Моя бабушка Реня, в девичестве Молокович, родилась 20 февраля 1933 г. на Любанщине. Ее отец, Александр Емельянович Молокович, имел высшее образование, был директором школы и активным коммунистом. В 1941 г. ему исполнился 31 год. Ее мать, Анна Иосифовна Молокович, росла сиротой, мало училась, но была грамотной. Еще она была отличной хозяйкой, что и спасло детей от голода во время войны. Родители бабушки поженились рано, в 41 году они ждали пятого ребенка.
Бабушка помнит, что до войны их дом был полной чашей, что и послужило поводом для обвинения в том, что директор школы — кулак. Ему чудом удалось избежать ареста.

Когда началась война, он сразу же ушел по призыву, их часть формировалась в Слуцке, который сильно бомбили. Военная часть отца пробивалась за линию фронта, и он, уже в военной форме офицера, заехал в деревню. Мать просила его остаться, боялась за детей, но он отказался. Его часть прорвалась за линию фронта, но уже после войны семья получила горькое известие, что он погиб в декабре 1941 г. Судьба сложилась так, что в это самое время у него родился сын, бабушкин брат, которого назвали в честь отца Александром.

Бабушка рассказывала, что они, дети, начала войны не почувствовали. Мать была с ними, еды было достаточно, немцы пришли в деревню только через месяц. Односельчане уговаривали ее мать уехать из деревни, потому что отец был активным коммунистом и их ждал неминуемый расстрел. Деревня Осовец, в которой они жили, не была родиной ее родителей. Ехать было некуда, и они решили остаться на месте, в поповском доме, который стоял посередине деревни. В это время в их доме поселились две сестры ее матери с детьми, и дом превратился в муравейник.

Бабушка смутно помнит, как в первый раз в деревню приехали немцы. Первым делом сорвали флаг над сельским советом, созвали всех взрослых людей. Эта огромная толпа людей стояла очень смирно, особого страха не было, люди еще не видели убитых и повешенных. Было объявлено, что сельского совета больше нет, необходимо выбрать старосту, колхоз разрушить, все имущество и поля с урожаем поделить между членами колхоза. Это было сделано с удовольствием. Их семье, чтобы они в дальнейшем не умерли с голоду, тоже выделили часть урожая. Все колхозное имущество растянули. Но что самое страшное, люди так увлеклись дележом, что разграбили школу. Вырвали окна, взорвали потолки и пол, выбивали двери, выбросили книги, все тянули домой. Казалось, наступил конец света.

В деревне жили две еврейские семьи, их забрали в Любанское гетто, а потом расстреляли. Перед этим кто-то выдал деревенских коммунистов — они прятались в лесу, их тоже расстреляли. Теперь на очереди была семья директора школы — коммуниста. Вся деревня с ужасом следила за их судьбой. Каждое утро мать одевала мою бабушку, давала кусочек хлеба и отправляла из дома, чтобы спасти хотя бы ее, если немцы придут.

В первую зиму немцы приезжали в деревню часто. Партизанского сопротивления еще не было, и они чувствовали себя в безопасности. Недалеко от деревни находилось лесное урочище «Бажня», где «застряли» части Красной Армии. Немцы расстреливали этот лес. Красноармейцы спасались как могли, выходили из леса, просили у крестьян одежду и превращались в местных жителей. Работали у крестьян за пропитание. Их было в деревнях достаточно много.

В это время по деревне поползли слухи, что бабушкин отец жив и командует партизанским отрядом, и если деревня выдаст его семью немцам, он отомстит. И деревня таки не выдала их немцам! В это время в непроходимых лесах, окружающих деревню, было уже много партизанских отрядов.

Однажды под утро жители проснулись и увидели, что деревню окружили немцы, а кругом выставлены пулеметы. Взрослое население согнали в центр, к нашему дому. В некоторых домах начались обыски, немцы искали оружие. У одной семьи нашли пистолет, и всех взрослых мужчин из этого дома расстреляли. Бывшие красноармейцы поняли, что это сигнал для них. Они тут же ушли из деревни в партизаны. Возле деревни обосновался партизанский отряд А.И.Шубы, а также какое-то время действовал подпольный Минский обком, которым руководил В.И.Козлов. Интересно, что уже после войны бабушка 40 лет проработала инженером-конструктором на МЭЗ имени В.И. Козлова.

Бабушка через несколько лет после войны
Лето 1942 года было самым тяжелым. Ночью приходили партизаны, днем наведывались немцы. Все жили в постоянной тревоге. К началу 1943 года деревню начали сильно бомбить. Партизаны и все местные жители ушли в лес, построили шалаши, спали на земле, еду варили на костре. Первое время было относительно спокойно. Дети чувствовали себя очень привольно, играли и даже устраивали засады, за что им сильно попадало. Но с приходом зимы их жизнь превратилась в ад. Они жили в шалаше, к утру одеяла примерзали к земле. Со временем им выделили место в землянке.

Настоящая драма моей бабушки разыгралась весной 1943 года. В один из дней кто-то дал команду, чтобы все жители лесной деревни погрузили на сани детей, взяли с собой еду и выехали из леса. Все, кто не покинул землянки, были расстреляны немцами. Мать рассадила своих детей по разным повозкам. Бабушке шел 12 год, она была старшим ребенком и главной помощницей матери. Этот огромный обоз из десятков саней блуждал по лесу. Начался обстрел, дети кричали, женщины плакали и решили выйти из леса и сдаться немцам.

Из платков они соорудили белые флаги и двинулись навстречу своей судьбе. Бабушка не может забыть ужас, который она испытала, когда они увидели, что навстречу им двигались немецкие солдаты наперевес с автоматами. У них отняли всю еду и одежду и поместили в огромном колхозном сарае. Там они провели ночь в ожидании смерти. Утром начали сортировать людей. Женщинам с малыми детьми и старикам предложили остаться в деревне. Мать решила остаться, но к ней подскочил полицай и толкнул ее на сани, закричал, чтобы она ехала вместе со всеми. Это спасло им жизнь. Все, кто остался и пошел в деревню, были через несколько дней расстреляны отрядом СС.

Семья попала в лагерь в Старые Дороги, после чего один полицай перевел их семью в барак, из которого людей отправляли обратно в деревни. Настала и их очередь, они подошли к грузовой машине, но когда бабушка уже залезала на борт машины, немец сбросил ее на землю. Машина с матерью, младшими братьями и сестрами уехала, а она осталась одна в лагере. Она помнит, что от ужаса у нее началась истерика, потом кто-то сделал ей какой-то укол.

С этого момента началась ее «самостоятельная жизнь». В этом лагере отбирали детей, чтобы брать у них кровь для раненых немцев. Однажды по бараку раздалось объявление: «Всем взрослым с вещами выйти на улицу, детей оставить в бараке». Одна знакомая женщина посоветовала бабушке, которая была очень рослой, выйти со взрослыми. Их перевезли в тюрьму г. Бобруйска и держали там две недели. В этой тюрьме она в первый раз решила умереть. Их почти не кормили. Однажды она из своего котелка нечаянно пролила суп на сапог конвоира. Он ударил ее и вылил ее суп. Она осталась голодная и решила больше не слезать с полатей и умирать голодной смертью, лежала на нарах, совершенно ослабевшая. Но нашлись добрые люди, которые заметили и подкормили ее.

Затем их погрузили в запломбированные вагоны и отправили в Минск. Три дня их не кормили и не поили. Когда в Минске открыли вагон, она пила воду из лужи.

В Минске сформировали состав для отправки в Германию. Шестнадцать суток их везли через всю Европу в полном, набитом до отказа вагоне, где для санитарных нужд была огромная бочка-параша. Люди лежали на полу, как Бог послал, люди стонали и плакали. На остановках в открытую дверь вагона были видны понурые лица немцев, которые не смотрели в их сторону. Потом что-то изменилось: когда они попали на территорию Бельгии, то увидели совершенно других людей. На станциях они бежали за вагонами, кричали, пытались что-то бросить в открытую дверь вагона. Конвоиры их отгоняли, но они все равно бежали за вагоном, что-то лопотали и бросали им белый хлеб — его отдавали детям.

Их выгрузили во Франции, в городе Шербур на берегу моря. Они попали в концлагерь, узники которого строили оборонительные укрепления. Всех отправили в санпропускник, потому что тысячи вшей покрывали их тела.

Бабушка рассказывала, что после мытья к ней подошел конвоир и отвел ее одну в другую комнату, в которой вдоль стен сидели немцы в форме СС с хлыстами в руках. С ними были две женщины-переводчицы в немецкой форме. Ее спрашивали, кто она, откуда и с кем ее привезли, где ее отец и мать. Она без хитрости ответила, что ее отец в Красной Армии, откуда она родом, что здесь она одна, без всяких родственников и что взяли ее в партизанской зоне. Что тут началось! Они смеялись так, что дрожали стены. Они тыкали в нее своими хлыстами и кричали «партизен, партизен»! Да, это было абсурдно, везти через всю Европу ребенка на строительство оборонительных сооружений. Они предложили ей ехать с ними обратно на родину, но она отказалась, наверное, сработал инстинкт самосохранения.

Дальше началась жизнь в женском концлагере: построения, пересчеты, собаки, дубинки. Она помнит, что их отрядом руководила женщина, которую звали Валентина Федоровна, которая всегда ходила с хлыстом и свистком. Бабушка жила в каменном здании, на первом этаже, сквозь решетку они могли просить милостыню у прохожих. В первый рабочий день из-за того, что у нее не было сил, она упала вместе с киркой, после чего ее на объект больше не посылали, что и спасло ей жизнь. Она работала в лагере, убирала, помогала на кухне. Работа была разная, но их, детей, обедом не кормили, они питались очистками.

За высокой, с колючей проволокой стеной находился мужской лагерь. Однажды она шла по лагерю и к ее ногам упал кусочек хлеба с маргарином. Его бросил заключенный из мужского лагеря, в котором, как оказалось после войны, находился ее дед по отцовской линии, которого взяли в плен в другой деревне Любанщины. Но увидеться они там не смогли, потому что не знали, что оба находились в одном месте.

Однажды утром они проснулись и увидели, что в бараке нет взрослых. Ночью они взломали решетки и ушли на волю, а детей кинули в лагере. Начиналось наступление американцев, и их лагерь было решено эвакуировать. Бабушка помнит, как она ехала на грузовике и во все глаза смотрела на город Шербур, который утопал в розах. Так на всю жизнь она запомнила цветущую Францию. В концлагере она видела только бетонные стены.

Их привезли на вокзал и начали грузить в вагоны. До детей никому не было дела. Крики, суматоха. Взрослые не хотели брать бабушку в вагоны, потому что она постоянно кашляла, они боялись, что у нее туберкулез. Она в отчаянии плакала одна на перроне. Она могла бы остаться во Франции навсегда, но боялась оторваться от знакомых людей. Ее судьбу решила начальница отряда, которая приказала посадить ее в вагон.

Через несколько суток их привезли в лагерь около Штутгарта и разместили в бараках. Один торец барака упирался в землю. Однажды взрослые сделали подкоп в земле под колючей проволокой и послали ее, глупую, попробовать проползти по нему. Она была совершенно «бесхозная», даже если бы ее поймали, вряд ли бы об этом кто-нибудь пожалел. Другие дети были с родственниками. Бабушка Реня полезла в эту дырку и очутилась на свободе! Иди куда хочешь, бери что хочешь! Но куда пойдешь, ведь кругом чужая страна. Она залезла в огород, нарвала много лука и вернулась назад. В лагере с этим луком ее поймал охранник, избил, после чего она попала в санчасть. Ей поставили диагноз "туберкулез", который впоследствии не подтвердился. Знакомые приходили с ней прощаться. Этот диагноз принес ей много боли, она боялась, что ее отправят в специальный концлагерь.

Их еще раз перевезли, забыв про ее проблему, на этот раз в немецкий городок Секах, разместили в бараках, где рядом с ней опять никто не хотел спать. Их гоняли работать на шахту, где добывали гипс. Потом в их бараки перевели пленных итальянцев, а женщин перевезли в близлежащую деревню, поселив в бывшем танцзале. Их было около 50 человек, к ним добавили пленных женщин из Ленинграда, одна из которых взяла над ней опеку.

Бабушка рассказывала много эпизодов из этого военного детства. Она с благодарностью вспоминает одну немку, которая каждый день прятала для нее еду и молоко. Может быть, это и помогло ей справиться с болезнью. Она была совершенно оборванная, ее одевали всем миром, в том числе и немцы. Она даже разрезала свое одеяло пополам и из одной половины сшила себе «брюки».

Дети не ходили на шахту, их посылали на подсобные работы. К концу их пребывания немцы поняли, что дети совсем ослабели. Может быть, поэтому иногда около кухни стали появляться открытые бочки с маринованными овощами, из которых они легко тащили еду. Они воровали все, что можно было. Однажды немецкий смотритель позвал ее и налил целый котелок остатков супа. Она ела этот суп с остервенением, а он стоял и смотрел на нее, качая головой.

Война подходила к концу. Их очень часто бомбили, они не раз попадали под минометный обстрел. Фактически их никто уже не охранял, они собрались в отряд и ушли из лагеря. Они были свободны! Потом вдруг увидели солдат в другой форме. Это были американцы, которые вначале смотрели на них как на дикарей, но относились к ним хорошо. Их стали лучше кормить, им дали полную свободу передвижения и приказали одной немецкой семье одеть ее.

Такие же подростки, как и моя бабушка, собрались в компанию и превратились в настоящих «разбойников». Ходили, где вздумается, воровали, искали еду, обследовали окрестности и пустующие дома.

Однажды бабушка зашла в заброшенный дом, забралась в спальню и впервые за несколько лет увидела себя в зеркале. Она сильно испугалась! В зеркале было совершенно незнакомое существо с испуганными глазами. В этом доме она нашла потрясающе красивую, как ей тогда казалось, белую скатерть, вышитую красным шелком, которую она спрятала на груди и привезла на родину. Она и сегодня хранит ее как вещественное доказательство о ее ужасном детстве.

Война закончилась, возвращение на Родину было очень тяжелым и длинным. Бабушка сообразила, что если не отстанет от людей, с которыми она была в Бобруйской тюрьме, то, возможно, ей удастся найти свою семью. В Польше она снова чуть не умерла после отравления испорченной едой. Взрослые, которые были рядом с ней, говорили, что она вряд ли доживет до утра. Кто-то раздобыл марганцовку и спас ее. В погожие дни она с другими ребятами ехала на крыше вагона, научилась ругаться матом, пела блатные песни. Сколько бы ее ни помотало по Европе, она, брошенный ребенок, все же вернулась домой в сентябре 1945!

Бабушка Регина в наши дни
Последние 25 километров они шли пешком и добрались до соседней деревни. Ее матери подсказали, что среди вернувшихся есть девочка, похожая на ее дочь. Та, не веря своему счастью, нашла коня и помчалась забирать ее. Их радости не было предела, мою бабушку Реню уже считали мертвой. За то время, пока ее не было дома, семья потеряла одну дочь, вторая стала инвалидом.

Потом был очень тяжелый послевоенный период, учеба в школе, решение оканчивать десятилетку, политехнический институт, целина, работа инженером на МЭЗ в Минске, создание семьи. Моя бабушка дала клятву своей матери никогда не рассказывать о том, что она была узником. Все боялись репрессий. Бабушка рассказала всем нам свою историю только через сорок пять лет после окончания войны, мне, ее внучке, тогда исполнился один год.

В 1995 г. она с единомышленниками создала Общественное объединение бывших узников фашизма Партизанского района г. Минска «ДОЛЯ», которое объединило около 600 человек с похожей судьбой. Бабушка руководила этой организацией 20 лет, отдавая ей душу, ум и сердце. Организация оказала помощь очень многим людям из числа бывших узников фашизма и сделала много других хороших дел, но это уже совсем другая история.