Просыпаюсь от звука газонокосилки. Незнакомая квартира. Чужой район. Непривычный вид из окна. Ночую тут впервые. Из своего района пришлось переехать из-за бомбёжки. Или обстрела. Не знаю, как правильно сказать, чтобы не прослыть профаном. Человек на мини-тракторе ездит по газону, оставляя за собой ленту аккуратно подстриженной травы.
Я думаю о том, что ему, как и мне, наверное, тоже было страшно просыпаться, но он встал часа два тому назад, когда ещё было темно. Пошёл на работу и теперь вот выписывает на газоне сложные пируэты, объезжая деревца и кусты. Думаю об этом, и становится легче.
Интересно — ради чего он рискует, сколько получает? Наверное, гораздо меньше того парня в интернете, который сказал вчера, что население Донбасса само виновато в происходящем и поэтому его ни капельки не жалко. Даже если убьют.
Просыпаться действительно страшно. Вернее, неприятно. Как после попойки или скандала, когда через минуту после пробуждения приходит осознание реальности. Вспоминаешь, что всё это по-настоящему. И война тебе не снится, а как раз наоборот. Снился мир. Но его нет.
Кроме пробуждений другое неприятное на этой войне — работать частным информационным агентством. Причём не по своей воле, а так, в силу сложившихся обстоятельств. Это когда тебе звонят или пишут многочисленные знакомые из разных концов земного шара и спрашивают: “Рассказывай, что там у вас?”.
Рассказать, в общем-то, несложно, всю фабулу можно уместить в паре неприличных слов. Но когда раз за разом, то утомляет. Ещё хуже, когда интересуются, когда это закончится и чем. Не знаю, ну откуда мне знать. Сегодня мне кажется, что это не закончится никогда, раз уж началось. Но это нервы и усталость. Усталость от пустоты.
Говорить о том, что Донецк опустел и замер, — стало уже общепринятым. Когда-то замёрз и превратился в глыбу льда Ниагарский водопад. Посмотреть на это зрелище приезжало довольно много народу. Странно, но в сегодняшний Донецк не стремятся толпы туристов. А зря — редкое зрелище.
Тем, кто сумеет его пережить, определённо будет, чем похвастаться перед собеседниками. “А помните Донецк?” — “Да, мне ли не помнить! Я там как раз жил в эти дни”. И дальше огорошить слушателей парой непридуманных историй для усиления эффекта.
Начать можно с рассказа об очереди у одного магазина спорттоваров, который перед эвакуацией устроил щедрую распродажу. Минус 70% — это вечные ценности даже в военное время. А может, именно во время войны как раз уместно купить спортивный костюм менее чем за полцены? Некий трофей, но на взаимовыгодных условиях.
Интересно, придумают анекдот, что в войну кеды были по талонам и родители отдавали детям свою порцию? Или вспомнить о сети кофеен, которые так и не успели толком поработать. Закрылись — то ли из-за нехватки посетителей, то ли просто стало боязно. А может, ощутили свою стилистическую неуместность. Кругом наводчики, корректировщики, стрелки. И вдруг — бариста. Смешно.
Уехали, не выдержав конкуренции. А wi-fi оставили включённым. Наверное, у них это называется “подвешенный wi-fi”? Скорее, просто забыли. Уезжая, обязательно что-нибудь забудешь, а потом станешь себя утешать: это к возвращению, хорошая примета.
Рассказать о том, как, вернувшись средь бела дня домой, встретил у подъезда микроавтобус с крупнокалиберным пулемётом на крыше, зенитное орудие и отделение автоматчиков. И соседа, который обманул, что зенитку будут устанавливать на крышу дома.
Осознал, что будет правильным на какое-то время перевезти жену и детей в другое место. Вот прямо сейчас! Немедленно!! Бегом!!! И к своему удивлению обнаружил, что троих детей можно очень организованно одеть и собрать за считаные минуты. А ведь в мирное время на это обычно уходила вечность. Впрочем, те минуты тоже вечность — так они ощущались. Прав был Альберт Эйнштейн: относительно всё.
Потом пишешь в Facebook: “Провёл учебную эвакуацию”. И твой пост лайкают, думая, что вы и в самом деле решили потренироваться в хорошем и полезном деле.
— Ух ты! Скотиш-филд! — говорит мне человек с автоматом в руках, в солнцезащитных очках, подпирающий дверь моего подъезда. Он видит моего кота, которого я перевожу в другую квартиру в другой район. У человека неожиданно рассудительные интонации: — Как зовут красавца? Сколько лет?
— Скоро десять, но болеет хронически, бедолага, — отвечаю я и ловлю себя на мысли, что наша беседа напоминает мне диалог двух страдающих ревматизмом в одном из рассказов О’Генри. — Почки. Постоянно лечим. — Да, это порода такая. Почки у них — слабое место, — отвечает мне человек, пока я разглядываю подствольник его Калашникова. — У меня тоже такой был, и та же проблема. Не кормите сухим кормом, от него вся беда. Только натура. Но потом переучивать тяжело, если с самого начала приучили к сухому.
Я вздыхаю. Мне ли не знать?!
— А что вы тут охраняете, не опасно выходить? — Не переживайте. Мы тут ненадолго. Минут десять — и уедем. Встреча. Опасного ничего. — Весь город окружен артиллерией. Через два дня начнётся обстрел, — без особого желания поддержал разговор другой. —Если есть возможность уехать — уезжайте.
Не обманул.
Главный вопрос, который задают себе дончане в эти дни: кто их обстреливает? Вариантов ответа ровно два. Сторонников той и другой версий хватает. Аргументы у каждой стороны железобетонные, как блокпост. Вероятные подозреваемые свою причастность к обстрелу города отрицают напрочь. И так убедительно, что уверен: попроси их пройти детектор лжи — пройдут влёгкую. Но от этого не легче. Не легче совсем.
Ещё объясняют люди издалека: “Мы точно знаем, что это не…”. Издалека вообще лучше знают о том, что тут у нас происходит, к этому здесь уже привыкли.
…В тот день артиллерия заработала в пять утра. Ровно в пять. “Хоть часы проверяй” — написал кто-то в Facebook. Было непривычно громко, но с мыслью о том, что линия фронта приближается к городу, смириться пришлось давно. В тот день непривычно громко, непривычно близко, но всё равно ещё далеко. Значит, не сегодня.
О том, что всё-таки сегодня, стало понятно, когда в окно ворвался звук пролетающих над домом реактивных снарядов: “Ввввввук! Ввввввук!”. Перебегаем на соседнюю сторону и видим в другое окно, как горит от взрывов частный сектор около железнодорожного вокзала. Еще полминуты — и сизые облачка поднялись над микрорайоном. Война. Теперь уже без вариантов.
В тот день погибли пять мирных жителей. Больше десятка ранены. Об этом почти сразу написали интернет-издания из Киева. Бывшие донецкие интернет-издания, которые теперь “из Киева”. Оттуда теперь сообщают главные новости города, и этот факт вызывает глухое раздражение у многих оставшихся в Донецке.
Причины раздражения можно найти и объяснить, но похожее занятие полгода назад уже привело к тому, что сейчас происходит вокруг, так что лучше не надо.
— Знаете, что главное в лечении сифилиса? — спрашивал опытный врач. И сам же отвечал: — Не расчёсывать.
…На следующий день после первого серьёзного обстрела жилых кварталов город постепенно приходил в себя.
Магазины, по крайней мере те, где хлеб и молоко, открылись. Даже тот, возле которого разорвался снаряд. Кстати, ассортимент в супермаркетах — как в мирное время, город не голодает. Пока.
Сайт городского головы сообщил, что транспортное сообщение до железнодорожного вокзала возобновлено. Или мне показалось, но за рулём троллейбусов в городе нынче преимущественно мужчины.
А вот свирепых контролёров, этого несмываемого позора Донецка из прошлого, как-то вдруг не стало. Но пассажиры всё равно компостируют талончики в электронных компостерах, и те деловито жужжат, впечатывая дату и время поездки.
В первый раз такие умные штуки, сильно отличающиеся от привычных советских “дыроколов”, я увидел в Кракове лет десять назад. Тогда я был почти уверен, что в Донецке их не будет никогда. Надо же — ошибся. Сегодня между Краковом и Донецком опять бездна.
