Для того, чтобы обработать весь массив информации, Бюро по защите конституции создало Центр по документированию последствий тоталитаризма. Туда (а не только в Национальный архив Латвии) также попали архивы ЦК КП Латвии и Совета министров. Националисты сразу же потребовали обнародовать все имеющиеся данные и заклеймить бывших агентов КГБ.
Но в 1994 году был принят закон «О хранении и использовании документов бывшего КГБ и констатации факта сотрудничества с КГБ», по которому сведения о сотрудничестве человека с КГБ можно обнародовать только через суд и только в том случае, если он занимает госдолжность или баллотируется в депутаты. Более того, его дополнили огромным количеством поправок, которые эти нормы фактически торпедируют, и приостановили его действие до 2014 года. К этому моменту вся информация просто теряла практический смысл в связи со сменой поколений.
Показательно, что засекречивать архивы стали именно те, кто был с ними знаком: руководство контрразведки и президенты Латвии. И в конце концов закон «о сотрудничестве с КГБ» заморозили аж на 50 лет вперед.
Однако общество требовало крови. Ввиду этого из академических ученых, в основном историков была создана Комиссия по научному исследованию деятельности КГБ, которая до конца мая 2018 года должна была разобраться в засекреченных бумагах и «порекомендовать», что из них можно обнародовать, а что не стоит.
Разобрались. Теперь не поймут, как жить дальше.
Совершенно секретно
В распоряжении Комиссии оказались 50 тыс. листов дел оперативной разработки на 23 тыс. человек, привлеченных агентурной деятельности с 1953 по 1987 год: 4 тыс. картонных карточек на 30 тыс. человек, включая агентуру, резидентов и держателей конспиративных квартир; 583 агентурных дела на деятелей науки и культуры, привлеченных к сотрудничеству с КГБ (эти данные волнуют латвийское общество особенно сильно); личные номенклатурные дела работников ЦК и Совмина; докладные записки республиканского КГБ о положении дел и об отдельных персонажах; наконец, так называемая Delta Latvija – архив электронной базы сообщений республиканского КГБ (первая, несколько неуклюжая попытка компьютеризации агентурных донесений).
Работа не задалась с самого начала. Контрразведка отказала Комиссии в выносе документов из своего здания, а в большую часть помещений, где хранится архив, даже людям с одобренным допуском вход был запрещен, поскольку эти помещения не просто латвийская секретная зона, а сертифицированная секретная зона НАТО. В качестве компромисса ученым разрешили фотографировать документы, после чего они перещелкали на пленку картотеку агентуры, а теперь предлагают опубликовать ее в оригинальном виде, чтобы не было обвинений в том, что на какого-нибудь бывшего агента клевещут.
Сейчас любой гражданин Латвии имеет право обратиться в Центр по документированию последствий тоталитаризма только с одним вопросом: упоминается ли он в архивах? В ответ он получает выписку, напоминающую результат работы электронного поисковика. Как правило, это агентурные сообщения (проще говоря, «стук») или выдернутые из контекста предложения из дел оперативной разработки. При этом гражданин не может знать настоящие имена тех, кто на него доносил или следил за ним, то есть участвовал в оперативной разработке. На практике это выглядит довольно комично. Человеку направляют некий текст, из которого следует, что агент «Барсук» сообщил, что объект «Мышь» говорил и делал то-то и то-то. Занимательно, но бесполезно.
Однако штатные сотрудники Комиссии знают все настоящие имена агентуры. Ее председатель Карлис Кагерис – эксклюзивный носитель информации о тайной и личной жизни десятков тысяч своих сограждан, начиная с 1953 года. Он хорошо понимает, почему латвийская контрразведка и высшие политики торпедируют идею обнародования архива. И его задевает то рвение, с которым контрразведка отстаивает тотальную секретность. Создается впечатление, что она кого-то прикрывает.
Отделение козлищ от ангцев
Как минимум 30 из примерно 600 сотрудников КГБ Латвии на 1991 год перешли на работу новую контрразведку. Это вызывало критику националистов, но им заткнули рот, объяснив, что эти 30 – истинные латыши и незаменимые специалисты. По данным газеты ВЗГЛЯД, среди них есть, например, почерковеды и обладатели других эксклюзивных профессий. За 1990-е годы они успели состариться и уйти на пенсию, так что вопрос отпал сам собой. Зато возник вопрос мотивов каждого из агентов.
Например, сотрудник 5-го отдела (идеологическая борьба) мог превентивно завести на кого-нибудь агентурную карточку просто для того, чтобы другой сотрудник, скажем, из 2-го отдела (военная контрразведка) не перехватил перспективную историю. А тот, на кого эту карточку завели, – ни сном, ни духом.
Кроме того, некоторые карточки могут содержать данных «от третьих лиц», но в архивном виде дело все равно заведено на некоего т-ща N-s.
Другой пример: есть сугубо уголовные преступления, находившимся в ведении КГБ: коррупция, контрабанда, бандитизм, кое-что из экономики, дела по произведениям искусства, особо тяжким и сексуальным преступлениям. Поскольку архив предполагалось сделать политическим инструментом, это как бы реабилитирует сотрудников КГБ, не связанных с идеологической борьбой.
Люди старшего поколения (а таких во властной элите Латвии большинство) настаивали на том, что многие латыши в советское время сотрудничали с КГБ за карьеру и блага. Этих предлагалось публично осудить, раз уж Евросоюз не одобряет виселицы на Домской площади, а тех, кого вербовали шантажом, – мягко пожурить и отпустить. Быстро выяснилось, что у шантажа как метода вербовки очень широкие рамки и тонкие грани.
С гомосексуалистами все понятно. Но вот другой пример: некоего деятеля культуры P-s вызывают в особняк на Бривибас и говорят: на гастроли в Швецию не поедешь, у тебя там выводок родственников-эмигрантов. Деятелю культуры грустно. Тогда другой оперативник говорит: ладно, ты ж народный артист, будешь нести нашу культуру в шведские массы, только пакет захвати – в Стокгольме к тебе подойдет дядя с бородой и в очках, отдашь его ему. И что теперь с таким агентом делать? Ведь у него целое дело оперативной разработки и кличка «Артист».
Поэтому в Латвии на полном серьезе задают риторический вопрос: «а если новый режиссер Национального конкурса песни окажется в досье, что будет со всем хором?».
Идем далее. Скорее всего, часть агентуры КГБ параллельно работала на националистическое подполье, и теперь может возникнуть крайне двусмысленная ситуация. Еще в конце 1980-х ходили слухи о предательстве некоторых штатных сотрудников КГБ (выявился только Юрис Боярс), а ведь они тоже имели некий агентурный массив, кого-то разрабатывали, писали справки и отчеты. Их тоже можно ненароком засветить. Возможно, кто-то из этих двойных или даже тройных агентов до сих пор находится во властном истеблишменте.
С познавательной точки зрения Москву тоже может заинтересовать, кто в латвийском КГБ на рубеже 1980-1990-х годов сознательно работал против союзной власти. По косвенным данным, эту информацию можно будет восстановить по открытым Комиссией Кангериса данным, если их все-таки начнут публиковать. И речь идет не только о генерале Йохансоне, умершем в 2017 году. Вот латвийская контрразведка и беспокоится.
В общем, для желтой прессы и успокоения общественного мнения вполне хватит 583 карточек на деятелей культуры. Среди них, кстати, начался сеанс саморазоблачения. Первым был поэт Янис Рокпелнис, написавший покаянное письмо президенту. Многие, правда, расценили поступок Рокпелниса как самопиар, но процесс пошел.
Меж тем, на белом свете не так уж много латышей. Зачем же выбрасывать на поверхность не до конца проверенный массив компромата, про который даже его исследователи ничего толком сказать не могут. Чтобы все передрались? Ну, если так хочется, можно им из России что-нибудь подкинуть.
Легендарные мешки из-под картошки
В Литве история архивов развивалась иначе – весело, разухабисто и кинематографично, не то что в чопорной Латвии.
Предвидя неизбежное, основной массив архива республиканского КГБ начал вывозить генерал Эдуардас Эйсмунтас. Непосредственно с этого момента начинается шпионский триллер, некоторые сюжетные ходы которого не подлежат огласке, а другие превратились в миф и затейливый квест для посвященных.
Говорят, что Эйсмунтас собрал целый железнодорожный эшелон с документами на станции Новая Вильня, но отправил он его в Москву или нет – не ясно до сих пор, а 1987 году он подал в отставку и уехал.
Его сменил генерал Ромуальдас Марцинкус – острослов и циник, любивший сиживать в баре «Бочяй» с интеллектуалами из «Саюдиса». По одной из конспирологических теорий, Марцинкус спрятал часть архивных данных в мешках из-под картошки, которые в багажнике черной «Волги» перевезли на одну из дач в поселке Союза писателей под Вильнюсом. В дальнейшем их следы теряются, но были люди, которые утверждали, что документы потом вывозились уже не оптом, а в розницу, что наводило на мысль об их целенаправленном использовании по назначению.
Марцинкус был отстранен от должности 12 января 1991 года, то есть накануне штурма вильнюсской телебашни – его посчитали «недостаточно лояльным» для проведения силовых операций. Примерно с этого момента деятельность литовского КГБ впала в коллективную кому. Литовские сотрудники, когда не пили, не делали вообще ничего, а прикомандированные из России и Белоруссии не понимали, что с ними будет дальше, и сильно переживали.
Последним председателем КГБ Литвы (вернее, и.о.) стал именно такой командированный – генерал Станислав Цаплин. По-литовски он не говорил, к происходящему относился прямолинейно, отказался сотрудничать с новой властью и запретил сотрудникам участвовать в передаче дел новому литовскому Департаменту охраны края (KAD), за которым маячили англичане и канадцы. Успел ли он что-то вывести – большой вопрос. Технических ресурсов для этого уже не было, но нестандартные ходы типа тех же «мешков из-под картошки» никто не отменял.
Через несколько месяцев тело генерала Цаплина с проломленной головой было обнаружено в подземном переходе под опорами Большого Каменного моста у Дома на Набережной в Москве. В те годы это было мрачное место, особенно – в темное время суток. Большая и неповоротливая следственная группа какое-то время тыкалась во все стороны, но затем дело закрыли, объявив уличным грабежом. Запустить следствие заново не удалось – Москве было уже не до Прибалтики.
Теперь по Литве ходит байка об ученической тетрадке, в которую на литовском языке переписаны имена агентуры из числа творческой интеллигенции и профессуры. Поиск следов этой тетрадки, как и «мешков из-под картошки» теперь сродни общению с людьми, которых похищали инопланетяне.
Ссылка
