Общеизвестный факт, что 27 июня 1941 г. руководство Венгрии, находясь под психологическим и политическим воздействием территориальной ревизии, осуществлённой в результате т.н. Венских арбитражей, не дожидаясь просьбы Гитлера, начало войну против СССР, в ходе которой венгерские войска около трёх лет вели военные действия на советской территории. Первые оккупационные отряды были сформированы из солдат Карпатской группы, первоначально предназначавшейся для использования на фронте и задержанной немецким военным руководством до осени 1941 г. На смену Карпатской группе венгерское политическое руководство предложило для ведения оккупационной деятельности 5 бригад, надеясь тем самым предупредить дальнейшие требования немцев. 121-я и 124-я бригады были переброшены в Проскуров и Винницу, а 102-я, 105-я и 108-я бригады – в Бердичев. Главной задачей наступающих войск было преследование отступавших частей Красной армии до самого Днестра с одновременным прикрытием немецких и румынских частей. Командующим этими наступающими войсками был назначен генерал-лейтенант Ференц Сомбатхеи (позже ставший начальником Генерального штаба в звании генерал-полковника). В течение нескольких дней в состав Карпатской группы, перешедшей границу 28 июня, входил и Мобильный корпус, который, однако, вскоре был передан в подчинение немецкой группы армий «Юг». 6 октября 1941 г. в Виннице было создано Командование венгерской оккупационной группы, в распоряжении которого к февралю 1942 г. находилось уже 5 дивизий и несколько более мелких подразделений общей численностью приблизительно в 40 тысяч человек. Численность дивизий поначалу едва превышала численность усиленных полков. С 5 февраля 1942 г. до мая 1943 г. венгерские оккупационные войска, растянувшиеся по увеличившейся линии фронта, находились под контролем Командования западной оккупационной группы и Командования восточной оккупационной группы, в то время как Верховное командование еще 17 января 1942 г. было размещено в Киеве.
Западная группа (121-я и 124-я пехотные бригады) действовала к западу от Днепра в относительно спокойных условиях. Зато восточная группа (102-я, 105-я и 108-я пехотные бригады) [2] в районе Чернигова, Брянска и Курска с самого начала вступила в бои с крупными партизанскими отрядами [3]. Командирами и руководителями этих частей стали такие известные в своё время генералы и старшие офицеры, как, например, генералы Карой Богани, Силард Бакаи, Дежё Ласло, Золтан Алдя-Пап, Золтан Шомлаи, полковник Шандор Захар и другие.
Документы судебных процессов приподнимают завесу молчания
С точки зрения изучения интересующей нас тематики необыкновенно важны хранящиеся в Центральном архиве ФСБ России материалы судебных процессов 1947 г. над Алдя-Пап, Золтаном Шомлаи и их сообщниками. В фонде уголовных дел Центрального архива ФСБ России хранится около 30 тысяч следственных дел в отношении лиц, служивших в армиях гитлеровской Германии и её союзников, в отрядах особого назначения, в частях по поддержанию порядка и оккупационных войсках. Во время войны и после неё эти лица были осуждены за преступления против мира и человечности, за насилие над военнопленными и гражданским населением, шпионаж, незаконное хранение оружия и иные преступления [4]. Публикация этих источников началась лишь в последние годы [5].
Компетентные советские государственные органы провели активную и широкую работу по выявлению и разоблачению военных преступников и помогавших им лиц. Золтана Алдя-Пап и его пособников обнаружили в советском лагере для военнопленных [6], а Силард Бакаи, Золтан Шомлаи и его сообщники были найдены в Венгрии. Несмотря на то, что Бакаи и сам признал [7], что воинские части, находившиеся под его командованием, совершили военные преступления, в 1992 г. в условиях политической и правовой неразберихи ельцинских времен Бакаи был реабилитирован, хотя это, вероятно, не последнее слово, сказанное историей.
В сентябре 1947 г. Совет министров СССР принял постановление о проведении новых публичных процессов над бывшими военнослужащими враждебных армий. В ходе выполнения этого постановления перед судом предстали 143 человека (в том числе 23 генерала, 78 офицеров и 37 унтер-офицеров и рядовых, по национальности 117 немцев, 13 венгров, 7 румын и 1 австриец). 138 из них были осуждены как военные преступники [8].
Осенью 1947 г. военный трибунал Черниговской области заслушал дело 16 иностранных граждан (13 венгров и 3 немцев), обвинённых в совершении военных преступлений, перечисленных в 1-й статье Указа Президиума Верховного Совета от 19 апреля 1943 г. Публичный судебный процесс состоялся 17-25 ноября 1947 г. в кинотеатре им. H.A. Щорса. Девятидневное судебное заседание было увековечено для потомков. Обвиняемым были назначены адвокаты. За совершение преступлений на оккупированных территориях венгерские генералы – генерал-лейтенант Золтан Алдя-Пап, генерал-майоры Ласло Сабо, Иштван Бауман, Дёрдь Вуковари и Геза Эрлих, полковники Шандор Захар, Ференц Амон, Бела Шафрань, Миклош Мичкеи и Тивадар Секей, майоры Ласло Шипрак и Дёзё Бердефи, а также подполковники Бруно Байер и Стефан фон Тюльф, командир военного округа Генрих Дросте и гонвед Йожеф Борош – были приговорены к 25 годам заключения в исправительно-трудовых лагерях [9]. Один из обвиняемых, генерал-лейтенант Золтан Алдя-Пап, с самого начала признал свою вину и даже отказался от возможности подать апелляцию [10]. Осуждённые были отправлены в лагеря Воркутлага [11].
В ходе розыска военных преступников компетентные советские органы работали в тесном контакте с венгерскими властями [12].18 февраля – 23 июля 1947 г. Управлением контрразведки советского Будапештского военного гарнизона были найдены и подвергнуты предварительному заключению генерал-майор Золтан Шомлаи, подполковники Шандор Райтер и Ласло Варга, прапорщик Йожеф Темеши, старший лейтенант Иштван Пружински и капитан Иштван Тот [13]. По окончании войны венгерские власти также возбудили дело против указанных выше лиц. В августе 1946 г. органы венгерской государственной полиции арестовали Золтана Шомлаи, Ласло Варгу, Иожефа Темеши и Иштвана Тота по подозрению в совершении военных преступлений. Их дело разбиралось в Будапештском народном суде, который в приговоре, оглашённом 21 декабря 1946 г., оправдал обвиняемых за отсутствием доказательств. Генеральный прокурор обжаловал этот приговор во Всевенгерском совете народных судов, где, однако, дело было «отложено в долгий ящик», а его копия вскоре попала в руки компетентных советских органов [14]. Следствие проводилось Управлением контрразведки Центральной группы советских войск [15]. Закрытый процесс над обвиняемыми состоялся 9 сентября 1947 г. в военном трибунале Центральной группы войск в австрийском городе Бадене (близ Вены), приговор и в этом случае предусматривал заключение в исправительно-трудовых лагерях сроком на 25 лет [16].
Отдельная проблема состоит в том, что за неимением необходимых архивных материалов пока невозможно точно описать процесс розыска венгерских военных преступников советскими органами. На основании разрозненных данных можно предположить, что компетентные советские органы вели розыск в нескольких направлениях. Вероятно, работники контрразведки 2-го и 3-го Украинских фронтов [17] прибыли в Венгрию со списками, на основании которых они постарались отыскать венгерских военных и политических руководителей, заподозренных в совершении военных преступлений. При составлении списков они получили помощь не только от находивщихся в Венгрии политиков-коммунистов, но и от Временного правительства Венгрии [18].
В донесении Сталину от 13 августа 1945 г. Абакумов отметил, что важнейшей частью работы военных контрразведчиков был розыск военных преступников, против которых было возбуждено судебное дело [19]. Параллельно с этим серьёзная оперативная деятельность по розыску лиц, участвовавших в совершении преступлений на оккупированных территориях, велась и в советских лагерях для военнопленных. Конечно, и в том и в другом случае использовались списки имён, которые были составлены на основании протоколов, подготовленных центральным и местными органами Чрезвычайной государственной комиссии (ЧГК). Помимо этого, очень важную информацию о зверствах, совершённых на оккупированных территориях, предоставляли лица, отбывавшие трудовую повинность в составе венгерской армии и взятые в плен советскими войсками или во многих случаях добровольно переходивших на сторону Красной армии.
После принятия в Российской Федерации закона № 1761-1 от 18 октября 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий» органы прокуратуры пересмотрели практически все архивные уголовные дела, касающиеся иностранных граждан. Согласно постановлениям Главной военной прокуратуры Российской Федерации от 3 октября 2002 г. и от 30 июля 2003 г. привлечение к уголовной ответственности Алдя-Пап и 15 других лиц, а также Шомлаи и 5 других лиц было признано обоснованным и законным, не подпадающим под действие закона о реабилитации [20]. Осуждённые генералы, офицеры и солдаты служили в составе оккупационных частей, выполнявших именно охранные и карательные задачи. Упомянутые командиры позже дали во многом правдивую оценку сущности порученных им обязанностей.
Осуждённый за совершение военных преступлений полковник Бела Шафрань в ходе состоявшегося в 1947 г. процесса над Алдя-Пап очень точно охарактеризовал деятельность Восточной оккупационной группы: «Восточная оккупационная группа, в которую входил и мой 251-й полк, выполняла охранные и полицейско-карательные функции на захваченной территории Украины и Белоруссии. Правительство Хорти возложило на нас эти позорные функции по приказу Гитлера с тем, чтобы освободить от оккупационной службы немецкие войска и их целиком бросить в бой против Советской армии» [21]. А начальник штаба выполнявшей карательные задачи 105-й дивизии Шандор Захар дал следующую оценку: «Адмирал Хорти и генерал Сомбатхейи получали от Гитлера указания самыми жестокими методами репрессий проводить оккупационный режим на захваченной немцами территории Украины; применять любые карательные методы для того, чтобы устрашить население, заставить его подчиниться немцам, установить полный порядок в тылу немецких войск и обеспечить охрану немецких коммуникаций. Венгерские войска должны были обеспечить выкачку из оккупированных советских районов необходимого для германской армии продовольствия, сырья и рабочей силы для германской промышленности. Указания, полученные от Гитлера адмиралом Хорти и генерал-полковником Сомбатхейи, легли в основу всей нашей дальнейшей оккупационной службы на Украине» [22].
«Венгерский порядок» был установлен не только на Украине, он распространялся на Брянскую, Курскую и Воронежскую области России, а также на значительные районы Белоруссии, то есть на территории, во много превосходящие территорию Венгрии. С осени 1941 г. венгерские войска выполняли функции оккупационных сил на более 0,5 млн км2 территории СССР. Эти войска составляли около 20-25% общей численности немецких оккупационных войск.
Летом 1943 г. численность венгерских оккупационных войск превысила 90 тысяч человек [23]. На востоке венгерские войска, конечно, включая сражавшиеся на фронте части 2-й венгерской армии, достигли донских плацдармов в Урыве, Коротояке и Щучьем. Таким образом, в течение почти трёх лет несколько сотен городов, сёл, хуторов стали полем деятельности венгерских вооружённых сил.
Конечно, более точное описание всех элементов вырисовывающегося геноцида потребует дальнейших серьёзных исследований. Архивные документы раскрывают потрясающие подробности, систему и «точный механизм» того процесса, в ходе которого венгерские солдаты в качестве сообщников немцев и военных других национальностей с буквально невообразимой жестокостью физически уничтожили ныне пока ещё точно не определимые массы советского гражданского населения, главным образом, стариков, женщин, детей и военнопленных.
Немцы и украинцы, венгры и румыны, итальянцы и финны, латыши и литовцы – таков далеко не полный перечень тех национальностей, из представителей которых состояли войска и вооружённые отряды, осуществившие самый крупный во всемирной истории геноцид, сопровождавшийся наибольшим количеством жертв. Таким образом, в геноциде на оккупированных территориях СССР, жертвами которого в конечном итоге стали около 13,7 млн человек, то есть более чем в 1,5 раза больше, чем погибших советских солдат (а ведь это тоже ужасная цифра – 8 млн человек), участвовали и несколько десятков тысяч венгерских солдат [24]. В то же время мы знаем, что невозможно создать иерархии народов ни по культурному, ни по моральному признаку. Такие иерархии конструируются только в рамках расистских «теорий», история которых не случайно сопровождается историей геноцидов.
Разумеется, венгерский аспект этой истории может считаться венгерским лишь относительно, ведь, как показывают документы, венгерские силы «по поддержанию порядка», «карательные» дивизии, батальоны и роты всё время действовали сообща с немцами или под немецким контролем, что определённо выразилось в образе действий венгров. По свидетельству источников, даже часть переживших оккупацию советских граждан, свидетельствовавших о происшедшем, не всегда могли отличить друг от друга немцев и венгров. Однако это не означает, что на многих территориях, во многих населённых пунктах убийства совершались венгерскими силами по «поддержанию порядка» не в рамках самостоятельных акций. Из протокола ЧГК от 16 марта 1945 г., в котором обобщается ущерб, нанесённый фашистскими оккупантами в Черниговской области, выясняется, что лишь в одной этой административной единице Украины немецкие и венгерские «каратели» (по терминологии документальной повести умершего в 1994 г. известного белорусского советского писателя Алеся Адамовича) убили приблизительно 103 тысячи мирных граждан и более 24 тысяч военнопленных [25].
Не случайно, что и местное русское (и нерусское) население тоже сохранило в памяти «деяния венгров», и молодые, и старики по сей день напоминают о них приезжающим в эти края венгерским ученым и туристам [26]. Конечно, историки главным образом опираются не на эту память. Важнее всего документы, свидетельства, появившиеся по свежим следам событий.
В России общеизвестно, что составление и сбор документов, касающихся геноцида и причинённого войной ущерба, в СССР было осуществлено местными, областными и всесоюзными органами Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР (далее – ЧГК). Ещё в ходе войны союзники достигли соглашения о расследовании преступлений, совершённых нацистами и их пособниками, однако первая комиссия по расследованию этих преступлений была создана именно в СССР [27].
Десятилетия замалчивания
Эти документы не случайно «покоились» в течение долгих десятилетий в глубине архивов, как не случайно и то, что в начале 2000-х гг. они в большом количестве были «извлечены» оттуда на свет божий. В отличие от современной Германии, государства-правопреемники держав, которые в качестве союзников, коллаборантов нацистской Германии напали на СССР, осуществляют своего рода пересмотр истории, распространившийся почти на весь восточноевропейский регион. Этот пересмотр с различной интенсивностью протекает практически со времени смены общественного строя.
Создаётся впечатление, что определённые группировки новых властных элит пытаются задним числом выиграть Вторую мировую войну! В соответствии с этим в прибалтийских государствах, Румынии, у нас, в Венгрии, да и на Украине идёт «отмывание грязного белья» под знаком политики, служащей легитимации нации и государства, делаются попытки оправдать действия регулярных военных отрядов и организаций, зверствовавших на советской территории.
В Венгрии на государственные средства ведётся пропагандистская кампания по героизации армий, принимавших участие в нападении на СССР и продолжавшемся почти три года ограблении и физическом уничтожении мирного населения. Однако возникает законный вопрос: почему архивные документы, со всей очевидностью доказывающие осуществление геноцида, страшных преступлений, совершённых армиями малых восточноевропейских стран, нацистскими коллаборантами, до сих пор были недоступны?
В эпоху государственного социализма в Венгрии – под влиянием советской опеки – с 1948 г. практически замалчивалась вся сложная и страшная история военных преступлений, которая замещалась несколькими общими критическими замечаниями в адрес «хортистского фашизма». Это имело многообразные причины. После Нюрнбергского процесса и спада первой волны наказаний военных преступников в СССР вся проблематика массового уничтожения населения, от Холокоста до всеобщего геноцида на советских территориях и деятельности венгерских, итальянских и румынских войск, а также прибалтийских и украинских карательных отрядов, внезапно сошла с повестки дня.
Эпоха замалчивания наступила под влиянием серьёзных причин. В исторических работах особое внимание уделялось тому, что характер и масштабы геноцида вызвали в советском обществе глубокий психологический шок, который советское руководство постаралось смягчить «обычным» способом – «лучше не говорить об этих ужасах». Другая причина крылась в отношениях с новыми союзниками, в попытке свести до минимума конфликты, которые могли бы возникнуть на этой почве [28].
В СССР вообще интересовались прежде всего немецкими военными преступниками, имевшими значение для разоблачения «немецких реваншистов» и их американских «империалистических союзников». Вся проблематика геноцида против советского населения стала жертвой мелочных, близоруких политических расчетов. Всё это служило прежде всего задаче «умиротворения» и интеграции новых, прибалтийских республик СССР и его новых восточноевропейских союзников в соответствии с соображениями советской внешней и внутренней политики. Этот союз, а также цели государственного строительства требовали укрепления положения местных коммунистических властей, что, в свою очередь, предполагало достижение компромисса и сосуществования с местным национализмом.
Первым шагом в розыгрыше (в определённых пределах) «националистической карты», первой «уступкой» такого рода было предание забвению, замораживание «порождающего в народе разногласия» вопроса о военных преступлениях (в то время как для других областей политической жизни было характерно как раз пренебрежение национальными особенностями и чувствами). В целом всё это можно назвать табуированием на долгое время тематики геноцида, судьбы военнопленных и т.д. Частью этой «популистской» тактической игры было и то, что Сталин вычеркнул имя Миклоша Хорти из списка военных преступников и позволил ему бежать в Португалию, руководствуясь ошибочным предположением, что Хорти сохранил свою популярность, и его осуждение может затруднить положение местных коммунистов и их советских союзников в Венгрии [29]. В Венгрии при режиме Ракоши искажённая форма «национального примирения» проявилась и в известном факте принятия «рядовых нилашистов» в члены коммунистической партии. Конечно, позже важную роль в замалчивании событий геноцида сыграло и венгерское восстание 1956 г. Проводимая Кадаром после подавления восстания политика консолидации, новая фаза антисталинистской политики «национального примирения», прагматическая политика «народного фронта», избранная венгерским руководством, на долгие десятилетия затормозила научно обоснованный процесс реального национального самопознания [30].
В 1960-1970-х гг. в СССР лишь изредка публиковались архивные источники, касающиеся зверств, совершённых венгерской армией, прежде всего т.н. сил по поддержанию порядка. Например, на русском языке было опубликовано несколько документов, свидетельствовавших об участии венгерских солдат в Холокосте и физическом уничтожении советских военнопленных [31], однако не вызвало серьёзных откликов ни в обществе, ни в печати. В эпоху Кадара венгерские историки в духе «союзнической политики» не спешили сообщить об этих событиях, возможно, и потому, чтобы не нужно было заниматься реакцией советских войск, преступлениями, совершёнными советскими солдатами при освобождении Венгрии, да и вообще – историческими фактами, «подрывающими социалистическое национальное единство». Такое «стыдливое» отношение к историческим фактам было заметно ещё при Ракоши, после 1948 г., хотя именно сам партийный руководитель во время войны писал статьи, основанные на документах ЧГК, хотя и без конкретной ссылки на них [32].
Между прочим, до самого последнего времени замалчивание применительно к Венгрии действовало и в России, по принципу «в интересах примирения не следует обременять наши отношения с этими странами новыми проблемами», то есть документами такого типа.
Кроме того, нелёгкое наследие замалчивания было ещё более отягощено абсурдным политическим трюком осуществившего смену общественного строя ельцинского режима [33], который в интересах поддержания «хороших отношений», а также демонстрируя всему миру свою «правовую чувствительность», реабилитировал военных преступников, в том числе и венгров, например, казнённого Силарда Бакаи, который был главнокомандующим Восточной венгерской оккупационной группой. В Венгрии этот развернувшийся после смены общественного строя процесс реабилитации дошёл до того, что военные преступники реабилитировались даже во время правления «социалистическо-либеральной» коалиции. Всё это лишь подлило масла в огонь пробуждающегося в маленьких восточноевропейских государствах реакционного русофобского и антисемитского национализма, известного по периоду между двумя мировыми войнами и возрождающегося в наши дни. Однако фальсификации, нацеленные на «строительство нации», на обеление роли страны в войне и очернение памяти героев Великой Отечественной войны, «выманили» из российских архивов документы о военных преступлениях [34]. Доводы, доказывающие, что раскрытые таким образом факты могут быть использованы с теми или иными целями в качестве политического средства, верны. Но верно и то, что, чем многообразнее добытые из архивов исторические материалы, тем труднее установить политический контроль над научной областью, в которой, между прочим, неизбежно сталкиваются различные политические интересы.
Упомянутые выше усилия современных венгерских официальных кругов направлены на «обеление» [35] исторической роли хортистских оккупационных войск, воевавших в союзе с нацистской Германией. Однако эти попытки имеют под собой зыбкую почву, ведь в своё время даже сам Геббельс презрительно отзывался о роли венгров. Имевшаяся у Геббельса информация основывалась на непосредственном фронтовом опыте, о котором немецкие офицеры сообщали в Германию [36]. В этой связи стоит привести запись в дневнике Геббельса от 19 мая 1942 г., касающуюся партизанской войны в Брянской области: «В южной части этого региона венгерские элементы сражаются в очень трудных условиях. Им нужно теперь занимать и умиротворять одну деревню за другой, и это не слишком конструктивное дело. Когда венгры докладывают, что они “умиротворили” ту или другую деревню, это, как правило, означает, что ни одного жителя там не осталось. Это, в свою очередь, для нас значит, что мы едва ли сможем выполнять какие-нибудь сельскохозяйственные работы на такой территории» [37].
В наши дни о том, что творили венгерские солдаты на советских территориях, по-прежнему пишут лишь немногие венгерские историки [38]. Регулярно публикует работы по этой тематике только Кристиан Унгвари, пользующийся немецкими источниками [39]. Однако при этом он оправдывает нацистских (немецких и венгерских) охотников на партизан и саму охоту на партизан, сопровождавшуюся преступлениями против мира и человечности, делает вид, что преследование советских партизан, защищавших от оккупантов свои дома, землю, семьи, страну, велось вермахтом и СС на какой-то международной правовой основе.
С самой первой минуты, когда вермахт без объявления войны напал на СССР, он никогда не соблюдал на советской территории никаких норм международного права [40]. В Венгрии, как и в некоторых других странах, распространено предвзятое мнение, что немцы и их союзники убивали военнопленных и взятых в плен партизан, потому что СССР не подписал Женевскую конвенцию. К этому обычно «забывают» добавить, что в действительности СССР принял предписания международного права относительно обращения с военнопленными. СССР действительно не подписал в 1929 г. новую Женевскую конвенцию, но ратифицировал другую, заключённую в то же время конвенцию об улучшении участи раненых и больных в действующей армии. Тем самым СССР продемонстрировал, что в случае войны он намерен придерживаться норм международного права [41]. С другой стороны, венгерский автор не понимает, что на советских территориях вермахт никогда не соблюдал никаких законов, вытекавших из международного права того времени, участвовал в геноциде против советского народа, уничтожении военнопленных и в Холокосте. Нацисты считали СССР «несуществующей страной», чего не скрывал и Геббельс [42]. Это была логика тотальной войны, которой нацисты следовали только на Восточном фронте. Так развеивается опирающийся на псевдоправовые аргументы миф, оправдывающий вермахт и охоту на партизан.
Подчинение научной критики источников задачам идеологической борьбы, дискредитирующей СССР или сталинскую администрацию, приводит к грубой политизации прошлого; опирающаяся на политическую конъюнктуру критика «коммунизма» часто приводит к оправданию политических сил, которые в действительности заинтересованы, с одной стороны, в затушёвывании нацистского прошлого, истории геноцида и отождествлении «коммунизма и фашизма», а с другой стороны, в воскрешении старого национализма. На место замалчивания приходит нередко явно дилетантский пересмотр истории с псевдоправовой точки зрения, что в конечном счёте также приводит к замалчиванию, больше того, отрицанию факта геноцида.
Некоторые российские либеральные авторы, опасаясь того, что документальное доказательство и «признание» геноцида служит российским великодержавным устремлениям, одновременно, быть может, невольно, содействуют укреплению этнонационалистического культа в малых государствах. Конечно, «окончательное» мнение в связи с опирающейся на данные ЧГК оценкой материального ущерба, нанесённого СССР, может быть составлено лишь на основе дальнейшей последовательной критики источников.
В России тоже существует критическое направление, представители которого вместо анализа содержания источников прибегают к формальному и неисторичному приёму применения к военному и послевоенному периоду правового подхода, характерного для нашего времени. Никита Петров дискредитирует деятельность ЧГК прежде всего утверждением, что она была пропагандистским средством в руках сталинского руководства [43]. Однако это утверждение само по себе достаточно бессодержательно, ведь в СССР не было государственного органа, так или иначе не связанного с властными структурами партии. Это обстоятельство вовсе на затрагивает достоверности документов ЧГК. Можно утверждать, что значительная часть этих документов непригодна для проведения современного судебного разбирательства, т.к. свидетели во многих случаях не смогли определить, солдаты какой части убили их родственников или ограбили их населённый пункт, однако это не меняет того факта, что нацисты и их пособники всё же убили их родственников и угнали их скот.
Петров недоволен тем, что в результате «пробелов» в свидетельских показаниях ответственность механически возлагалась на руководство немецкой армии и военной администрации [44]. Российский автор, стоящий на позиции презентизма, забывает о том, что в военное время, когда возможности определения ответственности за преступления резко сужаются, особенно возрастает роль командиров, которые одни располагают правом и возможностью обуздать и дисциплинировать своих солдат. В качестве примера можно упомянуть случай осуждённого и, конечно, не реабилитированного генерала Шомлаи, который в ходе судебного процесса признал все преступления, но возложил всю ответственность за убийства в селе Орлия на своих подчинённых.
Конечно, документы ЧГК могли и могут служить средством любой пропаганды, однако их достоверность делает их незаменимыми историческими источниками для учёных, поскольку они предоставляют конкретные и неопровержимые доказательства геноцида.
Проблема ответственности в историческом контексте
Много лет назад известный венгерский историк Дюла Юхас точно и достоверно описал то, как венгерская концепция ведения войны быстро и неоднократно терпела фиаско, а хортистская властная элита одновременно с этим роковым образом изолировала Венгрию от остального мира. С июня 1941 г. суть этой военной концепции состояла в том, что Венгрия должна принимать участие в войне малыми силами, не принося в жертву большую часть своих вооружённых сил и сохраняя их на конец войны. Поскольку этот план быстро провалился, провалилось и намерение не посылать венгерские части на фронт, поручая им оккупационные функции и сохраняя таким образом венгерские вооружённые силы. Такой подход привел к тяжёлым последствиям, поскольку охота на партизан, управление оккупированными территориями и «поддержание порядка» на этих территориях произвели на международное сообщество, быть может, даже ещё более негативное впечатление, чем деятельность фронтовых частей. По сравнению с Румынией Венгрия послала на Восточный фронт гораздо меньше войск, но поскольку их главной задачей было «умиротворение» гражданского населения, их деятельность вызвала гораздо более сильное раздражение и презрение у Сталина и других советских руководителей [45].
Однако в современной Венгрии уже не приходится удивляться искажению исторической правды, ведь события наших дней, вызвавшие скандал и за пределами Венгрии, свидетельствуют о складывании нового культа Хорти. «Отмывание грязного белья» доходит до того, что сомнению подвергается даже информированность Хорти в военных вопросах, как будто не он был верховным главнокомандующим венгерскими вооружёнными силами.
Можно ли серьезно представить, что Сталин (и Геббельс) знали о массовых убийствах, совершённых венгерскими солдатами на Украине, в России и Белоруссии, а Хорти не имел о них никакого понятия? Конечно, это опровергается самим Хорти, который назначал армейских командиров и имел решающий голос при обсуждении стратегических и тактических вопросов.
В ходе процесса над Алдя-Пап в показаниях генералов и офицеров неоднократно упоминалось об информированности Хорти и его решающей роли в организации оккупационных сил и особенно в подборе их командного состава. Документы процесса над Золтаном Алдя-Пап проливают яркий свет на ответственность венгерского военного руководства, отдельных генералов, офицеров и солдат, в том числе и главнокомандующего Миклоша Хорти, в уничтожении и ограблении мирных советских граждан. Например, во время допроса начальника штаба оккупационной группы, офицера Генштаба Шандора Захара, состоявшегося в Чернигове в ноябре 1947 г., допрашиваемый, отчасти защищая честь мундира, старался обнаружить единственный источник зла в немцах. По его мнению, Хорти и Сомбатхеи плясали под дудку Гитлера. Сам Захар и его командиры пользовались этими указаниями при планировании карательных мер [46].
К 1943 г. было собрано уже множество документов, свидетельствовавших о пытках и уничтожении многих десятков и сотен тысяч ни в чём не повинных женщин, детей и стариков, а также пленных красноармейцев. Немцы и их сообщники расстреляли, повесили и заживо сожгли сотни тысяч, более того, миллионы людей, сожгли сотни сёл и деревень, в огромных масштабах изобретали и применяли невообразимые для нормального человека виды мучительной смерти.
Характер и масштабы преступлений
В ходе установления «нового порядка» на украинских, русских и белорусских территориях венгерские оккупационные войска, подчинённые вооружённым силам нацистской Германии, создали режим убийств и насилия, суть которого изложена в известном приказе №10 венгерского Генерального штаба [47].
Несмотря на невразумительную «освободительную» пропаганду [48], граница между борьбой с партизанами и устрашением населения оккупированных территорий оказалась размытой уже в документе, изданном в апреле 1942 г. [49], не говоря уж о практических действиях. В этом документе, составленном в 4-м отделе Генштаба венгерской армии, однозначно говорилось: «Вслед за поражением партизанских отрядов должно последовать самое неумолимое и безжалостное возмездие. Нет места снисхождению. Немилосердная жестокость у всякого отнимает охоту, чтобы впредь присоединиться к партизанам или поддерживать их; сами же партизаны милосердие и жалость могли бы принять за слабость. Взятых в плен партизан, подвергнув, в случае нужды, допросу, тут же на месте надо прикончить (расстрелять), либо для устрашения где-нибудь в ближайшем селе надо публично повесить. Также мы должны поступать и с разоблачёнными, попавшими в наши руки помощниками партизан» [50]. В документе даже содержится похвальба в связи с тем, что из-за своей жестокости венгры пользуются у местного населения худшей репутацией, чем немцы. Местные жители говорили: «Партизаны, будьте очень осторожны там, где находятся венгры, потому что венгры ещё более жестоки, чем немцы» [51]. Из-под пера генерал-майора Отто Абта вышел и следующий недвусмысленный приказ. В приложении № 16 к IV главе постановления № 7400/ММ. А. 1942 О. Абт писал: «Во многих случаях необходимо и устрашение. Например, истребление всего мужского населения» [52]. Здесь же партизанами или связными партизан считаются даже дети: В III главе приложения № 16 содержится указание: «Нельзя проявлять снисходительности даже к совсем маленьким детям, потому что, как правило, они – связные партизан» [53].
Сам язык документа, отражавшего точку зрения венгерского Генштаба, коренился в нацистской расовой теории, отражал гитлеровский топос, объявлявший русских и евреев людьми низшей расы. В разделе «Информирование и ориентировка населения» можно было прочитать следующее: «2. Украинский народ в расовом отношении не тождественен с русским, значит, он не может вести одинаковую с ним политику. Славянская кровь украинцев сильно перемешана с кровью туранских и германских народов. Вледствие этого они (украинцы) более разумны, более сильны, ловки и жизнеспособны, чем русские. В расовом отношении и вследствие своих способностей они стоят намного ближе к западным культурным народам, чем к русскому. При новом европейском порядке украинцев ждёт важное призвание. В противовес этому русские одинаково при царском, и при красном режиме веками только лишь угнетали и эксплуатировали украинский народ и не давали ему возможности осуществить свои стремления, а также чаяния к культуре и цивилизации. Они могут найти для себя лучшее и более счастливое будущее только на стороне держав оси» [54]. Весь текст пропитан цинизмом геббельсовой пропаганды, ненавистью к «жидо-коммунистическому господству» и идеологией расового антисемитизма. В этой связи имеет смысл процитировать следующий отрывок: «Каждый еврей – независимо от пола и возраста – за партизан! Еврейство, оставшееся на захваченной территории, боясь преследования со стороны украинского населения, вначале искало убежища за городскими стенами. Однако когда загорелось пламя партизанского движения, большинство 14-60-летних евреев-мужчин, руководимое непримиримой ненавистью, питаемой к державам оси, стали искать и находили убежище у партизан, скрывающихся в глубине лесов и в болотах. К этой группе принадлежат также те евреи, военнопленные, которым удалось скрыть свою национальность, ввести в заблуждение немецкое командование; выдав себя за украинцев» [55].
Тем временем уже осуществлялся Холокост, хотя при учёте жертв в СССР почти никогда не регистрировалась их национальность. Однако из исторической литературы известно, что к тому времени, к весне 1942 г., нацисты и их пособники уже уничтожили основные массы украинских и прибалтийских евреев, намного более 1 млн человек. Из документов выясняется, что венгерские части приняли участие и в ликвидации советских евреев, причем прежде всего играли активную роль в розыске, задержании и ликвидации евреев, спасавшихся от уничтожения, а также в передаче евреев немцам. В приложении № 16 к печально известному приказу № 10 значилось: «Евреи не могут оставаться в зоне деятельности 2-й армии. После прибытия (вступления) в какое-либо село или город их необходимо немедленно собирать и передавать в ближайшие немецкие жандармские комендатуры. […] Полное уничтожение евреев является нашим первостепенным интересом» [56].
Повторяемость этого явления можно проследить не только на основе советских документов, но и по до сих пор скрытым материалам послевоенных венгерских процессов, хранящимся в Историческом архиве служб государственной безопасности (венгерская аббревиатура ABTL). В качестве примера приведем цитату из такого рода документа: «старший лейтенант Ласло Чаба: в ноябре 1941 г. на Украине принимал участие в сборе и казни эсэсовцами 400 евреев. Во время казни подчинённые названного лица обеспечивали её прикрытие» [57].
Необходимо отметить, что для идеологической базы венгерского военного присутствия характерно, что плакаты и листовки местных венгерских военных и административно-гарнизонных комендатур также обращались к местному населению и красноармейцам в духе расизма, национальной вражды, антисемитизма и нацизма [58].
В венгерской исторической литературе, посвящённой роли венгров в войне, не говорилось и о том, что наши военные подразделения наравне с немцами участвовали в строительстве и охране концентрационных лагерей для советских военнопленных, в их пытках и физическом уничтожении. В качестве примера упомянем, что «в 1943 г. при отступлении из Чернянского района Курской области мадьярские воинские части угоняли с собой содержащихся в концлагере 200 человек военнопленных бойцов Красной армии и 160 человек советских патриотов. В пути следования фашистские варвары всех этих 360 человек закрыли в здании школы, облили бензином и зажгли. Пытавшихся бежать расстреливали» [59].
Массовое уничтожение гражданского населения не следовало непосредственно из идеологического основ, оно вытекало прежде всего из того, что, с одной стороны, в борьбе с партизанами население рассматривалось как заложник, а с другой стороны, ограбление местных жителей представлялось естественной предпосылкой «выживания» [60]. Прежде всего именно этими двумя факторами объясняется поразительно большое количество жертв. Особенно важным документом является сообщение ЧГК от 28 марта 1945 г., посланное 23 июня 1945 г. Европейским отделом НКИД СССР маршалу К.Е. Ворошилову, председателю Союзной контрольной комиссии в Венгрии [61]. Заставляет задуматься тот факт, что лишь в нескольких районах Черниговской области венгерскими войсками было убито почти 40 тысяч мирных советских граждан: «1. Гремячский, 2. Городнянский, 3. Корюковский, 4. Менский, 5. Новгород-Северский, 6. Понорницкий, 7. Сосницкий, 8. Семеновский, 9. Михайло-Коцюбинский, 10. Холменский, 11. Щорский и 12.Черниговский районы были ареной, где расправу над населением чинили исключительно венгры. На этих территориях было убито и замучено 38 611 советских граждан и 12 159 человек угнано в рабство» [62]. Центром массовых расправ был город Щорс, где в тюрьмах, парках и лесах в сопровождении страшных пыток было казнено много тысяч человек, брошенных в огромные ямы, выкопанные самими обречёнными на смерть людьми. «Массовые расстрелы производились в Щорском городском парке, где и обнаружено 30 ям-могил, в которых захоронено 3028 человек, и в молодом сосняке, прилегающем к парку (где был пионерский лагерь), обнаружено 20 ям-могил, где захоронено 2250 человек» [63].
Во многих местах наиболее частым видом казни и пытки было сожжение заживо. Жертвами большей частью были старики, женщины и дети, но убивали и грудных детей вместе с кормившими их матерями. А ведь Щорс был лишь одним из многих мест казней.
Массовые захоронения были обнаружены и в других местах. Например, акт от 15 апреля 1943 г.: «Сего числа в логу на территории поля колхоза им. Ворошилова 2-го Сине-Липяговского сельсовета обнаружено в мелко закопанной яме 12 трупов зверски замученных и убитых партизан, партийных и советских активистов нашего района. […] Эту злодейскую работу означенные выродки проводили по заданию мадьярского коменданта Форкуш, помощника коменданта Лаюша, коменданта жандармского управления Баратх Короля» [64]. Только в городе Кобрин Брестской области было убито 7 тысяч человек; несколько тысяч человек было вывезено на работы в Германию [65]. Особенно часто в этих документах упоминается о зверствах солдат 105-й и 201-й венгерских пехотных дивизий. Многие документы, показания переживших эти события свидетелей с поразительной силой повествуют о множестве убийств, массовых ночных казнях, а также пытках мирных жителей и военнопленных, совершённых в Черниговской, Воронежской, Брянской, Брестской, Курской областях, на берегах и в окрестностях реки Оскол, а в 1944 г. снова на белорусских и закарпатских территориях [66].
Чем можно объяснить массовое и частое сожжение живьём взрослых и детей, массовое изнасилование женщин с их последующим жестоким избиением или убийством? Зачем нужно было уничтожать всех, кто оставался в живых после сожжения населённых пунктов?
Здесь нужно говорить о сложной цепи причин. Во-первых, определяющую роль в этом сыграл чреватый фашизмом авторитарный режим, давший венгерским солдатам моральное, духовное и культурное «воспитание». Имеется ввиду прежде всего упорная и глубокая расистская и антикоммунистическая индоктринация, в течение четверти столетия идеологически цементировавшая режим Хорти.
Безусловно, следует упомянуть и непосредственное влияние ближайшего союзника Венгрии, нацистской Германии, ведь немцы были главными организаторами массовых злодеяний. Если же говорить об официальной венгерской идеологии, то на советских территориях однозначно наблюдалось влияние нацистской идеологии. С первой минуты был очевиден грабительский, аморальный характер войны. Из воспоминаний венгерских солдат выясняется, что под влиянием поражения на Дону у многих из них зародилось сомнение: с какой же целью они находятся почти за две тысячи километров от своей родины, в чужой стране, не понимая ни языка, ни чувств местных жителей?
В мемуарах, дневниках и письмах вырисовываются картины мародёрства, грабежа мирного населения, к которому были «причастны» и фронтовые части 2-й венгерской армии [67].
Во-вторых, можно с полным основанием предположить, что к числу причин относится и постепенно охватившее всех чувство, связанное с безнадёжностью войны, с неумолимым приближением смерти, с бессмысленностью происходящего, с «недоступностью» и «непостижимостью» противника, странностью его привычек, с муками совести, страхом совершивших злодейства преступников, с желанием уничтожить свидетелей этих злодейств. К этому нужно добавить алчность, возможность свободного грабежа, сознание безнаказанности, больше того, стремление преподнести устрашение, терроризирование населения в виде героического мифа, который помогал обосновать все карательные акции. Как известно, на это обращал особое внимание и Хорти. Следует упомянуть и разрушение у солдат всех нравственных препон, осуществлённое также высшим руководством. К тому же кровавая война и сама по себе приглушает в людях, особенно в солдатах, моральные соображения.
В-третьих, чувство мести. Во многих документах говорится о том, что кровавые расправы и зверства особенно учащались после крупных поражений. Имеются в виду не только потери, понесённые в борьбе с партизанами, но прежде всего в ходе наступления Красной армии на рубеже 1942/1943 гг., прорыва у Сталинграда и Дона. Прекрасно информированный командир полка Бела Шафрань на допросе 28 октября 1947 г. сформулировал своё мнение так: «По моему мнению, применение Восточной оккупационной группой таких методов, как уничтожение населённых пунктов, расстрел невинных граждан и грабёж населения, объясняется следующими причинами:
1. Приказами, издаваемыми командованием Восточной оккупационной группы, т.е. генерал-лейтенантом Бакаи, и начальником штаба полковником Шандором Захаром, которые требовали применения жестоких репрессивных мер не только против партизан, но и против мирного населения, с тем, чтобы его устрашить и добиться полного послушания немецким властям.
2. На основании изучения личного состава 251-го полка я сделал вывод, что часть солдат была недостаточно обученной, морально разложившейся и старалась использовать оккупационную службу в своих корыстных целях. Другая часть честных солдат, под их влиянием и благодаря попустительству командиров, также разложилась и в результате тоже стала походить на бандитов. Это же самое относится в одинаковой степени и к части офицеров венгерской оккупационной группы» [68]. Ответственность венгерского военного руководства, генералов, офицеров и солдат была выяснена в ходе процесса над Алдя-Пап. После 1945 г. венгерское правосудие (и, конечно, политическое руководство) быстро осознало тяжесть и масштабы военных преступлений [69]. Правда, до последнего времени венгерские историки не проявляли никакого интереса к многочисленным судебным процессам, состоявшимся в Венгрии в в 1945-1956 гг. в связи с военными преступлениями, совершёнными на советских территориях, и обширными материалами этих процессов. Эти материалы, хранящиеся в Историческом архиве служб безопасности, до сих пор ждут своих исследователей. В настоящей статье упомянуто лишь несколько документов для иллюстрации того, какие сведения о геноциде могут быть доказаны с помощью венгерских архивов. При этом мы не касаемся проблемы юридической «чистоты» упомянутых процессов. Ранее неизвестные документы подтверждают содержание документов ЧГК как в целом, так особенно и в частностях. Материалы венгерских процессов не только рассказывают о зверствах военной жандармерии, но и показывают, как теряют свой человеческий облик обычные люди, врач и земледелец, священник и рабочий, как «маленький человек» превращается в массового убийцу [70].
Во многих случаях выражение «борьба с партизанами» лишь прикрывало и оправдывало мародёрство, насилие и убийства. Кристиан Унгвари в своей уже цитировавшейся книге правильно отмечает, что после ноября 1942 г. количество крупных операций против партизан постоянно сокращалось, поскольку ни у венгров, ни у немцев уже не было для этого необходимых сил. Однако в то время, как борьба с партизанами по существу прекратилась, снова умножились акции мести, репрессии против населения, дикие грабежи и массовые казни, убийства, видимо, мотивированные понесёнными поражениями.
Масса документов, составленных в Воронежской и ряде белорусских областей, рассказывает о множестве кажущихся невероятными зверских убийств. Типичным примером таких расправ стали события в с. Марки к югу от Воронежа: «При 40 С° морозе мирных жителей и военнопленных красноармейцев гнали на работу. Военнопленные были одеты в рваное тряпьё и изнурённые голодом, погибали от пуль венгерских мерзавцев. Всего в с. Марках было расстреляно более 100 человек мирного населения и более 300 военнопленных красноармейцев, не считая того, что умерли от истощения в результате изнурения и голода. Мадьяро-фашистские звери издевались и глумились над женщинами, и многие из них были изнасилованы. За сопротивление удовлетворению похотей мадьярских мерзавцев была расстреляна 17-летняя Бегочкина Маруся. Всё население, начиная с шести лет, вынуждено было носить на левой руке повязку с номером: за появление в селе без повязки мадьяры сажали на трое суток в холодный амбар» [71].
Кровавые расправы продолжались с не меньшей интенсивностью в течение всего 1943 г. По показаниям свидетеля Г.М. Прищепа, жителя с. Солотино: «О зверствах венгров на территории села Солотино мне известно следующее: примерно в июле-августе 1943 г. в воскресенье в село Солотино первый раз прибыли венгры, около 50-ти человек. Сделав облаву в селе Солотино, произвели несколько выстрелов из орудия в направление села Мальцы, возвратились в село Выступовичи. В этот день сожгли 2 дома в селе и больше ничего не тронули. Через неделю венгры прибыли к нам в село утром, окружили всё село Солотино, согнали всех мирных жителей села – детей, стариков и женщин – в один из сараев, установили у двери сарая станковый пулемёт и всех их расстреляли, затем сарай подожгли. Всего было согнано населения около 70 человек, но после того, когда они были расстреляны, а затем подожжены, среди них 8 человек остались в живых и после вылезли из-под трупов из сарая. […] Расстреляв всех мирных жителей, венгры подожгли всё село до единого дома, забрали весь имеющийся скот и уехали в село Выступовичи. Всего было сожжено венграми 40 дворов, в число которых входили жилые дома и сараи. Сколько было всего скота забрано, я не могу сказать точно, не знаю, но не меньше 15-ти голов. Перед расстрелом мирных жителей села Солотино в числе, которых была и моя жена – Прищепа Лукерья, […] население обратилось к венграм с просьбой о помиловании, поднялись ужасные крики детей, стариков и женщин, но никакие мольбы не могли помочь. Никто не обращал на это никакого внимания. Моя жена – Прищепа Лукерья, бросилась в отчаянии под ноги мадьяру, начала целовать ему ноги и просила, чтобы её не расстреливали, но стоявший перед ней мадьяр ударил её сапогом в лицо, выбил все зубы, а после чего выстрелил в неё из автомата. Так же погибла и жена моего сына -Прищепа Мария. Трудно передать, что делали в этот день венгры» [72].
Житель с. Черевачицы Белюс Федор Яковлевич дал такие показания: «В ночь на 7 ноября 1943 г. так же был погром „мадьяр”, где проходили убийства кого только захватят в доме, а бежавших расстреливали, освещая ракетами; постройки жгли. Мой сын тогда находился у моего брата, так как постройки мои сожгли раньше, захватили его в доме, так как не успел уйти, и убили. В этот день мадьяры убили и ранили 50 человек мирного населения дер. Огородники, Черевачицы и Мельники. Были случаи расстрелянных целыми семьями, как например, семья Козел: вся убита, из семьи осталась только одна девочка. В деревне Огородники из семьи Мельчун остался один только мальчик 8-ми лет и тот был ранен. Грабежом эти подразделения мадьяр занимались периодически, ежемесячно выезжали на хутора с подводами и грабили, что им заблагорассудится» [73].
О зверствах венгров рассказал и свидетель Троян П.С.: «В нашем селе Карпиловка чинили зверства, и злодеяния исключительно венгерские части (мадьяры), особенно в период май-август 1943 г. Название части я не знаю, но эта часть называлась венгерский карательный отряд. […] В мае 1943 г. жители с. Карпиловка получили данные, что по направлению с г. Остера на Карпиловку движется крупный карательный отряд. Все жители села, в том числе и я, оставили свои квартиры и ушли в лес. Венгерский карательный отряд стал из орудий, танков и пулемётов обстреливать с. Карпиловку. Ворвавшись в село, мадьяры стали расстреливать стариков, тех, которые не успели удрать в лес. Так они расстреляли старика Троян Григория и других, фамилии которых я не могу вспомнить. Потом начали заниматься поджогом и повальными грабежами. Сожгли мою хату, в которой я только 2 года пожил. Забрали всё моё имущество: корову, свинью, одежду и всю домашнюю утварь. У моей матери всё забрали, вплоть до нательного белья, потом начались избиения селян и массовые расстрелы. 20 мая 1943 г. мадьярские солдаты совместно с полицаями стали ходить по дворам и забирать жителей села и уводить к старостату. Пришли и ко мне, но я со своей семьёй находился на пожарище своей догоравшей хаты, и меня не заметили. Всех собравшихся жителей села мадьяры и полицаи от старостата под усиленным конвоем отвели за село: к противотанковому рву и там их расстреляли. Позже мадьяры и полицаи начали ходить собирать вторую партию, в том числе забрали меня с семьёй и ещё человек до 30 или больше. Привели нас к старостату, но уже там никого не было, то нам посчастливилось разойтись по домам. Приблизительно часа в 3-4 дня снова ко мне пришли мадьяры и полицай Прохоренко Степан, приказали взять лопаты, собрали нас к противотанковому рву, человек 40, и приказали закапывать противотанковый ров с расстрелялянными трупами. Возле противотанкового рва с трупами стояли мадьяры с пулемётами и собаками, охраняли нас, пока мы закончили весь ров с трупами, отпустили нас домой. […] Ров был приблизительно 30 метров длины и 2 метра ширины. Трупы лежали в беспорядке, повалом, и трудно было установить следы огнестрельного оружия, ибо это было кровавое месиво из стариков, старух и подростков. Была жуткая картина, и я не мог присматриваться, где их раны и куда в них стреляли» [74].
В сентябре 1943 г. был ограблен и разрушен город Нежин: «14 сентября 1943 года взорвано и сожжено здание студобщежития по улице Богуна № 3, разграблена библиотека по Гоголевской улице № 4; часть книг сожжена. Разграблены кабинеты и лаборатории. Всего причинён ущерб на сумму 4 879 305 руб.» [75].
На основании архивных материалов ныне уже можно с уверенностью утверждать, что в 1941-1944 гг. венгерское хортистское государство и его армии осуществили на оккупированных советских территориях геноцид. Архивные материалы убедительно раскрывают перед нами «венгерскую главу» нацистского геноцида. Так как эти преступления принадлежат к категории преступлений против человечности, к ним не применяются никакие сроки давности. На послевоенном процессе над венгерскими генералами и старшими офицерами один из главных организаторов этих преступлений – генерал-лейтенант Золтан Алдя-Пап – был единственным из подсудимых, кто, не пытаясь найти смягчающих обстоятельств, признал факт геноцида и свою ответственность в его осуществлении [76].
Конечно, проблема ответственности за военные преступления лежит не на плечах потомков, современного поколения. Ныне наша ответственность состоит «лишь» в том, что всем нам, независимо от нашей национальности, необходимо, наконец, отчетливо осознать факты этих преступлений, огромного количества совершённых злодеяний, «смириться» с тем, что всё это действительно произошло, научно и психологически осмыслить произошедшее и извлечь из него соответствующие уроки. Сделать это отнюдь не просто.
Открытие доступа к российским архивам отнимет в будущем у политиков и историков возможность применения «восточноевропейской тактики», в соответствии с которой ответственность за геноцид повсеместно, от Австрии и Венгрии до Латвии, перекладывается на немцев. Как мы уже упоминали, современная венгерская мейнстримная академическая историческая наука практически обходит вниманием геноцид, преступления, совершённые на советских территориях, как будто эти преступления не являются органической частью венгерской истории. В последние семь десятилетий немцы не перекладывали ответственности на других, им пришлось до самого конца пройти мучительным, тернистым, чреватым множеством конфликтов путём национального самопознания. Наша задача тоже не может состоять ни в чем ином, как в том, чтобы в интересах сохранения национального самоуважения, пусть даже с опозданием на десятилетия, взглянуть на страшные события войны как на часть нашей собственной истории, восприняв их без пристрастия, так, как они произошли.
Понимающий читатель знает, что при составлении документов о геноциде военного времени проводившие расследования комиссии сосредоточивали своё внимание на событиях геноцида, на преступлениях, а не на поисках островков человечности в море бесчеловечности. И всё же всегда необходимо помнить и о тех сохранившихся в народной памяти, нередко ставших легендарными случаях, когда венгерские солдаты вызволяли несчастных из рук венгров или немцев, бескорыстно помогали нуждавшимся. Сбор этих редких, легендарных случаев особенно важен ещё и потому, что, как учит история, можно оставаться человеком и в бесчеловечном мире. Нужно всегда помнить о том, что всегда существует альтернатива бесчеловечности, даже если эта альтернатива, конечно, связана с риском [77]. Всё это настоятельно заставляет нас взглянуть в лицо фактам – фактам геноцида и Холокоста против народов СССР, геноцида, осуществленного режимом Хорти.
.
