Луиза была воспитана на шикарных приемах на вилле под Миланом, домашнем театре, разборах парижских гардеробов своей обожаемой матери и ее рассказах о дивной актрисе Саре Бернар и мистической княгине Кристине Тривульцио Бельджойозо. Такое детство имело ожидаемое светское продолжение. Луизе приятельство с яркими личностями приносило куда больше удовольствия, чем роль добропорядочной супруги. Спустя год после свадьбы в семье Казати родилась дочь Кристина, но ее появление супругов только отдалило. Уже через четыре года после свадьбы с Камилло Луиза увлеклась другим.

Ее главным мужчиной стал не красавец, но истинный любимец женщин поэт Габриэле д’Аннунцио, который в будущем станет одним из соратников Муссолини. Отношения между поэтом и Луизой, которую он называл Корой – сокращением от имени богини плодородия и царства мертвых Персефоны, – ее трансформировали. Под его влиянием из просто богатой дамы со вкусом к искусству маркиза превратилась в роковую музу.

Она начала подчеркивать свою крайнюю худобу и 180 сантиметров роста узкими черными платьями, волосы выкрасила в медно-рыжий, лицо стала покрывать толстым слоем белой пудры, губы красить ярко-красным, а огромные зеленые глаза подводила сурьмой и акцентировала их накладными ресницами с приклеенными на веки полосками черного бархата. Она практически ничего не ела – джин и опиум составляли основную часть ее рациона, и это только усиливало бледность. От регулярного закапывания белладонны в глаза зрачки Луизы были постоянно расширены, что придавало ее взгляду больше драматичности. Основатель футуризма, итальянский поэт Филиппо Томмазо Маринетти называл ее «величайшей футуристкой мира».

Маркиз знал о романе супруги, но свою и чужую свободу он ценил выше номинальных правил чести. Они сохраняли видимость крепкого союза, чтобы не давать официальных поводов для пересудов. Но о Казати все равно шептались. Милан, где семейство проживало поначалу, со временем стал слишком мал для Луизы и ее мужа, который собирал, будто трофеи, должности председателей в столичных светских кружках – от жокейского клуба до клуба английских гончих.

В 1906 году они купили участок в «Высоком Риме» и построили там особняк, который своим роскошным черно-белым убранством поражал всех – там были экзотический сад, алебастровый пол с подсветкой, витая лестница с золотом, золотые статуи, стены из белого мрамора, множество породистых собак и кошек, а также диких животных, которые разгуливали почти свободно. Дом походил на сочетание пещеры Аладдина с Эдемом, в котором жили домашние и дикие звери-альбиносы.

Любовник д’Аннунцио познакомил Луизу с итальянским живописцем Джованни Болдини, и тот в 1908 году написал ее портрет. Полотно «Маркиза Казати с борзой» выставили на Парижском салоне в следующем году, и изображенная загадочная строгая дама всех заинтриговала. Еще немного – и о ней будет гудеть весь Париж.

Маркиза уже не скрывала свою внебрачную связь, а д’Аннунцио в 1910 году посвятил ей роман «Может быть – да, может быть – нет», яркую главную героиню которого, Изабеллу Ингирами, откровенно списал с Луизы. В том же году маркиза приобрела полуразвалившийся Палаццо Веньер дей Леони на Большом канале в Венеции, любимом городе ее любовника. Казати отреставрировала его, превратив в гнездо, истекающее золотом авангардного шика – через время этот особняк отойдет во владение дочери известного еврея-промышленника Пегги Гуггенхайм и станет музеем.

Трансформация маркизы Казати происходила стремительно – еще недавно сдержанная, эта дама сейчас вела такой образ жизни и устраивала вечера, которые шокировали даже привыкшую к безумным карнавалам Венецию. Ей все были не указ ­– тогда как по требованиям городских властей все гондолы должны были быть черными, у Казати был свой «парк» белых гондол. Маркиза собирала тематические вечера, слуги с эбонитовой кожей ходили из зала в зал в золотой краске и с фиговыми листочками. Гости вспоминали, как на одном из «суаре» слуги «стояли у каминов по обе стороны зала в набедренных повязках и напудренных париках, бросали в огонь медный порошок, отчего пламя вспыхивало ярко-зеленым».

Она даже собирала приемы на знаменитой площади Сан-Марко, как полноправная хозяйка города – одним из самых знаменитых был Гранде Балло Пьетро Лонги по мотивам балов XVIII века. Хозяйка дома постоянно пополняла свою коллекцию невероятных нарядов-инсталляций «от-кутюр» Poiret, Fortuny и Erté, платьев по бесчисленным эскизам Леона Бакста, Пабло Пикассо и собственным наброскам, а также украшений самых дорогих марок. Однако принимала гостей она часто в простой полупрозрачной золотой пижаме, а вместо колье или шарфика могла набросить на шею удава.

Маркиза обожала свой образ и с удовольствием позировала для картин и фотопортретов – по слухам, их было 130, и маркиза собрала все свои оттиски, включая восковые копии, в Палас Розе в Ле-Везине неподалеку от Парижа. Туда она перебралась, насытившись Римом, Венецией и Капри. «Луизу Казати нужно застрелить, чем-то набить и выставлять за стеклом», – как-то сообщил художник Огастес Джон.

Каждое появление на столичной публике Казати превращала в спектакль – в парижскую оперу она однажды прибыла в белом платье-чехле, украшенном перьями белого павлина, а на выходе из авто шофер залил ее руку теплой алой кровью свежеубитой курицы. «Женщины во всем мире сейчас одеваются похоже. Они напоминают огромное множество буханок хлеба, – говорила сама маркиза. – Чтобы быть красивой, нужно жить размеренно. Нужна личность. Одинаковости очень много. Кажется, мир стремится только к тому, чтобы ее было больше. Быть иным – это быть одиноким».

У маркизы не было национальных предубеждений против вхожих в ее окружение личностей, главным критерием оставался талант. И лучше бы он принадлежал мужчине, потому что с дамами она не дружила и однажды во время приема даже заперла гостью в своей гримерной, потому что та осмелилась скопировать ее наряд.

Ее почитали своей музой литераторы Теннесси Уильямс и Джек Керуак, Робер де Монтескью и Жан Кокто, скульптор Джейкоб Эпстайн, художники Этьен Дриан и Ромейн Брукс, а также фотограф Ман Рэй и еще десятки других именитых художников всех направлений. Луиза Казати покровительствовала и молодому пианисту-еврею из Польши Артуру Рубинштейну, которого холодно приняли в США, но благодаря влиятельным меценатам, в числе которых была и маркиза, полюбили в Европе.

Впервые увидев Луизу – в черном наряде, с горящими глазами, – Артур испугался и вскрикнул, но потом был полностью ею очарован и получал от нее и воодушевляющие слова, и щедрую материальную поддержку. В свой патронат она часто добавляла интимные нотки. Одним из ее любовников был основатель фовизма, художник Кеес ван Донген – в 1913 году у них случился роман. В 1914 году чета Казати разошлась, но развод оформила только через десять лет. Романтических увлечений было в ее жизни немало, но Габриэле д’Аннунцио оставался ее главной любовью вплоть до своей смерти в 1938 году.

clip_image008

Маркизу любили все, кроме времени. С приходом 30-х эпоха Луизы Казати завершилась, как и ее деньги. Один из последних шикарных тематических вечеров, бал в честь мистификатора графа Калиостро 30 июня 1927 года, из-за стихии почти провалился: разразилась гроза, и уличное убранство мистического вечера, черные восковые свечи вместе с пышными нарядами и париками гостей залило дождем. Это было очень символично. Уже к 1930 году личный долг маркизы в пересчете на доллары составлял 25 миллионов. Пришлось пустить с молотка виллы и произведения искусства.

Теперь уже нищая Луиза Казати перебралась в Лондон к дочери. Портреты маркизы осели в частных коллекциях чужих домов, а у нее самой даже дома не было – в 40-х Луиза меняла место проживания около 15 раз. Но своему стилю не изменяла. «Она может сотворить достоинство из бедности», – говорил британский фотограф Сесил Битон. Только теперь шикарные меха ей заменяли обезьяньи шкурки, сурьму – вакса, а плюмаж – гусиные перья, которые она находила в баках для мусора.

Из бывших богатств при ней остались сломанные часы с кукушкой, чучело головы льва, несколько книг с позолоченными по краям страницами и «палец святого Петра», который прилетел к ней на одном из спиритических сеансов. Увлеченность оккультизмом Казати не оставляла до последних дней. После очередной встречи с духами 1 июня 1957 года маркиза скончалась от кровоизлияния в мозг. К тому времени ее дочь уже отошла в вечность, и похоронами занималась внучка Муреа. В гроб Луизу положили в ее любимом платье, а в ногах устроили чучело обожаемого пекинеса. На ее могильном камне на Бромптонском кладбище выбили строки из шекспировского «Антония и Клеопатры»: «Ее разнообразью нет конца, / Пред ней бессильны возраст и привычка».

На полвека о Казати все забыли – в мире и без того хватало драмы, но потом память об экзальтированных светских львицах опиумной эпохи вернулась. Образ Казати, которая была музой художников, стал вдохновением для модных домов – на стыке веков Givenchy, Dior, Chanel и Armani выпустили коллекции, прошитые дрожью от восхищения неповторимой Луизой Казати, великой маркизой декаданса.