«Вы не боялись, что спектакль будет плохо принят, что нам на сцене не нужно столько секса, распущенности и языковой грубости?» «Я не думал, затрону ли чьи-то границы хорошего вкуса. В творчестве Ерофеева слишком много содержания, чтобы я боялся языка или сексуальных подтекстов», — объясняет Секлюцкий.
А их в постановке можно услышать, действительно, много. Перед исполняющим роль главного героя Виктора, альтер эго Ерофеева, Пшемыславом Домбровским (Przemysław Dąbrowski) стояла нелегкая задача: фигуру бунтующего самовлюбленного гедониста, который «плюет России в лицо» нужно изображать очень осторожно, чтобы не выглядеть гротескно. И хотя Домбровский в отдельные моменты восхищает своей игрой, бывает, что он ведет себя как массовик-затейник, который беспрестанно одаривает собравшихся вымученной улыбкой. Он сосредоточен на себе и своих не складывающихся отношениях, но также часто рассказывает о России. Ведь с одной стороны, «Акимуды» стараются уйти от политики, но с другой, обойти ее молчанием невозможно. Когда в 2012 году писался текст, Ерофеев считал, что Путин — не его лидер, но не говорил, что его страна переживает какие-то ужасные времена. Но писатель сменил мнение и после премьеры говорил: Россия сейчас непредсказуема. Впервые после распада Советского Союза никто не может предугадать, что будет дальше. Путь, которым идет сейчас страна сложно назвать ведущим к цивилизации, но ведь россияне хотят просто жить, как все.
Хотя в «Акимудах» часто отсылают к ситуации на востоке Европы, писатель отрицает, что это политический роман: «В прозе я в первую очередь концентрирую внимание на человеке, обстоятельствах, в которых он функционирует, метафизических вопросах, а не на политике. Если бы я хотел писать о России, я бы стал журналистом или публицистом».
Однако поверить в это сложно. Первое, что ожидает зрителя спектакля — это огромный портрет Путина посередине сцены. И хотя фамилия российского президента не звучит в диалогах ни разу, не надо быть гением, чтобы понять, о ком идет речь, когда актеры говорят про «Главного».
«Ерофеев кокетничает, — говорит Секлюцкий. — Конечно, роман можно читать в нескольких плоскостях, но без помещения действий героев на фон современных российских событий их шаги и мотивировки были бы совершенно непонятны».
О чем, собственно сама книга? Если спросить автора, то о душе и поисках бога. Но так получается, что вместо бога на небе обитает Сталин и в рамках мести за проигранную полякам битву 1920 года через 90 лет посылает к смоленскому лесу туман. Когда звучат слова о Смоленске, публика замирает в нервном напряжении, ожидая, что будет дальше. Но потом звучат только барабаны и отзвуки марша.
А Сталин, который появляется в этот момент на сцене, уже практически ее не покидает, прячась по углам и лениво попыхивая трубкой. Но к постоянному присутствию вождя можно привыкнуть, даже главный герой начинает чувствовать себя трупом вполне сносно и не думает о том, чтобы покидать страну. В точности как сам Ерофеев. Несмотря на сложности с властями он не решился на эмиграцию: ни после распада Советского Союза, ни сейчас. Почему? «У меня нет проблем с проживанием в России, впрочем, я живу, где хочу — уезжаю, возвращаюсь, когда хочу. Помимо этого Россия — для писателей — это языковой и бытовой рай, от которого я не вижу причин отказываться. Из-за властей? Путин не сидит в каждом московском кафе. А где еще мне удалось бы сделать столько наблюдений, как не здесь? Я бы не мог понимать страну на расстоянии», — говорит писатель.
Значит, можно сказать, что Ерофеев плюет в собственный колодец? Ведь он постоянно насмехается над стремлением россиян добиться статуса сверхдержавы, над тем, что они живут прошлым и экспортируют только водку. «Я описываю Россию такой, какая она есть, а те, кто говорит, будто я плюю в свой колодец, не видят, что таким образом я стараюсь ее излечить», — отвечает он. Его раздражает, что люди смотрят на Россию и думают, что все о ней знают и даже вслух радуются, что они живут не там, а в своих спокойных странах, где якобы нет никаких серьезных проблем. Понятно, что в России еще многое нужно сделать, и лучше всего было бы ее «заморозить, чтобы она не воняла».
«Что воняет там сильнее всего?» «Менталитет, — уверенно говорит, Ерофеев. — Проблема современной России не в том, что она поддерживает плохого президента, а в том, что у нее устаревший менталитет. В российских головах ничего не изменилось с XVII века. Это не был никогда менталитет политический, он оставался, скорее, архаичным и примитивным и определенно не национальным. Происходящее в стране сейчас проистекает из этого. Запад может говорить, что Россию оккупирует ее власть, но, это российский народ, мягко говоря, со своим менталитетом оккупирует собственную страну».
Но в своем романе Ерофеев отнюдь не мягок, текст пронизан грубой площадной лексикой, без которой невозможно говорить о России. Поэтому герой «Акимуд» плюет на страну, называет ее бездетной ***ой, которая руководствуется не разумом, а инстинктами и желаниями. Русские — инстинктивный народ, пьющий до потери сознания. Так это выглядит в тексте и в его сценической адаптации, сделанной Томашем Керенчуком (Tomasz Kiereńczuk): девушки красивы, но совершенно глупы, а мужчины высокомерны и вливают в себя водку, как в бездонный колодец. Где же русская душа, о которой говорит Ерофеев? «Устройство нашей души не такое, как в Польше, возможно, поэтому не все могут это верно считать в "Акимудах". Но Россия — не европейская страна, это нужно понять для начала, чтобы принять, по каким принципам функционируют россияне», - рассказывает он. «Что же такое Россия?» «В принципе дать ей определение сложно, я бы назвал ее войной менталитетов. То, что кажется зрителю стереотипом, на самом деле — часть образа мышления, от которого не могут избавиться россияне».
Дело в том, что спектакль Секлюцкого кажется в определенные моменты наполненным стереотипами. Доволен ли Ерофеев таким результатом работы с текстом "Акимуд"? Он говорит, что увиденное в «Новом театре» ему нравится: «Задача состояла в том, чтобы приблизить полякам такую Россию, какая она есть. В Польше всем кажется, что они всё о ней уже знают. Я надеюсь, что постановка это изменит. Я видел по премьере, что текст и его послание были полякам понятны. Впрочем, я полагаю, что на уровне культуры Польша и Россия не так далеки друг от друга».
«Но то, что полякам постоянно кажется в России непонятным — это национальная мегаломания, которая раз и навсегда завладела страной. Кажется, что все, что делают герои спектакля, каким бы глупым оно ни было, не рождает у них сомнений, имеют ли они на это право. Может быть, это проистекает из комплексов. Они у России есть? «Россия не знает, что такое комплексы, наоборот, она считает себя самой великой в мире, и в этом заключается проблема. Это именно мегаломания», — говорит писатель.
А она видна, в том числе, в языке, который бывает у Ерофеева грубым, даже площадным. Можно ли говорить о русском менталитете иначе? «На сцене больше вульгаризмов, чем в самом романе, но это хорошо, возможно, такая экспрессия необходима. Это язык, подслушанный в Москве. Герои говорят так, как моя страна», — рассказывает он.
Секлюцкий не экономит крепких выражений. Большое внимание уделяет он также гомосексуальному мотиву, который, как кажется, остается в России темой табу. «Один раз не ***», — спрашиваю я, цитируя Ерофеева? «Это очередной вопрос, над которым размышляет Запад, в котором, он думает, что разбирается. Этой проблемы здесь не существует: гомосексуальная любовь здесь очень распространена, особенно лесбийская. Мы на самом деле не настолько отсталые, как некоторые любят утверждать. Люди создают гомосексуальные пары, как и на западе Европы. Разница, возможно, заключается в том, что в этом направлении у нас меньше легализуется», — отвечает Ерофеев.
Спектакль Секлюцкого не настолько серьезен, как могло бы показаться. Режиссер настолько умело руководит актерами, что между Сталинами и сценами попоек дает зрителям массу поводов для смеха. В «Акимудах» смех вначале смешивается со слезами, поскольку то, что сидит в головах россиян, ужасает больше всего. Секлюцкий чувствовал, что берет на себя большую ответственность. Репетиции шли всего два месяца, а книга очень сложна. «Я хотел сделать из этого абсолютно постмодернистского романа историю, понятную зрителю, который может не быть знаком с творчеством Ерофеева», — говорит он.
Действительно, «Акимуды» — это роман фрагментарный, беспорядочный, он наполнен сарказмом, иронией, абсурдом и вымыслом, который постоянно перемешивается с реальностью, а зрители подвергаются испытанию проникновения в чужие нравы. Некоторые нюансы уловить может оказаться сложно. Например, дилеммы главного героя непонятны без сведений, которых в тексте нет: его отец был дипломатом и личным переводчиком Сталина, но после того, как сын издал неподцензурный журнал «Метрополь», встал на его защиту и лишился работы. Самого Виктора исключили из Союза литераторов и запретили ему печататься. С того момента он стал бунтарем.
Именно из бунта героя создаются «Акимуды». С одной стороны — это очередная пощечина принципам и менталитету, завладевшему россиянами (м***и), а с другой, выражение искренней обеспокоенности — «а куда мы»?
В романе акимуды играют роль созданного себе врага. «России нужен враг, потому что она не может существовать без конфликта?» «Можно так сказать. Акимуд прибыл в Россию, чтобы показать ей, что страны, ее принципов, религиозности в прежнем виде уже нет. Он приехал искать ответы на прежние вопросы в новых источниках. Старые правды устарели», — говорит Ерофеев. «Каких ответов ищут россияне?» «Сначала им нужно понять, зачем они живут. Меня это тоже очень интересует. Самые важные вопросы, пожалуй, касаются бога и любви. Я бы хотел, чтобы на одном из первых мест была метафизика, и лишь потом — политика», — отвечает писатель.
А слышал ли он, что Dziennik Łódzki написал, будто Секлюцкий сделал из его романа «сечку»? Сначала он спрашивает, что такое сечка (мы разговариваем на польском, он говорит очень хорошо, его первая жена была полькой), а потом добавляет, что в таком случае смотрел какой-то другой спектакль, поскольку режиссура Секлюцкого хорошо объединила вырезанные из романа картины в единое целое. Впрочем, Ерофеев добавляет, что раз на премьере он пил вино, это знак, что (как это положено русскому) нужно было выпить — от счастья.