В таких условиях даже достигнутые договоренности находятся под угрозой блокирования или дезавуирования.
Но все же главная проблема — различное видение перспектив минского процесса в применении к своим стратегическим интересам.

Соединенным Штатам для того, чтобы свободно торговаться с Россией о судьбе Украины, Минск совершенно ни к чему. Им нужна свободная переговорная площадка, на которой они могут начать с чистого листа, без Франции, Германии, Киева и Донбасса, с тем чтобы договориться на двоих с Россией. Чем меньше участников сделки, чем меньше интересов необходимо учитывать, тем проще сделку оформить.

США нет необходимости хоть как-то учитывать позиции своих европейских союзников или Украины. Если по условиям сделки им будет необходимо полностью свернуть свою активность в Киеве, они это легко сделают, но при этом сложат с себя всякую ответственность за судьбу и поведение своих украинских вассалов, а также за позицию ЕС.

То есть США были бы готовы продать России свой выход из игры на Украине, при том что общая ситуация для Кремля осталась бы неразрешенной, а минский мир оказался бы аннулированным.

Россию бы устроил формат сделки, в котором США смогли бы оказать эффективное давление на Киев с целью принуждения последнего к выполнению Минских соглашений. Однако США, даже если пообещают, не в состоянии этого сделать.

Конечно, Вашингтон имеет рычаги влияния на Киев, как и Россия имеет рычаги влияния на Донбасс. Но это влияние не абсолютно.
В Москве прекрасно понимают, что никогда не смогут убедить ДНР, ЛНР вернуться в состав унитарной Украины.

Максимум, чего можно достичь (и то с огромным трудом), это номинального признания Донецком и Луганском суверенитета Киева при полном сохранении не только культурной и экономической, но и военной, а неформально — и внешнеполитической свободы.

Причем даже такая фактическая независимость без международно-правового закрепления могла бы не устроить Донецк и Луганск. При этом традиция российских отношений с непризнанными государствами (Абхазия и Южная Осетия до войны 08.08.08, а также Приднестровье) свидетельствует, что Кремль никогда не использует силовое давление на своих партнеров, если те отказываются выполнять условия не устраивающих их договоренностей.

США, в свою очередь, не в состоянии заставить Киев отказаться от тактики саботирования Минска.

Можно сменить Порошенко на более или менее радикального политика, можно переформатировать до неузнаваемости парламент и правительство. Но на Украине существует внутриэлитный консенсус относительно невозможности выполнения Минска, и его не сломать.

Во-первых, существенную роль играют имущественные интересы украинских финансово-политических групп, которые хотели бы восстановить свой полный контроль над оставленными в ДНР/ЛНР активами.

Причем они вовсе не собираются делиться властью, влиянием и собственностью с вновь сформировавшимися в ходе гражданской войны донбасскими элитами. А новые элиты вовсе не в восторге от возможных претензий «старых хозяев» даже на часть власти в регионе, не говоря уже о полном восстановлении их прав.

Все украинские политические силы — от крайних радикалов-националистов до вроде бы умеренного «Оппозиционного блока» — желают восстановления в Донбассе той же системы власти, которая существовала до начала гражданской войны.

Их позиции расходятся только относительно путей достижения данной цели. Новые же донбасские элиты готовы о чем-то разговаривать только после того, как Киевом будет признано фактическое состояние дел.

Меняй — не меняй украинских президентов, а эту проблему не решишь. Всю же украинскую политическую элиту США заменить просто не в состоянии. Другой-то нет.

Во-вторых, в Киеве прекрасно понимают, что любое соглашение с Донбассом на условии полного или частичного признания существующего положения вещей вызовет эффект домино.

Региональные элиты всех (и бандеровских и антибандеровских) регионов захотят получить аналогичные полномочия, и Киев просто потеряет остатки даже формального контроля над ситуацией.

Уход Крыма не стал катализатором процесса распада, поскольку Крым ушел в Россию (а не получил независимость), кроме того, в Крыму возможности Киева каким-то образом сопротивляться были блокированы официально находившимися на полуострове российскими войсками.

В случае с признанием Донбасса даже самоуправляющейся территорией в составе Украины это будет примером успешного восстания с целью расширения прав региона.

Поскольку Киеву давно нечего перераспределять внутри страны, он, по сути, только отнимает в свою пользу у региональных элит часть прибавочного продукта. Пока воюющий за свои права Донбасс несет потери, но не добился официального признания своего статуса, его пример сдерживает центробежные процессы в других частях Украины.

Как только его права будут закреплены конституционно и международными соглашениями, по данному пути захотят пойти все.

Таким образом, как интересы России и США, так и интересы Киева и Донбасса слишком различны, чтобы в имеющейся ситуации выстроить работоспособную компромиссную конструкцию. Для того чтобы кто-то проявил готовность к уступкам, его положение должно дополнительно ухудшиться.

Россия имеет все возможности ждать, повторяя тезис о безальтернативности Минских соглашений, с которым вынуждены соглашаться и Франция с Германией, выступившие соорганизаторами и гарантами процесса, и США, не способные разрушить «Минск», пока он устраивает их европейских союзников (а он устраивает, ибо ничего лучше они не получат, а хуже — вполне). Понятно, что в таких условиях Вашингтон не откажется от тезиса о российской ответственности за выполнение минских договоренностей, поскольку он хоть как-то легитимирует американское участие в процессе урегулирования украинского кризиса.

Так что долгий и изнурительный марафон позиционной дипломатической игры Суркова и Волкера (в расчете на возможную случайную невынужденную ошибку оппонента) может прервать только драматическое изменение ситуации (из разряда, например, дальнейшей внутренней дестабилизации Украины или США), которое окажет резкое негативное воздействие на позицию одного или нескольких участников процесса.