Как хорошо, что есть возможность просыпаться!
Как хорошо, что есть глаза, чтоб их открыть,
Увидеть красоту и восхищаться, Ценить другого, даже
полюбить! Как хорошо, что есть слова, чтоб говорить!
Как здорово, что шутки есть, чтоб посмеяться,
А, если нужно, поддержать и ободрить!
Как хорошо, что можно слышать чье-то пенье!
Как хорошо, что ноты есть, и можно
петь, Чтоб ободриться в трудные мгновенья
И вновь по жизни птицею лететь!
Как хорошо, когда есть рядом оптимисты!
Как хорошо, что с ними можно помечтать,
Что их сердца горят огнем лучистым,
Что и других способны зажигать!

День только настал, а уже шесть вечера.
Неделя едва наступила в понедельник, а уже воскресение.
... и месяц прошел
... и год почти закончился
... и прошло 40, 50 или 60 лет нашей жизни.
И мы осознаем, что потеряли своих родителей и друзей.

И мы понимаем, что уже поздно возвращаться. Так давайте попробуем максимально использовать оставшееся время. Не нужно стесняться искать занятия, которые нам нравятся. Давайте добавим цвета к нашему серому. Давайте улыбнемся тем мелочам жизни, которые являются бальзамом для наших сердец.
И, в конце концов, давайте продолжать наслаждаться этим временем, которое осталось нам. Давайте попробуем исключить «потом».
Я сделаю это позже ...
Я скажу потом ...
Я подумаю об этом позже ...
Мы оставляем все на потом, как будто «потом» было наше.
Потому, что мы не понимаем, что:
потом - кофе холодный ...
потом - приоритеты меняются ...
потом - год заканчивается ...
потом - здоровье ухудшается ...
потом - дети взрослеют ...
потом - родители стареют ...
потом - обещания забываются ...
потом - день становится ночью ...
потом - жизнь заканчивается ...
И потом часто бывает слишком поздно ...

Букар Диуф.

Он был первым советским музыкантом, награждённым премией «Грэмми», а также основателем ряда музыкальных фестивалей, включая «Декабрьские вечера» в ГМИИ им. Пушкина.

Повсюду чужой и везде как у себя дома. Публикация дневников самого выдающегося пианиста нашего времени проявляет скрываемую от публики личность Рихтера: никаких умствований, просто впечатления, скупые, немногословные, без каких-либо прикрас.
Будучи неоднозначной и многоплановой личностью, Рихтер не принадлежал ни к какой определенной нации, а значит, принадлежал ко всем. Он вобрал в себя все самое ценное от русской, немецкой, французской и итальянской культуры. Повсюду чужой и везде как у себя дома.

Когда он наконец выезжает на Запад, сначала, в мае 1960 года, в Финляндию, затем, в октябре того же года, в Соединенные Штаты, ему идет уже сорок шестой год. Его первые выступления в Америке — серия из восьми сольных концертов и концертов с оркестром в Карнеги-холле — произвели на музыкальный мир впечатление взорвавшейся бомбы. Затем он отправляется в Европу, посещает Англию, Францию, Германию, Италию, Скандинавию и продолжает ездить по этим странам на всем протяжении шестидесятых годов. Потом настанет черед Японии.
Однако Рихтер недолго следует заранее составленному расписанию заграничных концертов. Не приемля какого бы то ни было распорядка, он играет, где и когда ему заблагорассудится, самочинно предлагая внеплановые программы аудитории, околдованной вулканической мощью и бесконечно тонкими оттенками его исполнения. После четырех турне в Соединенных Штатах он отвергает все новые предложения выступить в этой стране, внушающей ему чувство отвращения, за исключением, как он сказал сам, «музеев, оркестров и коктейлей». В 1964 году он устраивает фестиваль во Франции (Музыкальные празднества в Турене, в Гранж де Меле под Туром), затем фестиваль в Москве (Декабрьские вечера в Пушкинском музее), но иногда пропадает куда-то на целые месяцы.

Фирма «Ямаха» предоставляет ему в постоянное пользование два больших концертных рояля (и настройщиков, следивших за их исправностью!), сопровождающих его повсюду, куда бы ему ни вздумалось отправиться. Повсюду? За исключением того случая, когда в возрасте семидесяти с лишним лет он уезжает из Москвы в автомобиле и возвращается лишь спустя полгода. За это время он покрывает расстояние до Владивостока и обратно, не считая недолгой вылазки в Японию, в условиях, о которых просто страшно подумать, и дает добрую сотню концертов в городах и самых глухих поселках Сибири… Таким образом «миссионер» дает почувствовать, что больше ценит простодушное обожание аудитории Новокузнецка, Кургана, Красноярска и Иркутска, чем притворные восторги публики Карнеги-холла.

Из-за его отвращения к любому виду саморекламы, из-за упорного нежелания говорить о себе, молчания, которое он хранил на протяжении всей своей беспокойной жизни (и столь же беспокойного времени) — жизни, целиком посвященной музыке, которой он самозабвенно и бескомпромиссно служил, а также в силу того, что вопреки своему упорному молчанию он стал мировой знаменитостью, — Рихтер всегда был мишенью для всяческих слухов. Нисколько не боявшийся скандалов, он всегда стремился к порядку и правде: в партитуре, в искусстве, в поведении, — правде по-детски простодушной.

Суждения Рихтера о музыкальном мире и музыкантах отличаются порою крайней язвительностью, производящей тем более сильное впечатление, что выражены кратко и без обиняков. Пусть же те, кого они могут задеть, примут во внимание, что убийственный юмор Рихтера, его горячность в критических оценках столь же свойственны ему, как и восторженность, и обращены прежде всего против самого себя.
Вполне вероятно, что в окончательной редакции я сделал упор на эпизодах, которые показались бы Рихтеру малозначительными (сколько раз он со смехом говорил, окончив рассказ о каком-нибудь забавном происшествии: «Но это все вздор, к музыке это не имеет никакого отношения!»)

Бруно Монсенжон

Скончался Святослав Теофилович Рихтер 1 августа 1997 года в Москве от сердечного приступа.

Настоящая история «Мадам Бижу»...

Однажды ночью, в очередной раз погрузившись в ночной кутежный и таинственный парижский Монмартр, известный фотограф Брассай встретил женщину, которую называли «Мадам Бижу». Перед нею — бокал вина, в руке медленно тлела сигарета, а украшения, которые буквально устилали ее с ног до головы, наводили на мысль, что эта женщина когда-то жила в роскоши, а сейчас просиживала свои дни в этом «Лунном Баре»...

Кем же была эта женщина?

Брассай вспоминает:

«Одной зимней ночью 1932 года, когда время близилось к двум часам ночи, я зашел в маленький бар на Монмартре, «Лунный Бар» (le Bar de la Lune). И первым человеком, которого я разглядел сквозь дым кутежа, была женщина, возраст которой невозможно было угадать. Она молча и с загадочной улыбкой сидела за столом с бокалом вина.
Ее платье сверкало невероятно. Грудь ее была украшена бесчисленным и невероятным количеством украшений: броши, кулоны, цепочки, ожерелья... Словно я узрел рождественскую ель, сияющую в гирляндах. А кольца! Более десятка колец! По два на каждом из ее полных пальцев, а сверху — нити искусственного жемчуга, которые опоясывали руку и превращались в жемчужные браслеты.