Кроме того, на этой пресс-конференции сотрудник Института социальной и политической психологии Павел Фролов сообщил, что проведение военных действий на Донбассе поддерживают приблизительно 59% украинцев. По его словам, к этой цифре, очевидно, склоняется и часть респондентов, которые соглашаются с мнением, что в донбасском конфликте, к сожалению, нет другого решения, кроме быстрых и решительных военных действий (примерно 49%).

«фрАза» обратилась к Павлу Фролову, который также является вице-президентом Ассоциации политических психологов Украины, с просьбой прокомментировать некоторые социально-психологические аспекты, прямо или косвенно связанные с данными вышеупомянутого исследования.

Павел Дмитриевич, какие ожидаются послевоенные социально-психологические последствия для мирного населения Донбасса и украинских бойцов, которые там воюют (воевали)?

Здесь мы, прежде всего, говорим о посттравматическом синдроме. Его переживали все и всегда — это было и в древние, и в рыцарские времена. Есть исследования, доказывающие, что даже экранное насилие способно вызывать у людей осознанный или неосознанный стресс, и для того, чтобы выйти из него, требуется определенное время. Природе человека все-таки противоречит убийство себе подобного. По крайней мере, это характерно для большинства людей. У некоторых возникает расстройство, известное как «флешбек». Например, люди, пережившие бомбардировки, могут испытывать приступы страха и паники при звуке самолета. Встречается также проблема адаптации к мирной жизни.

Как в данном случае можно помочь людям на государственном, общественном и медийном уровне?

На государственном уровне должна развиваться сеть психологической помощи. Запрос на нее уже существует. Пока его удовлетворяют на общественных, волонтерских началах. К сожалению, в некоторых местах не хватает кадров для работы с пострадавшими. Поэтому необходимо, чтобы эта сеть при поддержке государственных и общественных институтов становилась более развернутой. Помимо этого, должна проводиться специальная разъяснительная работа в СМИ, чтобы человек с помощью соответствующих информационных материалов мог заметить у себя определенные признаки психологического расстройства, с которыми следует обратиться к специалисту.

Еще одной важной задачей является налаживание внутринационального диалога, потому что гражданский конфликт в нашем обществе вспыхнул не с началом АТО. Его разжигали намного раньше. В 2004 году кровопролития удалось избежать. А вот после нынешнего Майдана и Крыма многие украинцы ограничили свой круг общения только до тех, кто придерживается сходных с ними позиций, а других стали считать врагами, дебилами, шизофрениками и т. д. Национальный диалог должен помочь найти точки для консолидации.

В конце августа, по данным Украинского института социальных исследований имени Александра Яременко и Центра «Социальный мониторинг», 57% украинцев выступили за скорейшее прекращение военных действий. А по новым данным вашего Института, почти 60% поддерживает военные действия. Чем можно объяснить эту разницу?

Лично мне нигде не удалось найти, какие именно варианты вопросов предлагались респондентам в опросе, который проводил Украинский институт социальных исследований имени Александра Яременко и Центр «Социальный мониторинг». А ведь не секрет, что правило «какой вопрос, такой и ответ» никто не отменял. О том, каким был вопрос, можно лишь догадываться на основе обнародованных данных. А они гласят, что 57% украинцев считают, что АТО на Донбассе должна завершиться немедленно и ее проведению следует предпочесть поиск компромиссов и мирное урегулирование. При этом из тех же данных следует, что 56% респондентов в целом или частично поддерживают проведение АТО.

Как видим, из результатов опроса Украинского института социальных исследований имени Александра Яременко и Центра «Социальный мониторинг» можно было с одинаковым успехом вытянуть как «большинство за мир», так и «большинство за войну», но в информационных заголовках был сделан акцент на первом. Наш опрос в этом смысле тоже неидеален, поскольку и в нем отражены лишь некоторые из возможных аспектов отношения к военным действиям на Донбассе. Но в целом, наши данные совпадают, поскольку указывают на противоречивость оценок АТО общественным мнением.

Если говорить в целом, украинский политикуум старается больше идти за общественным мнением или формировать его?

Я бы так сказал: когда им выгодно, они используют общественное мнение и ссылаются на него; когда же невыгодно, они его просто игнорируют.

Какими социально-психологическими факторами можно объяснить тот факт, что в послемайданной Украине, которая, по идее, вышла на новый уровень гражданской и политической культуры, второе место в предвыборном рейтинге занимает такая сила, как партия Олега Ляшко?

На мой взгляд, то, что Майдан якобы в корне что-то изменил, — это по большей части миф, который успешно распространяется в общественно-информационной среде. Но идеологи Майдана, как победители, представляют ситуацию так, как им удобно, и хотят, чтобы так думали все. Тем не менее, к массовым политико-культурным изменениям в Украине это пока что не привело. Разумеется, есть наиболее активная группа, которая развивает гражданское общество, за ней многие готовы идти; но основная масса — какой была, такой и осталась. Кардинальных подвижек не произошло. В то же время есть романтизм и желание видеть, что Украина действительно вышла на качественно новый уровень политической культуры.

Тема с рейтингом Олегом Ляшко и партией как раз подтверждает то, что многие в нашей стране по-прежнему хотят простых ответов на сложные вопросы, предпочитают не рациональный политический выбор, а радикализм. Как свидетельствует история, тенденция эта достаточная опасная.

К чему она может привести в итоге?

В последнее время часто говорят, что Украина не переживет еще одну революцию. К сожалению, складывается впечатление, что дело идет не столько к очередной революции, сколько к бунтам. Экономические прогнозы особого оптимизма не внушают, многие социально-психологические барьеры на пути применения насилия в Украине уже устранены, а посему протесты, скорее всего, будут уже более жесткими, чем февральский Майдан.

Основными акционерами проекта TAP (Trans-AdriaticPipeline) по-прежнему являются британский энергетический концерн BP, норвежский Statoil и азербайджанский государственный концерн Socar. Доля каждого из них составляет 20%. "Безусловно, мы сожалеем о выходе из проекта компаний E-on и Total. Разумеется, каждая компания сама решает, соответствуют ли данные активы ее инвестиционному портфелю", - поясняет финансовый директор TAP Лутц Ландвер в интервью "Немецкой волне". По его словам, испанский поставщик Enagas- не менее ценное приобретение для проекта, особенно учитывая ее "конкретный узкоспециализированный опыт". Так что в этом отношении проект от смены инвесторов лишь выиграл, утверждает его немецкий руководитель.
Первые капиталовложения, например, в строительство подъездных путей, ожидаются уже в 2015 году, сообщил Ландвер 1 октября на конференции по энергетике "Балканы и Адриатический нефтегазовый саммит" в Афинах. Начало поставок с азербайджанского газоконденсатного месторождения Шах-Дениз, запасы которого оцениваются более чем в один триллион кубометров природного газа, запланировано на 2020 год. Предполагается, что Трансадриатический газопровод обеспечит до 20% газовых потребностей ЕС.
Из 880 километров общей протяженности газопровода 540 километров будут проходить по территории Греции. Так страна, находящаяся в состоянии кризиса, получит ключевую роль в реализации проекта. В 2013 году Греция, Албания и Италия подписали в Афинах соглашение о строительстве TAP, тем самым выразив однозначную политическую поддержку многомиллиардного проекта.
Тем не менее, точный маршрут прокладки труб на севере Греции пока не определен, так как многие города, общины и гражданские организации протестуют против строительства и требуют изменений в намеченном плане.
Проект Трансадриатического газопровода привлекателен не только тем, что обеспечивает доступ к запасам каспийского газа. Все участвующие в нем страны получают возможность заново позиционировать себя на европейском энергетическом рынке. Например, Албания до сих пор была изолирована от энергосетей ЕС, но теперь положение изменится, убежден замминистра энергетики и промышленности Албании Дориан Дуцка. "Благодаря TAP Албания станет частью южноевропейского газового коридора и вольется в региональную энергосеть", - сказал он в интервью "Немецкой волне". Кроме того страна сможет выручить приблизительно миллиард евро в виде прямых иностранных инвестиций, не говоря уже о новых рабочих местах и дополнительных налоговых поступлениях.
Еще важнее для Албании то, что, по задумке, TAP соединится на ее территории с Ионическо-Адриатическим газопроводом, который, как предполагается, будет доставлять газ в местные сети энергоснабжения Западных Балкан.
Министр энергетики Греции Яннис Маниатис утверждает, что в ближайшие годы Европе дополнительно понадобится 100 миллиардов кубометров газа, поэтому ей пригодятся любые дополнительные поставки и газотранспортные средства.
Его мнение разделяет и Тедорос Тсакирис, преподаватель геополитики кипрского университета в Никосии. Он не считает "Южный поток" и TAP конкурирующими проектами. "Южный поток" не увеличит зависимость ЕС от российских газовых поставок и не призван завоевывать новые рынки, - говорит эксперт по энергетике. - Это просто альтернативный способ выполнения уже имеющихся договоренностей о газоснабжении".
По его словам, TAP не может составить серьезную конкуренцию "Южному потоку" хотя бы из-за сравнительно низкой предполагаемой мощности: максимум 20 млрд кубометров к 2025 году против ежегодных 150 млрд кубометров "Южного потока".