В конечном счёте оперирование историей для разрушения связности тех или иных пространств и перехвата этой связности внешними центрами управления и влияния преследует именно эту цель. Лишённые своей истории территории теряют доступ к своим ресурсам.
Исторический миф, без которого никакое нациестроительство невозможно, требует монологической среды, где присутствуют некие авторитеты, сообщения от которых признаны правдивыми. Разрушение государственности начинается с разрушения авторитета таких источников и с насаждения мифа о благотворности диалогической среды, требующей иных правил прохождения информации.
По этим правилам, чужие сообщения признаются ложными, а тот, кто их повторяет, идентифицируется как враг. Переформатируется прежде всего система «свой-чужой», а «истина» уже выводится из того, от кого (своего или чужого) производится сообщение.
Любой спор по поводу трактовки истории является кризисом. Задача тех, кто управляет этим кризисом, в том, чтобы раздуть его до максимальных размеров или предотвратить такое раздувание. Заказчику не нужна истина, ему нужен конфликт по поводу того, что считать истиной, и этот конфликт возможен только в диалогической среде, защита которой и есть главный постулат «демократии».
Именно через это осуществляется подрыв сакральности прежних авторитетов и насаждение новой сакральности других авторитетов, привнесённых в интересах заказчика конфликта.
Весь пантеон авторитетов перестройки направлен именно на эти цели. Неслучайно главными альтернативными историками этого периода считаются Солженицын и Пастернак. Художественные произведения объявляются источником не художественной, а исторической правды («Архипелаг ГУЛАГ», «Один день Ивана Денисовича», «Доктор Живаго» и проч.) Споры вокруг трактовок Горького, Шолохова и Достоевского стали основой споров о русской истории. Это был период смены авторитетов, после чего приступили к государственной деструкции.
Сейчас, когда Россия отмечает 350-летие со дня рождения Петра I, спор идёт не о датах, а о значении его эпохи для последующих эпох русской истории. Все мифы снова вступили в битву, так же как и в отношении любого русского правителя. Возносят Петра на пьедестал те, кто ищет в его эпохе оправдание и санкцию на те или иные решения современности. Прежде всего это сторонники СВО на Украине и те, кто считает противостояние Западу условием выживания нынешней России.
Но существуют и те, кто хочет выживания России вне влияния Запада, но видят в Петре разрушителя и опасный для России прецедент. Тут речь идёт о том, как насаждать в России прогресс, что считать прогрессом, как относиться к Западу и к своей традиции, в чём состоят заслуги и пороки созданного Петром типа государства.
Опять же, чтобы понимать, от какого наследства мы отказываемся. Видимо, без отказа от какого-то прошлого опыта никакое продвижение вперёд невозможно, даже если потом обнаружится, что это было продвижением назад, и от него необходимо отказаться.
Спор об имперском и советском прошлом не исчерпан с крушением Советского Союза, напротив, он стоит сейчас в центре дискуссии о том, от какого наследства мы отказываемся. Если в перестройку победил либеральный, исторически белогвардейский идеал, то сейчас он скомпрометирован и уходит на периферию, а в разгаре спор о том, какую форму исторического прошлого нам нужно восстановить в модифицированном виде для возвращения в адекватную историческую перспективу.
Спорят государственно-монархический и государственно-социалистический проекты, и они по-прежнему не обнаруживают признаков синтеза. Белогвардейцы продвигают Столыпина, презираемого как социалистами, так и монархистами. Монархисты защищают формулу «самодержавие-православие-народность», для них Столыпин — очередной вестернизатор-неудачник, а Сталин и Пётр — варианты Антихриста на троне.
Сторонники СССР предлагают взять за основу сталинскую концепцию государства, считая хрущёвско-брежневский и тем паче горбачёвский период девиациями и причиной всех исторических неудач СССР («Власть к богатым рыло воротит — чего подчиняться ей?!», В. Маяковский, поэма «Хорошо!»).
Проблема в том, что сейчас белогвардейская элита у власти, но её проект всегда ведёт к распаду России и легитимизации этого распада. Более того, белогвардейский проект — это союз с Антантой, а в дальнейшем и с Гитлером. То есть отказ от суверенитета и встраивание в западный проект в статусе колонии. Под этот курс проводилась ревизия истории России и обосновывался весь её курс за последние 30 лет.
Внутренняя оппозиция путинского ядра привела к расколу в белогвардейских элитах, где антизападная суверенизаторская часть вынуждена отказаться от союза с Антантой. Однако проблема этого ядра в том, что внутренние связи с белогвардейской аксиологией пока не полностью разорваны и имеет место спор о том, какая модель для России и её элиты спасительна и какая версия истории должна быть положена в основу государственности.
Военные действия на Украине спонтанно реанимировали в России монархическую и советскую символики, помогающие преодолевать любую постсоветскую сепаратистскую идентичность. Белогвардейская государственность, существовавшая доселе под российским триколором, не имеет имперской интегрирующей нагрузки. Она отторгает любые попытки встроить в неё имперский блок. Ей чужд даже Столыпин, ей близок Керенский, она пропитана пафосом «роспуска империи», сепаратистской апологетикой с Беловежским синдромом.
Возвращать территории под флагом, под которым проводился их роспуск, исторически и идеологически сложно — приходится допускать большое число зон умолчания и манипулятивных трактовок, что создаёт тот самый диалогический режим, в рамках которого любая версия истории десакрализируется, и вместо неё вводятся версии дезинтеграторов. Всё-таки дезинтеграция проводится в рамках одного типа государственности, а интеграция — другого.
Именно изменение типа государственности России проводится у нас плавно и мягко начиная с известной путинской речи в Мюнхене в 2007 году. В 2014 году Беловежский тип российской государственности умер, хотя формально продолжает быть оформленным в прежние символы и идейно-смысловые атрибуты, первыми из которых являются трактовки российской истории, оправдывающие или объясняющие причины наших взлётов и падений. А значит, и наши задачи на будущее.
Битву за историю в России сейчас ведут отступающая белогвардейская элита, вышедшая из дворянства петровского типа государственности, монархисты, проигравшие дворянам битву за прошлое и будущее России, и советские социалисты, чьи разложившиеся потомки проиграли битву белогвардейцам.
Мировой кризис состоит в том, что все практикуемые в мире модели прошли через этапы исторического поражения. Нигде уже нет либеральной диалогической демократии как множественности версий истории — западное информационное пространство тщательно защищается от конкурентных версий истории и функционирует в монологовом режиме.
Сейчас к осознанию такой необходимости подошла и Россия. Будущее будет заполнено попытками эклектического синтеза антагонистических сейчас монархических и социалистических установок. Это будет союз левых и правых консерваторов, ибо никто из них в одиночку не способен победить правых и левых либералов.
Происходит возврат к принципу «Чья земля, того и вера», а это значит, что в новой модели построения многополярного мира каждый панрегион будет вынужден искать историческое оправдание своим геополитическим проектам.
Битва проектов будущего начитается с битвы проектов прошлого. Здесь лежат все обоснования прав на притязания на место под солнцем. Будущее будет принадлежать тому, кто завоюет прошлое, как бы парадоксально это ни выглядело на первый взгляд.
