К появлению «двух Америк» привели захватнические войны, когда к богатеющему на глазах, но все еще компактному государству, были прирезаны огромные, дикие и безлюдные площади. Луизианская покупка, аннексия территорий Мексики и присоединение «народных республик» того времени образовали Юг – аграрный и, из-за недостатка рабочих рук, рабовладельческий.

Север был совсем другим – наводненным эмигрантами со всего света, постоянно меняющимся, активно развивающим промышленность. Разница в экономической модели определила разницу в быте, в укладе, в самой ментальности – и, как следствие, в той политике, которую отстаивала каждая из половинок Америки.

Их ключевые разногласия затрагивали не одно только рабство. Важнейшим был, к примеру, и вопрос пошлин: они были нужны для промышленности Севера, нацеленной на внутренний спрос, но крайне обременительны для южан, стремившихся сбывать свои стремительно дорожающие товары (хлопок и табак) по всему миру.

Две столь разные с экономической, общественной и даже с культурной точки зрения модели удерживало в одном государстве попытка соблюсти баланс интересов на Капитолийском холме. Определяющим правилом было то, что штаты, возникавшие на постепенно осваиваемых новых землях, принимались в Союз попарно – один свободный и один рабовладельческий. Это имеет лишь косвенное отношение к модной теперь теме расизма, поскольку расистами в строгом смысле этого слова были и южане, и северяне, что не мешало последним выступать против рабства из религиозных и экономических соображений.

Баланс был разрушен одним из таких расистов – противников рабства, то есть Авраамом Линкольном. Его решение сделать отсутствие рабовладения условием для принятия штатов в Союз и спровоцировало сецессию Диксиленда. Там поняли, что вскоре «свободные» штаты задавят их большинством (сиречь установят однопартийную диктатуру), и для спасения своего уклада нужно образовывать новое государство – Конфедеративные Штаты Америки, где центральная власть не будет посягать на экономические интересы Юга.

То, как развивалась экономика впоследствии (не только в США, но и почти во всем мире), показало, что южная модель была обречена на поражение, а янки Севера, выступившие против сепаратизма Диксиленда, воевали за приближение прогресса. Но эта объективная реальность убеждает не всех в США: мало кто тоскует по надсмотрщикам на хлопковых полях, но в американском самосознании значительное место отдается традиции.

Эту традицию – право жить «по-своему», как отдельная нация – ставят во главу угла те, кто до сих пор ностальгирует по Конфедерации. Она же привела к таким парадоксам политики, как чернокожие добровольцы в рядах армии южан (из тех, кто смог встроиться в модель Диксиленда) и диксикраты в американском Сенате 1960-1970-х годов (то есть консервативные демократы, голосующие в точности как республиканцы, но по-прежнему называющие себя демократами, как это было при генерале Ли).

Веяния на севере и востоке современной Америки – это тоже покушение на традицию, когда права трансгендеров заменяют посещение церкви по воскресеньям. И это тоже столкновение двух экономических моделей – финансовой с ее «зеленой энергией» и рынком услуг и промышленной с заводами, скважинами и двигателями внутреннего сгорания.

Но этот раскол не географический, а социальный: на либеральные мегаполисы и консервативную глубинку более-менее поровну расколот теперь каждый крупный штат вне зависимости от того, на севере он или на юге. На уровне практических интересов, говорим мы о правах меньшинств или о все той же тарифной политике, они вошли в клинч, но пригороды не могут отделиться от города, а город пойти на пригороды войной того же типа, какая началась 160 лет назад.

То, что происходит в США сейчас, гораздо больше напоминает не предвоенный, а послевоенный период, когда янки «наказывали» и «перевоспитывали» мятежников-южан, ограничивая их в политических правах. «Культура отмены» и реформа избирательной системы – та же «реконструкция Юга». И последствия, надо думать, будут такими же.

Вопреки собственной убежденности, американцы не творят мировую историю, а живут по ее законам. Успешная попытка политической силы, которую поддерживает лишь половина общества, навязать свои правила всей стране и сломать недовольных через колено, приводит к коррупции, деградации госуправления и узурпации власти. Именно это и произошло в США после победы Севера над Югом: институт выборов формально сохранялся, но для «правильного результата» в Вашингтоне не считали зазорным вводить войска в южные штаты.

Россия явно не та страна, где стоило бы в предложенных обстоятельствах жалеть Америку, тем более, что после смутного послевоенного периода двум партиям посчастливилось вновь нащупать точки для балансирования всей системы по правилам демократии. Возможно, нащупают и теперь.

Но это совсем не означает того, что набитые ружьями погреба всегда будут молчать. Тот тип раскола, который переживает Америка, страхует ее от повторения классической гражданской войны, но в значительно меньшей степени – от попытки революции.

С одной стороны, в России есть собственная Система передачи финансовых сообщений (СПФС), запущенная в 2014-м. К ней подключены все российские банки и около десятка зарубежных из стран, входящих в Евразийский экономический союз (ЕАЭС). После отключения SWIFT банки перейдут на российский аналог. Однако для международных платежей СПФС — пока не совсем полноценная замена, поэтому удар будет серьезным.

Эксперты указывают, что объемы экспортных и импортных операций России в долларах и евро существенные, а по многим группам продуктов найти альтернативу невозможно.

«Отключение SWIFT парализует транзакции российских банков, —предупреждает Арарат Мкртчян, — главный стратег индексной компании «Бета Финансовые Технологии». — Больше всего пострадают крупные экспортеры. Им придется работать исключительно с иностранными банками для обслуживания своей операционной деятельности. Возникнет много посредников, обходящих ограничения. Особенно от этого выиграют финансовые институты стран ЕАЭС».

Все решаемо

Однако катастрофы не произойдет в любом случае.

«Само по себе отключение от SWIFT российских банков означает лишь удорожание и замедление финансовых транзакций между контрагентами. Очевидно, традиционные цепочки нарушатся, понадобится некоторое время для их восстановления. Но за неделю или две это вполне можно сделать», — указывает Олег Богданов, ведущий аналитик QBF.

Другое дело, добавляет эксперт, если последует заморозка долларовых средств российских резидентов. Тогда возможна паническая реакция на рынках. Чтобы все успокоилось, потребуется квартал или два, но в итоге финансовые связи все равно восстановят.

Неизбежны резкие валютные колебания. Однако после короткого периода турбулентности курс рубля вернется к норме.

Себе дороже

И все же обратная сторона отключения России от SWIFT наводит на мысль о том, что дальше угроз дело не пойдет. Во-первых, SWIFT — частная компания, зарабатывающая на российских банках. Причем систему те используют не только для международных транзакций, но и для внутренних межбанковских переводов. Чтобы SWIFT отключила кого-то, необходимо решение ЕС или санкции США против самой SWIFT. Но в этом случае не у дел останутся торговые партнеры России — европейский и американский бизнес.

«Данное обстоятельство может считаться форс-мажором, который не позволит российским компаниям и государству платить по имеющимся обязательствам. Внешний долг страны — около 450 миллиардов долларов. Соответственно, возникнут финансовые проблемы у кредиторов. Кроме того, затруднятся операции с основными торговыми партнерами, а крупнейший из них — Евросоюз. Призывы в Европарламенте — это не более чем базарный популизм», — полагает Андрей Кочетков, ведущий аналитик «Открытие Брокер».

Несладко придется и США. Во-первых, у Вашингтона лишь гипотетическое влияние на SWIFT, штаб-квартира которой находится в Бельгии. Во-вторых, Россия может ответить жесткими санкциями против американских банков и политиков.