Это тот пример когда внешнее соответствует внутреннему, Клепа о своей любви.. но мы склерозом пока не страдаем и помним все твои высеры.
БЖ. Самое сокровенное обо мне и России
Очень страшно - ждать результат. Я захотела написать вам немного о своей жизни. О самом наболевшем из прошлого - о России. Не отпускает меня тоска. А вам же всем было интересно, зачем я туда "таскалась", да?
Я, когда писала это эссе - "Страх" - оно появилось на ведущих ресурсах Украины и России, я специально презентовала себя как волонтер ПС (организация, запр. в РФ - авт.), хотя среди атошников, которым я помогала, - там были все. И всу-шники, и бывшие студенты. Много всех было, и всех их государство, которое я все это время ненавидела после прихода к власти бывшего президента Порошенко, называло "героями". Я полагала (это не оправдание, я действительно так полагала), что, чем жестче будет мой бэкграунд, тем больше мне поверят украинцы относительно всего того обмана, что принес переворот на майдане. Потому что это говорю я, "свой", а не их оппоненты из антимайдана. Я считала, что за мной пойдут сотни и тысячи, что мне, именно мне, поверят. Но они в массе своей не поверили: почти никто, кто поддержал в 2014 году новый курс. Они просто все меня покинули: друзья, коллеги по цеху, ближнее и дальнее окружение. Наиболее спокойно к этому перевороту во мне отнеслись как раз атошники: часть ничего не поняла, часть согласилась, но ненависть их к России пересилила ненависть к порошенковскому режиму. Я нормально, стойко это всё переживала. Тем более, что вовремя нашлись левые, хотя мне трудно делить людей на левых и правых, и я до сих пор считаю, что это способ нас рассорить. Я не жалуюсь: расшивка, т.е. выход из системы, в которую верил, - это очень болезненный процесс, - те, кто расшивался, знают. Но потом ты счастлив: говоришь, что думаешь, привыкаешь к ножам в спину и плевкам в лицо, привыкаешь терять людей и репутацию. Это можно пережить ради счастья высвобождения.
Россия... Это, пожалуй, тема, которую я не могу обсуждать без острой, захватывающей меня целиком волны нежности, горечи и обиды. Пожалуй, пора бы. А руки до сих пор трясутся. Сказать по правде, я надеялась, что Россия меня простит. Точнее, что она не будет бить лежачего, потому что милосердие - первое свойство русской души. Они начали говорить, что мне от России что-то надо было. Самое трагикомичное, что единственное, что мне было надо, - это страдать за свою любовь к России в Украине. Я черпала и до сих пор черпаю в этом странное, болезненно метафизическое наслаждение. Но они начали говорить что-то про мои планы на миграцию, про то, что я живу с продажи книг в России. Я возила с собой в рюкзаке в самолете 10-20 книг, никто с такого не хотел брать таможенный сбор, хотя я очень люблю выворачивать сумки - это мой дружеский вызов такой. Я помню, что могла заработать на то, чтобы несколько дней пить кофе на Невском. Наверное, это очень много. Но, да, мне были важны эти концерты в 15-20 человек, потому что мне украинцам надо было показать: "Россия не страшная. Она не агрессор. Она прощает". Это было очень важно для меня, да.
То, что анонимы и российские патриоты не преследовали меня в России в 2013-2015 годах, когда с открытых площадок либеральные писатели читали "Кто я"... Они видели и ничего не делали. Хотя должны были, должны. Меня как фигуру поэтической Ксюши Собчак никто "не видел". Но принятая в качестве "врага", я была выброшена в качестве друга, в новом раскаявшемся качестве. Для меня тогда это было непостижимо: ведь по логике Россия должна была мной воспользоваться. В кажущемся бескорыстии этой травли: "Бей лежачего!" - было что-то циничное и до безумия честное. Отвратительное в своей прямоте.
На этом фоне без моего согласия (я его даю, если со мной нормально говорить) мое покаяние бежало впереди меня с сочувствующе едкими нотками по всем российским каналам, привлекая все большие толпы патриотов. Потом была это жуткая провокация с Юлей Витязевой - наверно, хорошей девочкой, но сердитой, - когда меня поставили в критическую ситуацию: из Украины говорить то, за что здесь я бы села. Я говорила, но от волнения очень рвано, это выглядело реально тупо: мои слова перевернули на 180 градусов, и имидж, в котором меня нарисовали, по своей чудовищной непристойности был настолько ужасен, что год я не могла спокойно без слез глядеть на эту ложь из моих извращенных до неузнаваемости слов, сохранявших какую-то адскую формальную точность.
Тогда из ниоткуда - из истерии патриотов, из недоумения русских либералов, которых я сначала уговаривала, а потом послала, из насмешек украинцев ("А мы говорили, что там не прощают, убедилась? Вот они братья во всей красе!") - вышли другие русские. Они вынырнули один за другим, они не имели ничего общего с диванной армией обывателей и либеральной толпой снобов. Их не понимали мои поэты с хорошими лицами. И они не были властью - как я понимаю российскую власть. С ними было интересно познавать обратную сторону войны, и они - самые благодарные слушатели. Как и атошники. Собственно, если "сестра" дышит, то сначала она дышала ради тех, потом ради этих, а потом ради тех и тех. Больше сестра не скажет: это всех убьет и это всем рано. Поверьте: мое сердце бьется нежностью к тем, кто больше не вспоминает меня каждый день. Потому что я не смогла, - а должна была. Должна - и точка. Я нарушила миссию. Я должна была сделать эти мирные переговоры, забежав впереди поезда, но я попала под него. Результат - вот: развалина.
На этом фоне я почти никогда, кроме московского задержания, напрямую не видела русской системы власти. Нас как будто нет друг для друга, и мое отношение к этому - нейтральное и рассеянное, хотя были моменты, и я спрашивала себя: "Что же хотя бы власть не прекратит это преследование?" Либералы в три горла кричали, что гоняющихся за мной патриотов кормит сам Кремль, но у меня не было и нет такой уверенности. Одно время я думала, что ими водит Запад. Очень уж удобно было на моем примере показывать "непрощающий русский ад". Особенно, если учесть, что мне непонятны русские либералы еще больше того, что они так отчаянно критикуют. Они отталкивают меня так, как не отталкивали ни атошники, ни ополченцы - почти так же, как диванная армия. Собственно, я перестала различать их: бывших соратников и новых гонителей. Я старалась не поддаваться на провокации и худого слова не сказала и не скажу в сторону России в Украине и в сторону Украины в России. Народы развели, откаты через банки потекли. Я так вижу. Война нужна слишком многим, а я немного мешала удобному образу врага. Потому меня слили.
Мне, наверно, больше нечего сказать. Кроме этой огромной любви и к украинскому человеку, и к русскому человеку - я не могу их делить, хоть распните меня оба...
https://www.facebook.com/permalink…