Оттого удивительно, что выступление ее главного хранителя прошло так обыденно и оказалось воспринято обществом (или народом, кому как называть удобнее) столь безразлично. А ведь потом якобы защищающие народ партии и движения снова спохватятся и опять затянут старую песню про «народ не спросили, не послушали, обманули». Хотя как раз именно сейчас председатель Конституционного суда Российской Федерации Валерий Зорькин вынес на публичное обсуждение вопрос о необходимости конституционной реформы, что, по сути, и означает пересмотр того самого социального договора.

Надо признать, время такого шага действительно пришло. Хотя нынешняя редакция Основного закона является результатом аж четырех поправок, по сути, она так и остается продуктом итога геополитического поражения СССР перед коллективным Западом, или, по другой версии — непосредственно перед США, хотя это и не совсем верно.

Распад СССР означал не только крушение Советского Союза как государства, он знаменовал собой признание ошибочности коммунистической идеи организации общества еще на уровне того самого социального договора. А так как природа не терпит пустоты (любые нормы, законы и прочие правила нуждаются в опоре на конкретную понятийную базу определений «что есть добро»), вместо советской конституции социальный договор потребовалось формулировать заново. Так как собственного представления о его устройстве у общества в тот кризисный момент не существовало, «добрые люди из-за лужи» с яркой дружеской улыбкой помогли неразумным его написать. Так сказать, по образу и подобию единственно правильного и, безусловно, верного демократического образца.

В результате мы согласились на, казалось бы, идеальную схему. Источником власти является народ. Государство ему только служит ради обеспечения социальной справедливости. Технически властный механизм разделен на пять друг от друга независимых ветвей. Интересы народа представляют депутаты. Они же имеют право разрабатывать и принимать законы, фактически визуализирующие народные чаяния по любому вопросу. Противовесом законодателям служит исполнительная власть, состоящая из разных министерств, ведомств и прочих служб, в конечном итоге подчиняющихся президенту.

Чтобы те и другие не своевольничали, их уравновешивает судебная ветвь, призванная строго независимо следить за соблюдением действующего законодательства. Отдельно от всех находится центральный банк, занимающийся только денежными вопросами и ограждающий финансовую систему страны от посягательств всех прочих ветвей или частных лиц.

Пятым базовым элементом является разделение полномочий между властью центральной (во всех смыслах, от законодателей в Думе до президента) и властью на местах. Он призван защищать народ от произвола чрезмерной абстрактности «больших начальников в далеких столицах». Над всем этим независимым наблюдателем стоит Конституционный суд, постоянно проверяющий действия ветвей на соответствие нормам Основного закона.

На первый взгляд, предложенная схема выглядит логичной, стройной и оптимальной, но по факту за демократическим фасадом находится механизм реализации не социального договора с обществом как баланса между властью и народом, а соглашения между разными группами общества ради гарантии защиты от узурпации власти какой-то одной из них! Иными словами, это даже не буржуазный договор, это чистой воды «семибоярщина», то есть механизм дележа власти и страны между крупнейшими клановыми группировками без сваливания в тотальную гражданскую войну.

Интересных и важных тут есть два момента. Во-первых, подсунутая схема вовсе не является чем-то искусственным. В государственном смысле Соединенные Штаты Америки как раз именно так и организованы по сей день. Во-вторых, она не универсальна, что выливается в ее неустойчивость. Конституция действительно материализует социальный договор, но отражает не столько соглашения между народом и государством, сколько формализует представления самого народа о том, как надо в норме жить. Отсюда и проблема ее стабильности.

Написать можно что угодно. Тем более что формулировки применяются предельно расплывчатые, допускающие самые широкие вольности в личных трактовках заложенного в них смысла. Но если закрепленный на бумаге механизм внутреннему собственному представлению конкретного народа «о правде жизни» не соответствует, конструкция быстро начинает дрейфовать в сторону фактического положения вещей. Так появляются разного рода «пожизненные президенты» и вечные премьер-министры.

Но это еще цветочки по сравнению с итогами неоднократных попыток натягивания этой идеалистичной западной клановой демократической «совы» на колючий глобус реалий совершенно других культурных традиций. Особенно в Африке и на Ближнем Востоке. Впрочем, было бы странным ожидать чего-то иного от системы, в которой колыбелью и примером демократии преподносится Британия — абсолютная монархия, при том монархия феодальная, вообще никакой конституции не имеющая.

Стоит ли удивляться, что вскоре после принятия результата идеологической диверсии в качестве официальной конституции в России возникла и своя новая клановая «семибанкирщина»? По сути, являвшаяся той же «семибоярщиной», только в новом виде уже банковско-финансовых кланов, контролировавших более половины национальной экономики, потому считавших себя вправе, как и финансисты в США, претендовать на верховную официальную власть в российском государстве.

Ее ключевым инструментом служила тяга регионов к сепаратизму, а если быть честным, популярное в российской культуре убеждение, что государство простому народу жить только мешает. Из чего следует, что народу от государства лучше держаться подальше, а все «свои» вопросы решать самому, на местном уровне и по местным понятиям. Даже если они не стыкуются с юридическими нормами.

На выходе получалось усиление центробежных процессов, в конечном итоге ослабляющих государство и ведущих к превращению регионов в местные боярские вотчины. Уровень жизни населения и безопасность его жизни от этого только падали (вспомним «лихие девяностые»), но свое недовольство народ направлял не на себя или местные власти, а на государство, которое «не обеспечило, обмануло, предало и вообще продалось олигархам».

С тех пор, как бы странно это ни звучало, в государственной политике и госстроительстве исподволь, но неуклонно проявляется подсознательная тяга народных представлений о правильном государстве в сторону «сильного царя». Образ намеренно утрирован для лучшей точности наглядности отражения происходящего. Всеми доступными способами Кремль «возвращал в берега» как «вольных купцов» в лице зарвавшихся олигархов, так и собственных чиновников. Правда, с последними было сложнее. Приводить к стандартному виду одновременно и своих, и местных у государства откровенно не хватало ресурсов, потому слона пришлось есть по частям.

Не сказать, чтобы достигнутый результат являлся идеальным, однако сложно отрицать факт наличия серьезных успехов. Достаточно сравнить хотя бы размеры налоговых поступлений в 1997 и 2017 годах, как, впрочем, размеры пенсий, зарплат, количество машин на душу населения и прочие чисто измеряемые показатели. Разве что в нашей культурной традиции благодарить государство за успехи обычно не принято, потому ожидать искренних оваций не приходится.

Но суть не в этом. К настоящему моменту количество накопившихся внешних перемен привело нас (народ, общество и государство) к необходимости пересмотра того самого общественного договора, который называется Конституцией. Хотя бы для того, чтобы закрепить в нем те глубинные и фундаментальные изменения в текущей реальности, которые уже накопились в ней по факту.

Ключевых направлений сложилось три. Первое сводится к пересмотру модели разделения полномочий между местной властью и федеральным центром. Слишком часто получается, что на местах нести ответственность перед населением от лица государства не хотят, но вину за это перекладывают на далекий центр, «забирающий все деньги». Хотя стоит им деньги получить, почти тут же следом приходится присылать бригады специалистов СКР, ибо «воруют-с». По сути, новая схема властного взаимодействия уже сложилась и показывает себя достаточно неплохо. Однако в действующей формулировке норм Конституции она не отражена, что создает возможность нападок на нее со стороны «защитников социального договора», по странному совпадению, зачастую оказывающихся играющими в пользу кого-то из местных кланов.

Второй проблемой являются деньги. Как ни крути, но копировать американскую схему с ФРС не есть самое правильное действие. Тут самое время вспомнить, что успехи китайской модели в значительной степени основаны на подчинении центрального банка страны его правительству.

Однако наиболее существенной всё же является третья проблема — пересмотр распределения властных полномочий между президентом и парламентом. Даже у «хранителя Конституции» в статье проскакивает намек на сожаление по поводу наметившегося перекоса в пользу исполнительной ветви. Формально Зорькин прав. Если смотреть с позиции закрепленных на бумаге норм нынешнего «соглашения банковских кланов от 1993 года», то всё так и есть.

На протяжении полутора десятков лет администрация президента всеми силами наступала на парламентскую вольницу. Но ведь депутаты, по сути, как раз и представляют не столько сам народ, сколько всевозможные местные (впрочем, не только местные) клановые боярские и банкирские группировки, преследующие, в первую очередь, собственные корыстные, а не государственные, цели. Понятное дело, они как раз яростнее всего и требуют «возврата к истокам» в части ограничения власти президентской ветви. В том числе с подачи разного рода западных НКО, радеющих за спасение принципов «всемирной демократии». Мол, иначе президент фактически превратится в монарха, разве что выборного.

Определенная доля истины в таком сравнении, безусловно, присутствует. Но так ли она плоха, как западные демократы пытаются преподнести? Практика показывает, что демократия как механизм, нам, мягко скажем, не интересна. Бегать по судам по малейшему поводу? Защищать права всяких там ЛГБТ или требовать ввода гендерных квот на руководящих должностях?

Сказанное ни в коей мере не означает безусловность преимущества монархии как таковой. Тем более в ее абсолютистской форме. Собственный исторический опыт не стоит забывать. Однако надо когда-то признать официально, что западная модель общества, с ее лоббистами, популистами, юридически законной вакханалией популизма больных на голову либеральных меньшинств всех видов и раскрасок нам, нашей культуре, нашей общественной психологии решительно не годится. Она нам попросту чужда. А значит, и их модель социально-политической организации нам не подходит тоже. Требуется своя, и она, судя по всему, должна быть значительно более централизованной.

Какой именно — вот это и есть главная тема общественной дискуссии, которая должна сейчас начаться. Но, увы, пока не слишком начинается. И это не очень хорошо, так как заметание мусора под ковер обычно всегда оборачивается накоплением социальной напряженности, чреватой внезапным взрывом. Не обязательно революционным в классическим виде, с делением на классы и утверждением новых общественных идей.

Гораздо хуже вариант майдана, а именно он сегодня у наших зарубежных «партнеров» пользуется наибольшей популярностью. Потому что позволяет быстро сносить неугодные государства с минимальным риском оказаться в состоянии большой горячей войны с сильным соперником. И не думайте, что в феврале 2014 всё закончилось. Точно по этой же схеме Вашингтон сейчас сносит Боливию, подводит к краху Аргентину и, в определенном смысле, «выиграл» Турцию.

Вот чтобы не давать этим «доброхотам» удобных возможностей устроить пожар в нашем доме, и требуется своевременно устранять накопившиеся очевидные несоответствия между теорией и практикой. Прежде всего в области того самого социального договора. Именно для этого вопрос на общественное обсуждение и вынесен. Чтобы спокойно, в рабочем порядке, без революций и глобальных потрясений.

Впрочем, и тут можно как всегда. Сначала массово тему потроллить, изгаляясь в собственной ироничности и наплевав на результат, а потом снова жалиться на предательство властью народных интересов и игнорирование чаяний. Как говорится, каждый себе путь выбирает сам.