Помните, как в детстве: а я так могу? Читая книги, слушая рассказы, разглядывая картинки, мы примеряем себя к любимым героям - я тоже так хочу! Я тоже смогу! И я с тобой, я помогу тебе! И, какими большими мы бы ни вырастали, мы всегда примеряем себя к ним - честным, благородным, отважным. Всем тем, кто СМОГ.
Не то, чтобы Он хотел умирать, наоборот... Накануне молил: Если только можно, авва Отче, чашу эту... Пронеси мимо! Но, если так надо, то... Да ведь и сам говорил: Если пшеничное зерно, павши в землю, не умрёт, то останется одно, а если умрёт, то принесёт много хлеба. В общем, знал на что шёл. И ученики отговаривали: мол, не ходи, убьют... А Он своё: Кто ходит днём, тот не спотыкается. А мог не ходить? Запросто. Но: если пшеничное зерно, упав в землю... дальше понятно. Значит, всё-таки - добровольно. Он - смог. А хлеба , и правда, выросло много: конца-краю не видать. И сейчас мы всё примеряемся к Нему, к его сказкам о птицах, о лилиях, о виноградниках... И ещё, помните, и это очень важно: Не давайте святыни псам, не рассыпайте жемчуга перед свиньями... Они попрут его ногами своими, а затем, оборотясь, растерзают и вас. И сами - не будьте свиньями, это и есть уровень жизни. Этим и меряйте его. А оттуда, с другого уровня, нам со смехом и элементарной логикой говорят: чем мерять-то? Вы хоть меру определите вот этих птиц и лилий! В каких единицах измеряются ваши «святыни»? Уровень жизни меряется конкретными цифрами и знаками! Знаете, в церкви, в молитве перед причастием есть такое: «Вечери твоея тайные ДНЕСЬ, Сыне Божий, причастника мя прими...»
Мы говорим ДНЕСЬ/сегодня/ о событии 2000летней давности. Мы СЕЙЧАС сидим за тем столом и говорим: я буду верен Тебе, Господи... я не обману, не предам Тебя, как Иуда... Ни сегодня, ни завтра, - никогда! Понимаете, есть вещи, которые ВНЕ времени. Они вчера, сегодня, завтра - ВСЕГДА. Они, не прерываясь - в прошлом, будущем, и настоящем. Нету никакого 21-го века. И то, что случилось вчера - в ноябре 41-го, свиньи и псы топчут сегодня. Значит, это ВСЁ происходит сейчас, на наших глазах. Давайте смотреть, не отворачивайтесь. Вот он, ноябрь 41-го. Несмотря на страшные потери, несмотря на все усилия и кровь, несмотря ни на что - немец вот, у ворот, у самой Москвы. Что будет? На днях паника была, давка, на вокзалах теряли матрасы, узлы, чемоданы... Магазины громили - всё равно пропадать! Ходили специальные отряды, мародёров стреляли на месте. Были и стихийные митинги, где какие-то люди вполголоса объясняли: не бойтесь, немцы - культурная нация, вам ничего не будет... Всё равно: все боялись. До какого колена в родословной будут выкорчевывать коммунистов и комсомольцев? Как нас будут сортировать? Кого сразу - налево? Кого потом? Ведь, наверное - да можете не сомневаться! - услужливые люди уже готовят списки: кто, где, чего говорил, у кого кто в родне, в знакомых... Тут только евреи могли не сомневаться в своей судьбе. А может... а, может, сможем? Ох, не похоже... Армия разбита, вон ополченцы в очередях стоят, со складов последние винтовки выдают. А то и просто: две гранаты и хватит тебе. Идут такие вояки - в пальто и шляпах, на ватники с завистью смотрят. Парад вот провели - бедненький парад, в 20 минут уложились. Но, всё-таки - парад! А вдруг...сможем? Приморозило тогда крепко, сильнее чем сейчас. Немцы до этого на грязь сильно обижались - дескать, из-за этого и задержались. Но ничего, сейчас будем, расходиться не надо... Наши танки не глушили моторы. Соляра... Немец-то, всё-таки, на бензине. Сейчас, вот-вот...
Вы в диверсантах не бывали? Я тоже. Но я лесник, охотник. Легко могу представить. А вы попробуйте: заночевать в лесу в -20. Нет, без костра, без гитары - а просто, скорчившись под ёлкой, сунув руки в рукава? И так несколько дней, как дикий зверь, как волк, выглядывая с морозной опушки на далёкие огоньки деревни? Попробуйте - много вопросов отпадёт... И это - добровольно? Вот тут никаких разногласий , никаких сомнений - совершенно добровольно. Дальше коротко: поймали на месте. Бутылки с зажигалкой, револьвер без самовзвода. Девчонка, 18 лет. Пытали. Ногти вот выдрали. Это зря, конечно. Всё-таки, высшая раса, европейская культура... Могли бы и без этого - какие такие тайны может поведать девчонка? Тем более, всё равно не сказала ни-че-го, ровным счётом. Не удостоила. Дальше: согнали народ, вывели на площадь. Виселица, под ней эшафот из ящиков, пара стульев. Короче - подиум, как скажет потом один остроумный человек. Опять же, по рассказам - смартфонов ни у кого в деревне не было - обратилась к согражданам. К нам с вами. - Граждане! Не стойте, не смотрите... Ну, типа, ничего хорошего не увидите, а наше дело военное, сами разберёмся... Знайте только: мы победим! Ну, а дальше - не отворачивайтесь! - затянули на девичьей шейке петлю и подиум опрокинули. Вот и всё. Послушайте, а может, она ради славы? Ну, знаете, бывает - подписчики, лайки, на миру и смерть красна? - Исключено. Ведь даже имени своего не сказала.
- Какая, говорит, вам разница? Ну, пусть будет - Таня.
Всё о ней? - Нет, к сожалению. Висела на морозе целый месяц - в назидание всем. Нам с вами. Чтобы хорошо запомнили!
Под Новый Год немецкие солдаты раздели девичье тело, кидали в него ножи, истыкали штыками, отрезали грудь. - Почему под Новый Год? - Так ведь Рождество у них было! Ихнее, католическое! Это они Рождество праздновали, вот и всё. - Да. Совсем тяжело. Нормальные солдаты? - Абсолютно нормальные! Никто и никогда не усомнился. Ни до, ни после. Наоборот, усомнились в ней. Но это потом, после, когда все умными стали. Причём, заметьте: это не какие-то каратели, не Гестапо, не СС. Обычная рядовая часть, пехотный полк 332, рядовее не бывает. И звереть-то им пока было не с чего. Ещё не было Сталинграда, не мёрзли ещё в окопах. Хорошо питались, спали в тепле. Рождество вот праздновали. Да... Совсем худо.
Есть её фотографии, сделанные нашими в январе 42-го. Я не могу их запостить, мне скажут: нарушает нормы. Берегут нас. Сами посмотрите. У неё лицо спокойно спящей девушки. Вот после всего этого. Бывает же такое. Тогда, в 42-ом , эти фото сразу поместили во всех газетах. Вот как есть: в снегу, с отрезанной грудью, с верёвочным узлом на щеке. Коротко рассказали историю и подписали: Таня. Ещё не знали, что - Зоя. Знаете, какой шум поднялся... Какой рёв...Вся страна тогда взвыла:
- Танечка, прости нас! И еще: мы вас, гадов, теперь в плен брать не будем!
Смешно, правда? Ещё никакой победой и не пахнет, немец по-прежнему в одном броске от Москвы, а они... только что на чемоданах сидели, и вдруг: мы вас в плен брать не будем! Мы, б..дь, хорошо запомнили!
Вот теперь-то мы точно - сможем! И, знаете, смогли. А в плен брали, конечно. И этих, из 332-го пехотного, тоже брали. Так до самого Берлина и брали. Даже жалели, кормили. Тоже люди... Это потом, когда всех пленных отпустили домой, когда отгоревали по сыновьям, отвыли по мужьям, отплакали по отцам, когда отмучались все безногие и безрукие....
А мы успокоились, и снова, как зачарованные, стали внимать этой самой европейской культуре... Учиться новым веяниям: плюрализму.... толерантности... Вот только тогда он решился. И то : очень осторожно. Завтра, говорит, я вам такое скажу... хорошо, что я сейчас в Испании и чувствую себя безопасно. И сказал своё: Шизофрения. Ступор. Подиум. И прислушался оттуда, из Испании: чего будет? Вдруг, как в старые времена, дадут по морде? Или как в новые - по ебальнику? И то , и другое ведь нежелательно. Не дали. Ни по старому, ни по-новому. Проказник, он всё просчитал правильно: кому давать-то? Потомков-то у неё нет - девица, 18 лет! Значит, ни в суд, ни по морде подать некому. Правда, есть у неё младший брат, танкист - вот он бы, конечно, дал. За один только «подиум» дал бы. Но он крайне занят! Совершенно и безотлагательно занят: в танке, видите, горит. Под Кёнигсбергом. Причём, опять же заметьте - совершенно добровольно! Вполне мог не гореть. А мы с вами не в счёт, мы уже толерантные. Так что, зря боялся. А как дружно на защиту встали! Нет, не её. Его, конечно. Её чего защищать, она и так ничего не боится. А художника обидеть легко. Так что - встали грудью.