И в этом нет ничего удивительного. Благоприятную среду для разбазаривания научного капитала «независимые от ума» украинцы создали собственными руками. Казалось бы, для жителей Украины получение высшего образования стало настоящим семейным фетишем, ради достижения которого они готовы отдавать последние копейки. Но количество и качество «дипломированных» специалистов, которых с 1991 года начали штамповать «ВУЗы» чуть ли не в каждом районном центре, не соответствовало реальным потребностям деградирующего рынка труда. И толпы «жовто-блакитних» воротничков оказались ненужным балластом в экономике самого примитивного уровня передела.Окончательно усугубила ситуацию революция «гидности», благодаря которой страна добровольно сорвалась в пропасть нищеты и социальной безысходности. «Каждый день украинцев становится на 500 человек меньше. К сожалению, украинская нация вымирает. В 1993 году нас было 52 миллиона. Сейчас — 42. По данным ООН, Украина занимает 172 место в мире по темпам рождаемости. За последние три года картина только ухудшилась. 75% украинских семей живёт за чертой бедности. Люди не верят в будущее», — честно признает народный депутат Украины Андрей Шипко.

Из-за недостатка финансирования идет катастрофический отток кадров из украинских научных учреждений. «За годы независимости Украины число лиц, работающих в научных учреждениях, сократилась более чем втрое. Если по данным ЮНЕСКО число людей в науке во всем мире за 25 лет увеличилось на 20%, то у нас за два последних года сокращение составило более 16%. В ВУЗах Западной Украины – вообще катастрофа. Поляки выметают всех талантливых студентов, магистратуру и аспирантуру», – констатирует председатель профсоюза работников НАН Украины Анатолий Широков.

Естественно, в этой ситуации, украинская студенческая молодёжь имеет весьма узкий коридор возможностей для самореализации на своей родине. Как в профессиональном плане, так и в контексте личностного развития. Социальные лифты не просто сломаны. На их месте работает мощная центрифуга, которая выбрасывает за борт практически всех молодых людей, желающих активно и достойно жить в Украине.

Традиционно, самые близкие пути для украинца, желающего заработать или начать новую жизнь за границей, пролегают в Россию или Польшу. В этом материале мы рассматриваем польский путь жителей Украины, делающих «европейский выбор». И поэтому нам важно понять, какую пользу пытается извлечь Варшава в когорте других западных «трансплантологов», стоящих в очереди за ещё тёплыми органами умирающей Украины.

Сегодня собирательный портрет украинского мигранта в Польше неуклонно меняется в лучшую (для поляков!) сторону. Ранее, это был мужчина 43-летнего возраста без притязаний на высококвалифицированную работу. Сегодня средний возраст украинцев, ищущих счастья в Польше, помолодел на 10 лет. При этом, 47% «пришельцев с Востока» имеют высшее образование. Изменилась и география миграции. До начала войны на Донбассе большинство «заробитчан» составляли выходцы из Львовской и Тернопольской областей. Сегодня в общем потоке украинских граждан, которые пытаются устроить свой быт в Польше, 28% – выходцы из Восточной Украины.

Но, главное – неуклонно расчёт число молодых людей, желающих получить в Польше образование и в дальнейшем связать свою жизнь и карьеру с этой страной. А попросту, во втором-третьем поколении превратиться в самых обыкновенных поляков. Ассимиляция, как говорится, дело не сложное. Ведь не секрет, что наиболее свирепо с повстанцами Богдана Хмельницкого расправлялся Иеремия Вишневецкий – этнический украинец, принявший католицизм и давший клятву на верность ценностям Полонии.

Как же в этой ситуации поступает Польша? Поступает, классически и последовательно воплощая в жизнь свои национальные интересы. Во-первых, тщательно анализирует социально-экономические и демографические процессы в Украине. Во-вторых, постепенно усиливает влияние мягкой дипломатии и специальных «демократических» институтов с целью культурного проникновения в систему ценностей украинского обывателя. В-третьих, создаёт максимально благоприятные возможности для привлечения наиболее талантливых и амбициозных студентов и молодых учёных из Украины, Белоруссии и других постсоветских стран.

Касательно первой позиции. Ещё в 2010 году польские чиновники и дипломаты в неофициальных беседах отмечали, что не боятся экономической конкуренции со стороны Украины, отстающей от Польши в своём развитии примерно на 20 лет. После «схлопывания» украинской экономики более чем в три раза за прошедшее время польские аналитики воспринимают Украину исключительно в роли страны-донора и потенциального источника опасности (техногенной, экологической, террористической, притока беженцев и т.п.).

Пример польской активности на втором направлении неплохо иллюстрирует деятельность типичной в этом плане организации «Образовательный фонд для демократии» («Fundacja Educacijna dla Demokracii»). Фонд ставит своей целью поддержку демократических и гражданских изменений на пространстве бывшего СССР, особенно там, где «ограничен доступ к образованию, рынку труда и возможности влияния гражданина на собственную судьбу». Очень «приятно», что такой территорией создатели фонда считают современную Украину. Среди своих достижений организация, в частности, отмечает, что «220 человек в 36 местных общинах на Украине составили диагноз для своего региона, а 170 таджичек прошло курсы по созданию Женских клубов». Что ж, жители некогда одной из самых мощных стран мира – Советского Союза – сами добились высокого статуса «аборигенов» в глазах «просвещённых» поляков. Кого в этом винить, кроме самих себя?

В «мягком» направлении работают также Международный Вышеградский фонд, Польско-Американский фонд свободы, Польско-американская комиссия Фулбрайта, Программа малых грантов Посольства Польши, а также целый ряд более мощных структур, калибра фондов Конрада Аденауэра или имени Фридриха Эберта. При всей благообразности их целей, лейтмотивом психологической обработки целевой аудитории является трансплантация западного мировоззрения в систему ценностных установок славянской молодёжи.

Работа на третьем направлении не требует особых иезуитских ухищрений. Возможно насильно заставить иностранцев приехать на учёбу в свою строну? Нет, конечно. Надо попросту создать для неизбалованной государственным вниманием украинской молодёжи привлекательные и соблазнительные условия для реализации своих планов в польских учебных заведениях. Тем более, в академической среде Польши отсутствует так хорошо знакомая нашим студентам коррупционная составляющая учебного процесса. Финансовые санкции за пересдачу экзаменов применяются к неуспевающим ученикам на вполне легальной основе.

После открытия для поляков рынка труда в ЕС в мае 2005 года, в Варшаве не на шутку обеспокоились тем, что Польша может окончательно превратиться в страну «свечей, лампадок и рюкзаков» – непременных атрибутов различных маршей католической молодёжи. Этого, конечно, не произошло. Но отток квалифицированной, образованной рабочей силы на Запад естественно усилился. До 2020 года Польша рискует лишиться дополнительно до 10% активной молодёжи, которая выезжает учиться и работать за рубеж. И надеется пополнить эти потери свежей кровью с Востока.

Примерно с того же времени (2004-2005 гг.) польские высшие учебные заведения начали проводить планомерную активную рекламную кампанию в Украине, устанавливать двусторонние связи с украинскими визави, которые сидят на голодном пайке и жадно ищут поддержку любых польских/европейских фондов и грантов.

Уже длительное время украинцы составляют примерно половину (белорусы, к слову, 4,5%) от общего числа иностранных студентов, учащихся в РП. Их количество приближается к 30 тысячам. Наиболее популярными специальностями для наших соотечественников являются бизнес, администрация и право, а также общественные науки, журналистика и информация. Показательно, что в последнее время растёт число украинских соискателей высшего образования в аграрных академиях РП.

Абитуриенты, имеющие Карту поляка, могут учиться в университетах Польши на тех же условиях, что и польские студенты, то есть бесплатно или получить значительную скидку на обучение. Они также могут рассчитывать на разного рода стипендии (за хорошие результаты в учёбе; достижения в спорте; на проживание и питание; социальную помощь).

Год назад польские университеты значительно снизили стоимость обучения для иностранцев. Причём речь шла не только о частных, но и о государственных вузах. Например, Лодзинский политехнический университет снизил цены абсолютно на все специальности в два раза. Вдвое снизил цены на все специальности Краковский педагогический университет. Для украинцев создаются реальные возможности поступить в польский университет, имея только украинский аттестат, и заплатить за обучение меньше, чем за учёбу в некоторых престижных украинских ВУЗах. Сегодня также насчитывается более двадцати программ, позволяющих получить бесплатное образование в Польше. Большинство этих программ касаются магистров, однако, студентов-бакалавров тоже.

В 2016 году в польских университетских структурах училось более 57 тысяч иностранцев (в 2015 – более 46 тыс.). Однако, Польша по-прежнему «пасёт задних» среди стран ОЭСР по количеству студентов из-за рубежа. Средний процент иностранных студентов в развитых странах составляет около 6% (в Люксембурге – более 40%). В то же время среди польской студенческой и академической молодёжи этот показатель составляет 4,1%.

Польша и далее будет приветствовать приезд к себе интеллигентной молодёжи из стран бывшего СССР. И разрушенная Украина будет лидировать в этом процессе. Поляки понимают, что для большого количества наших земляков учёба и научная работа в Польше станет лишь стартовой площадкой для дальнейшего транзита в более богатые страны. Кто-то, возможно, и вернётся с «модным» европейским дипломом домой. Но значительная часть свяжет свою страну с «новой польской родиной». И в какой-то мере это, в перспективе, компенсирует полякам собственные потери в борьбе за умы, которые аккумулируются вокруг глобальных финансовых центров. И речь даже не в том, что Польша планирует бороться за лидирующие мировые позиции в прикладной и фундаментальной науке. Цель – сберечь собственное интеллектуальное ядро и, будем откровенны, способствовать максимальной деградации украинского научного и гуманитарного материала.

В этом нет никакого польского «ноу-хау». И стареющая Европа и пресловутый американский «плавильный котел» постоянно модернизируют механизмы ассимиляции свежей крови в своих национальных проектах. Но эта работа требует особой осторожности. «Афроамериканский» Париж и «стена Трампа» красноречиво об этом свидетельствуют. Не говоря уже об особых формах «мусульманской толерантности» в виде регулярных террористических актов.

В случае украинско-польских отношений сдерживающим фактором ускорения ассимиляции, как ни странно, является разгул самых диких форм «бандеровщины» и национализма в «майданутой» Украине. Но стратегические интересы Польши по отношению к постсоветским ресурсам как раз и объясняют более чем сдержанную реакцию официальной Варшавы на форменное свинство украинских нацистов.

Показательным в этом плане является заявление польского посла в Украине Яна Пекло по поводу скорого введения долгожданного для раненой майданом страны «безвиза»: «Мы не знаем точно, останется ли Польша основной страной въезда и транзита для украинцев. Возможно, ваши граждане будут ехать дальше – в Германию или Францию, в Италию, Испанию или Португалию. Хотя Шенгенские туристические визы не дают возможность легальной работы. А Польша выдаёт украинцам визы, которые дают разрешение на работу в Польше».

Что ж. Украина сделала свой выбор. Она и дальше будет выполнять «историческую миссию» поставки сырья и человеческих органов на европейские рынки. Последнее «серое вещество» украинцев транспортируется в польские вузы практически даром. Что придётся делать с «диким полем», которое останется от Украины в итоге, польские прогнозисты пока предпочитают не задумываться. А зря.

«Ну а сентенции на тему введения второго уровня — вообще "no comment". Человек просто не понимает, что это такое и как оно все работает… Ужасный непрофессионализм!!!После слов "эксперта", что "основная структура пенсионной системы не изменилась с советских времен", пропало всякое желание читать этот весь бред до конца», — написал он.

Ранее в своей статье для «Экономической правды» глава МВФ Рон ван Роден заявил, что Украина больше не может оттягивать пенсионную реформу.По его словам,  введение накопительной пенсионной системы (второй уровень) в дополнение к действующей системе не будет иметь особого смысла без предварительного исправления недостатков действующей системы.

В качестве одного из требований для получения транша МВФ включил в меморандум проведение пенсионной реформы на Украине. Согласно документу, необходимо повысить пенсионный возраст: для мужчин — на четыре месяца каждый год, начиная с июля 2017 года, для женщин — на шесть месяцев после 2021 года. В свою очередь, вице-премьер-министр Павел Розенко заявил, что Украина не брала на себя фиксированных обязательств повышать пенсионный возраст в рамках пенсионной реформы, соответственно правительство не будет предпринимать шагов в этом направлении.

Газосварщик из разведки

Николаю Иолову 29 лет. Призывался из Бердянска Запорожской области.

— Мне почему-то повестка не пришла, но вот младшего брата призвали. Мать у нас одна четверых детей воспитывает, я старший, показалось, что идти должен именно я, а не брат. Исправил инициалы и пошел в военкомат. Честно скажу, не поддерживал никакой майдан, мне всё равно было, что там происходит. Мне и сейчас всё равно, — говорит Николай. Кажется, что он и не врет — настолько спокойно и без эмоций он отвечает на все вопросы, редко смотрит в глаза.

— После призыва попал в учебку подо Львовом. По образованию — газоэлектросварщик, учили ремонтировать технику, а потом отправили в разведку. Первое задание было прикрывать минеров под Павлополем (Донецкая область). Это были позиции ополченцев, и мы сидели в «секретке». Вышло тогда около 20 человек, разбились на группы. Втроем несколько часов просидели в траве, был ноябрь, холодно. Потом к нам тихо, не спеша подошли ребята в «горках» (горный ветрозащитный костюм. — «Известия»). Поздоровались вежливо. А ведь не поймешь сразу. Вроде на русском говорят, спокойные. Опознавательных знаков нет. Только потом, когда окружили, увидел у одного шеврон «Новороссия» и всё понял.

Николай рассказывает неохотно, говорит, что всё было как в тумане — многие детали стерлись из памяти. Помнит допросы нескольких ведомств, изъятие оружия — АКМ и ППС (автомат Калашникова модернизированный и пистолет-пулемет Судаева). Дальше — статус военнопленного и ожидание обмена.

У Николая дома помимо матери и братьев остались маленькая дочка и жена. О них говорит с придыханием. Мечтает вернуться и родить еще дочку. О России пытается рассказывать также спокойно, но периодически повышает голос:

— Я не за Россию, но и не за Америку. Мне хорошо дома, там, где семья. И пусть там хоть драконы летают, я всё равно вернусь туда. Моя семья хочет жить там, и, значит, и я там буду.

— Какие русских писателей вы знаете?

— Достоевского. Он же русский писатель? Мне тут дали прочесть «Преступление и наказание».

— А украинских знаете?

— Нет.

Николай следит за новостями, знает о безвизовом режиме для украинцев, но в Европу не собирается. Из стран Евросоюза знает только Нидерланды. Русский язык считает родным и при этом иностранным. Крым назвал аппендиксом и считает, что он больше туда не попадет.

— Не хотите что-нибудь сказать жителям Донбасса? Может, извиниться?

— Нет, я в них не стрелял. Я просто отстреливался, когда стреляли в меня.

Агроном из танка

Через несколько минут на тот же прибитый к полу табурет садится второй заключенный — 33-летний Богдан Пантюшенко из Киевской области (п. Белая Церковь). У Богдана высшее образование, до войны он работал агрономом, когда пришла повестка, долго не рассуждал: «Надо — значит надо. Я ведь присягу давал, поэтому посчитал, что родина позвала». Богдан хорошо помнит майдан, бывал там и возмущался разгону студентов. В порыве воспоминаний проскакивает: «Я не хочу, чтобы у меня дома была Россия, не хочу этих ваших рубликов. Я не москаль и не хохол, я украинец!» Националистический настрой парня подтверждает и его прическа — выстриженные виски и длинный чуб вдоль головы.

После призыва Богдан попал в учебку в г. Гончаровский Черниговской области, откуда спустя несколько месяцев был переброшен в Донецкую область. Это был отдельный танковый батальон. Приехали в составе роты — 10 танков Т-64-Б.

— Мы на четырех машинах были на Спартаке, а в жилых районах танк не очень эффективен. Нас начали обстреливать, окружили, и наш танк единственный не смог уйти. Из кабины нас вытащили казаки, избили, а потом передали в «избушку» (бывшее здание СБУ. —«Известия»), и теперь я здесь.

Богдан при всем кажущемся спокойствии производит впечатление активного и «идейного» бойца. Но говорит, что по людям не стрелял, никого не убивал.

— Мне Европа ближе, чем Россия, — говорит Богдан.

— А какой европейский язык вы знаете? — спрашиваю его.

— Никакой. Только русский.

— А писателей знаете каких-нибудь европейских?

— Артура Конан Дойля.

— Русских?

— Пушкин и Лермонтов.

— Украинских?

— Нет, не знаю никого.

Богдан переписывается с родными. Говорит, что жизнь на Украине стала лучше. Мечтает вернуться к семье. Но признается, что если бы сейчас можно было бы начать всё сначала, опять пришла бы повестка, он снова пошел бы воевать. Почему — не знает.

— Я ни в чем не виноват и ни у кого прощения просить не буду. Я не убивал мирных жителей, но хочу сказать жителям Донбасса, что скоро всё будет хорошо. Я шел воевать за целостность страны.

На вопросы, почему началась война и чего хочет Донбасс, Богдан отвечает кратко: «Не знаю».

Массажист-«террорист»

Из макеевской тюрьмы поехали в противоположную сторону — далеко за Донецк. Во всех смыслах в противоположную — в маленькой двухкомнатной квартире вместе с мужем и двумя сыновьями живет 44-летняя Марина Королева (имя изменено), которая несколько месяцев тоже была в плену, только в украинском.

Марина немного суетится, предлагает разные места за столом, говорит, что вот-вот сварится картошка и будем ужинать.

Ее история началась в 2014 году.

— Мы жили в городе Красноармейске, сейчас его переименовали в Прокопьевск — это территория, которая контролируется ВСУ. Когда начались события на майдане, то моей первой реакцией было возмущение. Я задавала себе вопрос: почему власть не подавляет это, почему не демонстрирует силу? А потом, когда Донецк стали обстреливать, мы с подругами много раз возили гуманитарную помощь бойцам, лекарства какие-то, одежду. Но, вы представляете, вот так живете, и в город заходит техника, начинается война. Вокруг хаос. Я начала потихоньку следить, записывать, собирать информацию о дислокации украинских войск и техники. Ко мне присоединился мой муж и несколько друзей. У нас образовалась небольшая ячейка единомышленников. Звонили в Донецк, разговаривали не больше двух минут — говорят, что за это время не могут засечь разговор. Быстро передавала шифровки, и связь прекращалась. Но вот моя подруга… Она могла сорок минут разговаривать с ополченцами, и в итоге ее засекли. Долго слушали,  записывали, потом стали и нас слушать. Мы всего несколько месяцев так работали, до тех пор, когда в дом ворвались бойцы «Днепра». Меня выволокли в коридор в том, в чем была, избили, надели на голову мешок и увезли на автобазу. Как позже выяснилось, муж тоже там оказался.

Привезли на допрос. Показывают распечатки разговоров — а я отказываюсь. Включаю «дурочку». А они видят противоречие и начинают бить. Чуть не то отвечаешь — сразу бьют. А потом на видео снимают, как тебя избивают, оскорбляют последними словами. Мне на самом деле повезло, меня просто били. А подруга моя, Оксана, которую первой взяли, и она про всех-то и рассказала, ее жестоко пытали.

В первый день раздели догола, посадили в клетку и дали одну чашку — мочиться и пить воду в окружении солдат. Она так несколько дней продержалась, а потом они ее бейсбольной битой насиловали. Когда мы встретились на медосмотре перед арестом, на ней не было живого места — просто черное тело и запекшаяся кровь.

Муж висел на дыбе, ребра сломали, воду в рот заливали через воронку. И так несколько суток. Потом развели по комнатам и приковали к батареям. Только не наручниками, а пластиковыми креплениями. Спустя несколько дней нас повезли в Мариуполь в СИЗО. Мы с мужем оказались в одной машине, у нас также по-прежнему были связаны руки и надеты мешки на голову. Когда я поняла, что мы одни, тихонько спросила: «Ты про карты не рассказал?» Просто если бы он рассказал про эти карты, то забрали бы всех из группы.

В Мариуполе нас встречал адвокат, которого наняли родные. Он нам много помогал, потому что уже были готовы дела и нам грозило до 15 лет за «создание террористической группировки». И когда мы должны были предстать перед судом, неожиданно меня вызвал следователь:

— Вы точно не имеете никакого отношения к Донецку и никак не помогали им?

— Нет, конечно.

— Очень странно. Ваши фамилии пришли на обмен. Вы есть в списках. Пойдете?

В этот момент у меня началась истерика, и я разрыдалась прямо в кабинете.

Из Мариуполя нас повезли на обмен в Харьковскую область. По пути добавилось еще 12 человек из Полтавы. Всё время на нас были мешки, и в автобусе мы ехали, опустив голову вниз, а руки были связаны все теми же пластиковыми лентами за спиной. Что-то пошло не так, и мы несколько дней ездили на место возможного обмена и возвращались обратно.

Следующим местом нашего пребывания стал город Изюм, где была база «Правого сектора» (деятельность организации запрещена в РФ. — «Известия»). Я по шевронам определила, что это они. Правосеки были самые жестокие. Они постоянно всех унижали, мужчин заставляли петь гимн Украины и выкрикивать их кричалки. А наши хлопцы строптивые, отказывались, их били и отводили копать себе могилы.

Спустя пять дней нас повезли в Луганск, но начался сильнейший обстрел «Градами», мы выбежали из автобуса и просто ползли по земле с мешками на головах. Потом снова увезли в Изюм. Мне казалось, что это уже никогда не закончится. Никакой связи с родными не было, обмен, который должен был состояться, всё никак не происходил. Казалось, что схожу с ума. Каждый день нас возвращали в наш подвал, и утром всё начиналось снова.

Помню этот день — 14 октября, Покров был как раз. Это и был день, когда нас обменяли в Луганской области. Первым делом я взяла у какого-то хлопца телефон, звоню сестре, а она мне: «А кто это?» Я: «Это же я, Марина! Твоя сестра!» А мне сестра отвечает, что они нас уже похоронили и заказали в церкви службу за упокой.

Мы постепенно вернулись к нормальной жизни. Я восстановилась на работе  —  я массажист,  а муж пошел воевать.

За всё время нашей беседы Марина трижды уходила пить корвалол. Говорит, что давно не вспоминала эту историю и сейчас как заново всё пережила.

— А знаете, когда была в плену, я постоянно молилась Богу и говорила, что если мы вернемся, возьму из приюта девочку. Маленькую. Хочу Сашей назвать. Так что мы с мужем ждем пополнения!

После этих слов почему-то показалось, что всё будет хорошо.

Марина снова убежала на кухню и уже оттуда почти с задором прокричала: «Девочки, картошка сгорела! Мы так и не поужинали!».