогического института был исключён из партии и института «за проявления русского великодержавного шовинизма». Он подал апелляцию, проверка установила следующее. В октябре 1931 года Шершнёв поступил в пединститут. В январе 1932-го он подал заявление в бюро парткома с просьбой отпустить его из вуза по причине перехода последнего на украинский язык. Выяснилось, что когда несогласный поступал туда, он знал о предстоящей украинизации института. Знал и то, что из 21 предмета в 1932 году переводились на украинский всего три. Шершнёв учился не хуже других, «но не желал заниматься над усвоением украинского языка». Среди студентов вёл крамольные разговоры: «В институте большинство русских, украинизация из нас педагогов не выработает, только средства зря тратят». Краснодарская городская КК исключение из партии Шершнёва отменила, заменив выговором, а ему самому было предложено немедленно приступить к занятиям. Партколлектив же Краснодарского пединститута обязали оказать ему всяческую поддержку в овладении украинским языком. [12]
Случались и хулиганские выходки по отношению к языковой политике. Партийный коллектив Краснодарского института специальных технических культур допустил в январе 1932-го срыв украинской постановки «шовинистическими криками и выпадами» из зала. [13]
Саботаж проводимой политики выражался, по мнению комиссий, ещё и в том, что при назначении кандидатов на руководящие должности не соблюдался национальный принцип. В составе работников советского аппарата по Северо-Кавказскому краю украинцы составляли всего 5 процентов, в составе же ответственных партийных и советских работников - 30 процентов». Особое озлобление работников учреждений и организаций вызывали распоряжения партийных органов о ведении делопроизводства, бухгалтерии, составлении довольно сложных технических отчётов сразу на украинском языке или их переводе с русского на украинский, что отнимало много времени и сил. По мнению исполнителей распоряжений, эти требования были лишены всякого здравого смысла. А в селе Красносельском председатель колхоза Богомаз заставлял секретаря сельсовета сразу написанные на украинском документы переписывать обратно на русский, чтобы всем понятно было при прочтении, кричал на него по этому поводу. [15]
Тем не менее, распоряжения комиссий по украинизации формально выполнялись. Так, в сохранившихся архивных документах некоторых районных комиссий представлена документация на двух языках. В частности, хорошо сохранились некоторые документы фонда Брюховецкой районной КК-РКИ, где большинство документов некоторых дел было напечатано на украинском языке. [16] Иногда попадаются официальные бланки на украинском языке, на которых печатались различные выписки из постановлений бюро Краснодарского горкома партии. [17] Документы Каневской районной КК-РКИ часто имеют печати, проставленные на документах, составленных на русском языке. Но сами печати вырезаны на украинском языке, причём тут же, такие же документы имеют печати, но уже на русском языке. [18]
С переводом на украинский резко падали тиражи газет. Так, тираж газеты «Колхозный путь», органа Ейского райкома ВКП{6) уменьшился с 13 до 5 тысяч экземпляров. Это не осталось незамеченным. Уже с конца 1931 года из краснодарской окружной газеты «Красное знамя» начали исчезать материалы на украинском языке. Проводимая политика зашла в тупик.
А очень скоро политика насильственной украинизации была признана ошибочной и вредной. Свою роль в свёртывании курса сыграли и политические факторы. Ряд выступлений против советской власти проходили под знамёнами кубано-украинского возрождения как внутри страны, так и с участием эмигрантов за рубежом. [19]
14 декабря 1932 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановили устранить механическое проведение украинизации. Неожиданным было начало проведения украинизации, но ещё более неожиданной была ее ликвидация. Был запрещён выпуск почти 20 украинских газет и журналов, прекращалось радиовещание на украинском, закрывалось несколько сот школ, упразднялись украинские педагогический и научно-исследовательский институты, все украинские педтехникумы. По специальному указанию были сожжены все украинские библиотеки. Этим объясняется практически полное отсутствие украинских книг и периодики того периода, сохранились считанные экземпляры.
Механизм отбора печатных изданий, подлежавших уничтожению, был разработан заранее. В начале 1930-х контрольные комиссии стали выполнять и роль литературных цензоров. Президиум краснодарской городской КК решением от 15 марта 1932 года постановил: привлечь библиографический актив для создания партячейки краснодарского бибколлектора с целью оказания помощи в деле изучения идеологически вредной литературы. Ещё не организованной ячейке сразу же поручалось «разработать технику и методы производства изъятия книг, обратив особенное внимание на контроль своевременного исполнения циркуляров по изъятию всей сети». Было решено ввести при краснодарской библиотечном коллекторе каталог рецензий и аннотаций «социально вредных» книг, организовать «бюро изъятий» таковых. [20]
После свёртывания украинизации перешли и к её конкретным исполнителям. Были репрессированы многие пропагандисты, активисты и деятели украинской науки, культуры, писатели, поэты. [21]
Но можно ли назвать неожиданное окончание проводимой политики началом насильственной русификации Кубани большевиками? Однозначно — нет. Всё вернулось к исходной точке. Архивные материалы говорят об этом прямо. Скорее, целое десятилетие большевики как раз выступали в роли ярых украинизаторов, вызвав отвращение к проводимым мероприятиям у абсолютного большинства населения Кубани
[1] Куценко И.Я. Кубанское казачество. Краснодар. 1993. С. 439.
[2] ЦДНИКК (Цент документации новейшей истории Краснодарского края). Ф. 20. Оп. 1. Д. 4. Л. 186.
[3] Там же. Ф. 8. Оп. 1. Д. 603. Л. 5.
[4] Там же. Ф. 20. Оп. 1. Д. 10. Л. 150.
[5] Там же. Л. 180. Д. 12. Л. 7, 12.
[6] Там же. Д. 16. Л. 13, 62.
[7] Червона газета. 1931. 2 жовтня.
[8] ЦДНИКК. Ф. 11380. Оп. 1. Д. 21. Л. 86-90.
[9] Там же. Л. 91-82.
[10] Там же. Л. 93.
[11] Там же. Ф. 20. Оп. 1. Д. 4. Л. 86.
[12] Там же. Д. 13. Л. 130.
[13] Там же. Д. 29п. Л. 517, 519.
[14] Там же. Ф. 439. Оп. 1. Д. 59. Л. 9.
[15] Там же. Ф. 20. Оп. 1. Д. 8. Л. 18.
[16] Там же. Ф. 4380. Оп. 1. Д. 7, 8, 17, 18.
[17] Там же. Ф. 20. Оп. 1. Д. 12. Л. 47-48; Д. 16. Л. 2, 12, 15, 21, 27, 31, 35, 43.
[18] Там же. Ф. 10581. Оп. 1. Д. 6. Л. 6, 8, 14, 18, 25; Д. 7, Л. 4-6, 28.
[19] Куценко И.Я. Кубанское казачество. Краснодар. 1993. С. 440.
[20] ЦДНИКК. Ф. 20. Оп. 1. Д. 10. Л. 89-90, 297-297 об.
[21] История Кубани XX век: Очерки. Краснодар. 1998. С. 81.
скан взят тут Ссылка
