— Подъезжаем к блокпосту, а там весело. Друг по другу стреляют. Начинает и к нам прилетать. Мы отъезжаем, а оно вслед за нами летит, — бодро, как о небольшом происшествии, рассказывают ребята.
Наш фотокор пытается найти удачный ракурс, делает пару шагов от автобуса, заходит в поле. Увидев это, Наталья меняется в лице:
— Выйди из зеленки немедленно! Тут блокпост стоял, кто его знает, что после него осталось.
— Я тут недавно вышел по нужде у блокпоста, — подхватывает тему Ярослав, — мне боец говорит: «В ту сторону можешь на метр зайти, а в эту вообще не заходи». Я говорю: «Спасибо, понял. Остановлюсь в другом месте».
В автобусе сидят с десяток пассажиров. Большая часть вышла сразу за линией фронта, остались лишь те, кому нужно добраться до Харькова и дальше.
Наталья внимательно осматривает пассажиров, подходит к парам с грудными детьми: «Вам есть куда ехать?» И после короткой беседы мягко, но настойчиво подталкивает одну семью к выходу:
— Лучше вам у монахов в Святогорской лавре поселиться. Вдруг вы не найдете знакомых своих знакомых? А так у вас и ребенка точно будет крыша над головой.
Славянское сердце
Сейчас в Святогорске живут примерно 5–6 тысяч переселенцев. Из Макеевки, Горловки и других городов Донбасса. Около 500 человек приютили монахи Святогорской лавры. Остальные обжили турбазы, пансионаты и пионерлагеря, которые бесплатно предоставили беженцам местные власти.
Летнее кафе «Пирамида». До войны жители Святогорска приходили сюда только для того, чтобы отдохнуть. А теперь здесь расположена «точка спасения». Именно так называют свое кафе миссионеры из организации «Славянское сердце». В дни выдачи гуманитарки около заведения с раннего утра толпятся несколько десятков человек. Хотя выдавать еду, теплые вещи и медикаменты начнут только в полдень.
— Где лист со списком? Кто крайний?
— А детское питание дают? Что есть для малышей? — слышны вопросы из толпы.
Памперсы будут давать по нескольку штук в руки. Детское питание — по одной пачке. Но люди рады и этому.
— Сынок, а лекарства есть? — спрашивает у меня бабушка в мешковатом свитере с подвернутыми рукавами. — У меня же давление, я гипертоник. А обувь дают? Я в кедах тут стою, сапоги дома, в Горловке, остались…
На ее руке я замечаю написанные шариковой ручкой цифры — номер в очереди. Пенсионерка признается, что пришла занимать очередь в пять утра. Но здесь уже стояли люди.
— Хотела быть первой, а не вышло… — вздыхает бабушка.
Как все эти люди перенесут приближающуюся зиму, пока не ясно. Часть помещений не отапливается. А там, где есть котельные, возникла другая проблема — нет угля.
— Дети из-за холодов начинают болеть, а денег на лекарства нет, — сетуют мамы в толпе, которая становится все больше и больше.
— Пенсии уже три месяца не видели. Живем и питаемся в лавре, — говорят старушки.
С проблемой задержки пенсии переселенцы сталкиваются не только в Святогорске, но и в других городах Украины. Даже в столице люди по два-три месяца ждут, пока закончится бюрократическая волокита, связанная с переоформлением всех положенных документов. Стоит ли говорить о регионах. Так, в Святогорске ежедневно в пенсионный фонд приходит около 200 человек. И чиновники с таким потоком просто не справляются.
— Объясните нам, подопытным кроликам, что сегодня дают? — спрашивают у меня с горькой иронией вновь подошедшие.
Между тем стрелка часов приближается к полудню. Скоро «точка спасения» начнет работать, и уставшие ждать люди теряют терпение:
— Пора вам уже открываться! — кричит кто-то из беженцев.
— Всем всего хватит! Не переживайте! — пытается успокоить охранник кафе толпу. Но в ней уже бушуют нешуточные страсти. Вскоре между беженцами вспыхивает ссора.
— Да я никогда никуда без очереди не лезла!
— Научись сначала с людьми нормально разговаривать!
— Лахудра!
На скандалисток начинают шикать с разных сторон:
— Прекратите, и без вас тяжко.
Те, кому повезло пробиться в благотворительный секонд-хенд в первых рядах, уже не спешат. Люди придирчиво выбирают теплые куртки и свитера. Затем медленно идут к выходу — кто с одной вещью, кто с двумя внушительными пакетами.
— Вы не подумайте, что это все мне. У нас там родня. Мы им и продукты, и одежду пересылаем. Меня сестра за кило риса со слезами на глазах благодарит. У них же нет денег на самое необходимое, нет денег, чтобы выехать сюда, — словно оправдывается передо мной женщина. — Я из Горловки, жила там с мамой, с дочуркой. Муж уехал в РФ, алименты не платит, ему-то хорошо, а нам… Я пока получала на своей работе 3 тысячи, не жаловалась. Но сейчас работы нет. А мне на что дочь кормить и одевать? Где новую работу искать?
Гора одежды постепенно уменьшается. Одних беженцев сменяют другие. Сгорбленные старушки, мамы с грудными младенцами, младшеклассники с порозовевшими от насморка носами. Мужчин практически нет.
— Много ли среди переселенцев… как бы это сказать… — пытаюсь спросить у местных волонтеров.
— Халявщиков? — понимающе подсказывают девушки. — Есть и такие. Но сейчас не то время, чтобы «расфасовывать», чтобы разбираться, кто честный человек, а кто нет. Очень много людей действительно нуждаются в нашей помощи. И помощи от государства практически нет.
Нет времени на бизнес, семью и сон
После раздачи гуманитарки мы с Наташей и ее подругами — волонтерами из Харькова Леной и Людой — пьем чай. Разговор вертится вокруг помощи мирным жителям. Подруги то со смехом, то с горечью вспоминают, как помогали обездоленным.
— Помнишь, как мы в Славянск 5 июля приехали (в этот день в город вошла украинская армия. — «Репортер»)? На нас тогда, как на сумасшедших, смотрели. Но надо было хлеб отвезти, боялись, что он зачерствеет, — рассказывает Люда. — Едем — город пустой. Но пенсионеры никуда не делись, никуда не уехали. Раздали почти все и, помню, протягиваем бабушке нашу последнюю буханку. Хлеб на самом дне мешка лежал, он помят, продавлен. В мирное время мы и не подумали бы такое отдать, а тогда… Бабушка берет его и плачет, а мы стоим, смотрим не нее и сами рыдаем.
— Тогда старики дробили хлеб на порции: это на сегодня, это на завтра, это на послезавтра, — добавляет Наталья.
— А помнишь, как бабушка мешок с мукой тянула? Поднять его не может, тащит по асфальту. Мешок зацепился за камень, порвался, пенсионерка идет, а за ней белый след тянется, — продолжает Лена.
— По моим наблюдениям, чем беднее люди, тем добрее. Бабушки передают беженцам по 100, по 200 граммов крупы, муки. Видно, что больше не могут дать. Одна бабуля, ей лет 75 было, притащила сама мешок с кабачками, — вспоминают волонтеры.
— Столько людей нам помогало! Даже и не сосчитаешь!
— Почему не сосчитаешь? У меня в блокноте записаны контакты всех, кто мне гуманитарку приносит. Как захожу в лавру, пишу за здравие записочки, — признается Лена. — Я иногда приезжаю забрать вещи или продукты на своем «лексусе». Так мне до того неудобно, просто хочется сказать: «Это я не на ваши деньги машину купила!» Мы же обеспеченные люди…
— Были! — добавляет Наталья, и подруги заливаются звонким смехом.
— У нас сейчас нет времени ни на бизнес, ни на семью, ни на детей, ни на сон и отдых.
— Но мы не жалуемся.
Чемпионы добрых дел
Садимся в автобус и едем в сторону Харькова. Мы с Яриком устроились на свободных си-деньях, Гена — за рулем. Уже много позже я узнаю, что вез нас участник Олимпиады в Афинах, трехкратный чемпион мира, Европы, победитель многих международных соревнований. Пока же чемпион ведет автобус, а мы с Ярославом разговариваем о фронтовых дорогах.
— На одном блокпосту пацан из Нацгвардии спрашивает: «Чего ты небритый?» Я не сдержался: «Тебе какая разница? Ты думаешь, я с тобой целоваться буду?» — смеется Ярослав. — На самом деле мне просто некогда бриться. Или в дороге, или готовимся к поездке.
— Ярик у нас очень хороший, — наклоняется к нам бабушка-пассажирка, — всегда подойдет, развеселит, разрядит обстановку.
— А как по-другому? Надо же налаживать отношения с жителями соседнего государства. Они же теперь иностранцы, — шутит водитель.
Наша соседка Ольга Петровна едет через Харьков в Запорожье к родне. Это не первый ее рейс в красном «социальном» автобусе. Не так давно она вывезла пожилую маму, теперь вот ездила за теплыми вещами.
— Маме 86 лет, она одну войну уже перенесла. Она у меня каждый день спрашивает: «Когда мы поедем домой? Ну когда мы поедем домой?» Что мне ей ответить? — в глазах нашей собеседницы блестят слезы.
Женщина рассказывает, как в прошлый раз выезжали из зоны АТО по проселочной «партизанской» дороге. Вспоминает, как нещадно палило солнце. Как придорожная пыль стояла густой пеленой и скрипела на зубах. Как попали под обстрел и молились, чтобы доехать живыми.
— И вот сейчас мы проезжали блокпосты, и я смотрела на этих мальчиков, думала, что это же чьи-то сыновья. Их родители думали, что дети вырастут, будут за ними в старости присматривать, — наша попутчица вытирает слезу и продолжает: — Рядом со мной сидела женщина, которая сына потеряла. Он хотел выехать сюда на своей машине, а его миной накрыло. И всю дорогу мама вот таким слезами плакала, — Ольга Петровна вздыхает и отворачивается к окну.
В Чугуеве наш автобус останавливается у бывшей воскресной школы, где разместились несколько десятков беженцев. С чьей-то легкой руки это место называют «центром туризма».
Заходим в столовую, где нас кормят нехитрой снедью. А через время к нам присоединяется Андрей, один из лидеров этой группы волонтеров.
— Если бы я этим за деньги занимался, то давно стал бы миллионером. Я не шучу. За такие поездки некоторые водители берут 450–600 грн с человека. И еще по 100 грн за багаж. Вот считай: 40 мест по 500 грн — это 20 тысяч. Затраты на топливо — 4 тысячи. Неплохая прибыль получается? — хитро смотрит на меня Андрей. — За неделю можно 100 тысяч грн зарабатывать, а я уже пять месяцев этим занимаюсь. Но я бы себя за такие доходы возненавидел. Как можно людей за деньги спасать? Как можно на чужом горе наживаться?
— Иной раз пассажиры не верят, что мы бесплатно их везем: «Как это не надо деньги платить? Вы у нас за проезд в Харькове возьмете!» Чудные люди, — весело улыбается Ярослав. — Было такое, что кто-то в конце поездки кидал клич: «Давай поможем!» Давали кто сколько мог. Выходило гривен 200, собирали со всего автобуса.
— Я сперва отказывался деньги брать. Но у нас постоянно расходы. Много тратим на топливо. Еще нужны деньги на запчасти, на ремонт. Автобусам нашим, считай, по 20 лет, а ездим мы по военным дорогам, — рассказывает Андрей. — Их танки разбили гусеницами, то там, то там мелкие воронки. Едешь и думаешь: «Ой, не успел». В смысле не успел объехать.
Спрашиваю, как появилась команда «эвакуаторов», как стали волонтерами.
— Надо было не остаться в стороне, и я не остался. До этого у нас с другом была строительная фирма, но она уже полгода не работает. Не вижу смысла строить в это время, — признается Андрей. — Вот так и живу. Ты же видишь, сижу с беженцами, ем их еду. А семья моя живет с родителями. Мне показалось, что жена меня поняла, ну, может, не до конца, но поняла. Дочка так точно гордится своим папой.
— Я, наверное, за всю свою жизнь не сделал столько добрых дел, как за эти три месяца. Но подозреваю, что жена мне в один день скажет: «Надоели твои поездки, надоело, что тебя днями дома нет, волонтерь-ка отсюда!» — смеется Ярик. — Но бизнес пока стоит, а смысл дома без дела сидеть?
— Мы фартовые, — смеется Андрей. — Вот едешь по трассе и видишь расстрелянные автобусы у обочины. И все пытаются с себя вину снять: те на ополчение пальцем тычут, а те — на Нацгвардию. Но нашим пассажирам плевать, с какой стороны по ним стреляют.
Андрей оживляется и начинает рассказывать, как меняются пассажиры, когда рядом с автобусом разрываются мины. Он говорит, что обычно долгую дорогу сопровождают мелкие склоки, кому-то мешают сумки соседа, кому-то не нравится, что водители едут слишком быстро.
— Но только начинается обстрел — все затихают. Упали на пол и прикрылись сумками, которые только что всем мешали. Лежат тихо, только уши торчат: слушают, как близко снаряды ложатся, — рассказывают водители.
Кто как расстреливает
— В одном из городов Луганской области меня казаки расстрелять хотели, — признается Андрей. — При этом я так и не понял, что мы им плохого сделали. Ну представь обвинение: «Вы нам не от души продукты привозите», — Андрей делает глоток чая и продолжает: — А однажды два дня меня и напарника в РОВД продержали. Зато отоспался.
В тот раз на блокпосту силовики решили, что Андрей и его команда везут медикаменты для ДНР. Конфликт мог бы быть исчерпан сразу же после прочтения инструкций по применению лекарств (везли по большей части препараты для сердечников, а много ли инфарктников бегает на передовой с автоматом?). Но волонтеров проверяли два дня. Потом, правда, отпустили и даже вернули груз. Но далеко не весь.
— Казаки намного быстрее разобрались с нами. Ты что, не знаешь, какой у них допрос? Передернул затвор и выстрелил над ухом. Быстро и эффективно. Сразу возникает желание говорить правду и только правду, — признается Андрей. — Сначала от работы было внутреннее удовлетворение. Но когда и те, и другие хотели расстрелять, куда-то это удовлетворение делось. И по ту, и по эту сторону фронта дятлов хватает. Но есть и нормальные парни и там, и там. И есть очень много мирных людей, которым жизненно нужна наша помощь.
По словам волонтеров, фраза: «Ребята, не бросайте нас» — служит для них главным стимулом продолжать работать.
— Очень мало людей занимаются тем же, что и мы. Кто-то иногда соберется с духом и — «заскочили-выскочили». Очень тяжело туда ездить постоянно, — говорит Андрей. — Первое время у меня так было: один день поездка и три дня депрессии. Вот представь, стоят перед тобой беременная женщина и бабушка, которая еле дышит. И двоих ты взять не можешь, надо кому-то отказать. Брали тех, кто убедительнее просил, остальным обещали, что завтра приедем. И приезжали! Понимаешь, там ведь людям жрать нечего! Приехали в один поселок, так люди рассказали, что уже всех кошек съели. Мы когда выгружались, разбили банку с вареньем — и местные с земли его ели… Там обстановка как в сериале «Ходячие мертвецы». Очень мрачно. Еще и подбитая техника у главной площади. Дескать, смотрите, как украинцы украинцев расстреляли.
Мой собеседник рассказывает о разбитых водопроводах. О том, как горожане бутылями из бассейнов набирали дождевую воду. Об отсутствии электричества и мобильной связи.
— За новые стартовые пакеты там сдирали по 900 грн, а мы бесплатно раздавали их, — говорит Андрей. — И с медикаментами там беда. Я уверен, что очень многие умирают из-за их отсутствия. Вот у нас есть оттуда заказ, но мы его точно не сможем выполнить, нужны рецепты. И кто-то умрет, не дождавшись нашего автобуса.
Андрей говорит это без пафоса, не пытаясь казаться героем. Ровным, спокойным голосом, в котором, несмотря на тяжесть темы, нет-нет да и проскользнет веселая нотка.
— Знаешь, я на все, что там вижу, как хирург смотрю, беспристрастно. Как врач, который просто делает то, что должен, и все. Иначе и ко мне волонтеры начнут приезжать… в психлечебницу, — заливается он заразительным смехом.
— А кто из пассажиров тебе больше всего запомнился?
— Забирали как-то старика, бывшего спортсмена-штангиста. Он уже с трудом ходил, мало что напоминало о его былой мощи. Но сила духа у него сохранилась и нисколько не ослабла. Он наотрез отказывался от нашей помощи, гордо и твердо говорил: «Я сам!» Вот настоящий человек!
Понимает ли Андрей, что он герой? Вряд ли. Думает ли о своем сходстве с персонажами Стругацких и Тарковского? Точно нет. Но первое, что приходит на ум, когда слушаешь его истории, это молитва-заклинание на пределе жизни: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный».
Белые флаги не спасают
— Команды, которые бесплатно эвакуируют людей, можно пересчитать по пальцам одной руки. Государство этой темой, конечно, интересуется: ранее периодически были заявления о создании «гуманитарных коридоров», но они в итоге не срабатывали. По нашему мнению и мнению волонтеров, чиновники прилагают недостаточно усилий для того, чтобы вывезти своих граждан, украинцев, которые хотят жить в этой стране, — рассказывает Дарья Касьянова, руководитель направления «Эвакуация» Гуманитарного штаба при фонде Рината Ахметова.
По ее словам, большинство водителей, которые занимались поездками в зону АТО, уже прекратили ездить.
— Случалось, что жены приходили к автобусу, забирали у мужей ключи, — говорит Дарья. — Их можно понять. Было такое, что машины с беженцами приезжали в конечную точку не с одним и не с двумя пулевыми отверстиями. Выглядели как решето. Мотивацию «стрелков» мы не анализировали, но и одна, и другая сторона воспринимали отъезд мирных жителей болезненно. Ни белые флаги, ни таблички «Дети» не спасают от обстрелов, а лишь привлекают внимание.
Иногда водители возвращались избитые, а их пассажиров заставляли рыть окопы. И дорога, которая в мирное время занимала чуть больше часа, растягивалась на 15 часов.
— Был случай, когда мы вывозили людей из зоны АТО через Россию. Пришлось сделать большой крюк и заехать в Украину уже в Черниговской области, — продолжает Касьянова. — Бывало и такое, что люди по 15 часов пешком шли к автобусам. Да чего только в дороге не происходило. Лежачего дедушку везли на пожарной машине. У одной женщины в дороге начались преждевременные роды. Водитель успел домчать до роддома, но на следующий же день маму и ее малыша надо было опять эвакуировать — больница была обесточена.
Дарья говорит, что многие до сих пор не хотят выезжать из зоны АТО, боятся мародеров.
— Одна бабушка поставила нам условие: «Или вывозите меня с моим диваном, или с моей коровой». Естественно, ни то, ни другое никто выполнить не в силах. Но можно понять таких людей, в стрессе привязанность обостряется, — объясняет Касьянова. — И я хотела бы попросить всех не тянуть с отъездом из горячих точек. Не стоит ждать, это только увеличивает риск попасть в беду.
