Я полностью согласен с нашим первым послом в России Джеком Мэтлоком (Jack Matlock), с бывшим послом Британии в России Тони Брентоном (Tony Brenton), с бывшим послом Канады в России и на Украине Крисом Уэстдалом (Chris Westdal), с бывшими канцлерами Германии Герхардом Шредером и Гельмутом Шмидтом, а также с бывшим президентом Чехии Вацлавом Клаусом.

Конфликт на Украине — конфликт между коренными группами населения, у которых очень разное представление о том, что значит быть украинцем. Это война за украинское самосознание.

Для самых западных регионов (Галиция) быть украинцем — значит подавлять русскую культуру, чтобы вместо нее могла процветать украинская культура. Там создание Украины, являющейся полной противоположностью России, обычно считается «цивилизационным выбором» в пользу Европы.

Для восьми русскоязычных областей на востоке и юге Украины (которые я называю Другой Украиной) быть украинцем значит быть представителем отдельного народа, который, тем не менее, очень близок к России. Эти украинцы не хотят присоединяться к России, но они не желают, чтобы их силой заставляли отказываться от русской культуры, дабы считаться верными своей стране украинцами. Они не согласны с мыслью о том, будто нужен какой-то цивилизационный выбор. Но если их заставят выбирать между Украиной в составе НАТО или ЕС и Украиной в союзе с Россией, они отдадут предпочтение России в соотношении два к одному.

Следовательно, в своей основе это конфликт из-за того, быть Украине монокультурной или мультикультурной нацией, и мир там не воцарится до тех пор, пока украинская политика не будет приведена в соответствие с культурными реалиями страны.

Почему сейчас?

Более двух десятилетий эти две версии национальной самоидентификации по региональному признаку с трудом, но сосуществовали, по очереди ставя у власти своих президентов и препятствуя работе парламента, чтобы противоположная сторона не реализовала по максимуму свою политическую повестку.

Такая тупиковая ситуация исключала проведение реформ — это верно, но это был такой украинский способ предотвращения гражданской войны, которая, как считали многие, обязательно разразится, если одна из сторон будет полностью доминировать, превратив собственное представление об украинской идентичности в экзамен на гражданскую лояльность.

Многие украинцы полагают, что именно так и произошло 22 февраля 2014 года. Свержение Януковича они расценили как нарушение хрупкого политического равновесия между Галицией и Донбассом, а поэтому посчитали его прямой угрозой ключевым интересам русскоязычных украинцев. В начале мая на Донбассе был проведен социологический порос, и две трети респондентов заявили, что считают Майдан «вооруженным свержением власти, организованным оппозицией при содействии Запада».

В тот же день три тысячи местных руководителей из восточных и южных регионов собрались в Харькове и проголосовали за взятие политической власти в этих областях в свои руки, пока в Киеве не будет восстановлен «конституционный порядок».

Крымский парламент пошел еще дальше и попытался исправить старую ошибку, какой он посчитал отмену конституции 1992 года. Он созвал референдум о предоставлении Крыму большей автономии в составе Украины. Киев в ответ отправил в отставку министра обороны и отдал армию в прямое подчинение новому исполняющему обязанности спикера и президента Александру Турчинову, который попытался заменить в Крыму местных армейских командиров и сотрудников спецслужб.

Крымские власти обратились за помощью в обеспечении безопасности к российскому Черноморскому флоту, дислоцирующемуся в Крыму. Сославшись на угрозу гражданам России, военнослужащим и проживающим в Крыму соотечественникам, Путин получает полномочия на использование на Украине российских войск. Спустя неделю проводится референдум, и вынесенный на него вопрос меняется с автономии в составе Украины на отделение с намерением присоединиться к России. Остальное, как говорится, история.

Такой же сценарий начинает разворачиваться на Донбассе, однако там Россия действует иначе.

Во-первых, она дистанцировалась от повстанцев и выступила против проведения референдума о предоставлении региону большей автономии в составе Украины (не об отделении) — хотя повстанцы все равно его провели.

Во-вторых, проведя в феврале военные учения, Россия в конце апреля объявила о возвращении войск в казармы, когда Киев начал на востоке свою военную кампанию.

И наконец, после избрания Порошенко, когда украинская военная кампания на востоке начала набирать обороты, Путин попросил парламент отозвать его полномочия по применению войск за пределами России.

Поэтому я не верю в то, что стратегия России направлена на дестабилизацию Украины. Ей уже приходится принимать у себя полмиллиона беженцев. Усиление нестабильности приведет лишь к экономическому краху, к несостоятельности государства и к новым миллионам беженцев. Я полагаю, что России нужна стабильная Украина, которая сможет вернуть ей 30 миллиардов долларов долга — частного, корпоративного и государственного.

Но Россия совершенно не согласна с Западом в том, как можно добиться этой стабильности.

Запад нисколько не беспокоят культурные различия на Украине и то, как они влияют на политику. Он полагает, что если удастся перебороть коррупцию, экономика начнет развиваться, и культурные разногласия просто исчезнут.

С другой стороны, Россия видит, что на Украине глубоко расколотое в культурном плане общество. Такой раскол подпитывает коррупцию, что ведет страну в политический тупик. Следовательно, мир и стабильность требуют легитимизации этих культурных различий.

Это немного отличается от той точки зрения, которую я высказал в самом начале — что мир и стабильность зависят от приведения украинской политики в соответствие с реальностью. На самом деле, добиться этого можно двумя способами.

Первый способ — создать на Украине культурный плюрализм, при котором меньшинства получат равные со всеми права в рамках украинской политической самоидентификации. На самом деле, именно такому решению отдает предпочтение Россия и русскоязычное население Украины.

Второй — создать однородную в культурном плане Украину, где меньшинства получат подчиненный статус и будут лишены политических возможностей изменить такое положение вещей.

Вариант с культурным плюрализмом был отвергнут президентом Порошенко и большинством новоизбранного украинского парламента. А из-за событий этого года монокультурный вариант получил новую путевку в жизнь.

Причины очевидны. Сейчас под контролем правительства стало на шесть миллионов меньше русскоязычных украинцев. Это 28-процентное сокращение русскоязычного населения Украины (не считая беженцев).

Более того, поскольку военный конфликт носит ярко выраженный локальный характер, русскоязычная Украина потеряла 43% своего ВВП и 46% экспортного потенциала. У доминировавших когда-то русскоязычных регионов больше нет того богатства и политического влияния, которое помогало им строить национальную политику в благоприятном для себя русле.

Последние парламентские выборы демонстрируют новый расклад сил. Потеря избирателей на Донбассе и в Крыму, а также 17-процентное снижение явки в остальных русскоязычных регионах страны наряду с 3-процентным увеличением явки в Галиции привело к тому, что 90% мест по партийным спискам получили партии, выступающие за украинское культурное превосходство.

Сможет или нет добиться успеха монокультурный подход в украинской политике, скорее всего, будет зависеть от того, как страна станет обращаться со своим русскоязычным меньшинством, которое почти при любом сценарии будет составлять треть населения.

Многие выдающиеся ученые говорят, что русскоязычное население надо будет перевоспитать, дабы оно больше ценило свою подавленную украинскую идентичность. Профессор Донецкого университета Елена Стяжкина называет этот процесс «позитивной, мирной колонизацией».

Но для достижения такой цели Киеву придется навязывать этим регионам новую политическую и экономическую элиту, как это делал Север на Юге после гражданской войны в Америке. На самом деле, в парламентских соглашениях, подписанных 21 ноября, одним из ключевых положений является перераспределение военных сил для обеспечения «постоянного военного присутствия на востоке».

Как и на американском Юге, узаконенное подчинение меньшинства может породить субкультуру недовольства в отношении «оккупантов», результатом чего станет появление нелиберальной демократии.

Что теперь?

Наше сегодняшнее отношение к Украине напоминает мне Соломонов суд. Но вместо того, чтобы вести себя как мать, которая отдает свое дитя ради его спасения, Запад и Россия ведут себя как женщина, согласившаяся, чтобы ребенка разрубили на куски, лишь бы не отдавать его.

В действительности у нас двоякие интересы на Украине. Первый — это добиться существования жизнеспособной Украины. Второй — чтобы Украина не была предметом разногласий между Россией и Западом.

Оптимальный шанс на сохранение Украины в ее нынешних границах — это программа восстановления, выходящая за рамки самых смелых мечтаний Джорджа Маршалла (в период с 1948 по 1951 год США предоставила Европе товаров и услуг на 13 миллиардов долларов, что в сегодняшних ценах составляет около 90 миллиардов). Программа таких масштабов потребует объединения ресурсов России, ЕС и США, а также международных организаций, чтобы они работали совместно на протяжении многих лет.

К сожалению, шансов на реализацию такой программы просто нет, в основном из-за того, что это станет признанием очевидного — важности России в сохранении мирового порядка. Многие сейчас называют это «поощрением Россия», хотя это — обычный здравый смысл.

Мне кажется, что нам придется расплачиваться за нашу недальновидность до конца этого столетия. На ум приходят два возможных последствия.

Первое, это крах Украины как государства, поскольку страна сегодня раскалывается на те самые сферы влияния, против которых столь пламенно выступают политические лидеры.

Второе последствие я бы назвал Великим сдвигом на восток. Под этим я подразумеваю то, что Россия будет обращать больше внимания на свое азиатское достояние и наследие, которое сегодня находится в небрежении. Многие геостратеги предупреждают западных лидеров о недопустимости такого сдвига и требуют, чтобы они сделали все возможное для привязки российских интересов к Европе. Нет сомнений, что многие из них помнят знаменитое высказывание Дмитрия Менделеева о том, что «мощь России Сибирью прирастать будет».

Я опасаюсь, что при нынешней политике Запад в 21-м веке может добиться осуществления этого пророчества.

Николай Петро — профессор политологии, работающий в Университете Род-Айленда (University of Rhode Island). Недавно он вернулся из годичной научной командировки в Одессу. Его взгляды не отражают позицию Госдепартамента.

"Этот день стал чрезвычайно важным для украинцев, потому, что сейчас особенное отношение к тем, кто защищает наши жизни и свободу, кто проливает кровь за нашу независимость, кто ценой своей жизни останавливает агрессора. Армия Украины стала сегодня в действительности народной армией. Дело ее боеспособности и переоснащения, подготовки ее солдат и офицеров, подъем духа стало не только делом государства, а всех и каждого", – говорится в поздравлении, размещенном на сайте партии в субботу.
Яценюк отметил, что украинская армия с каждым днем становится сильнее, более опытной, более ловкой.
"С каждым днем растет военная мощь Украины и авторитет ее военной организации. Украинцы доказали, что способны преодолеть все трудности и создать Вооруженные силы, которые обеспечат мир и спокойствие каждого нашего гражданина", – подчеркнул премьер.
"Особенные слова поддержки от всего украинского народа нашим бойцам на передовой. Пусть бережет Вас Бог! Пусть везде Вас сопровождает удача! Стойкости вам, дорогие воины, непреклонной веры, надежного тыла. Вечная память тем, кто отдал жизнь за свою Родину. Низкий поклон семьям героев. Слава Вооруженным силам Украины!", – подчеркивается в поздравлении премьера.

Недавно премьер Франции Мануэль Вальс отметил следующее в письме к главе Европейской комиссии Жану-Клоду Юнкеру: «Европейская экономическая стратегия должна и дальше опираться» на «валютную и обменную политику, которая позволяет предотвратить риск устойчиво слабой инфляции и не допустить того, чтобы слишком высокий курс евро ударил по нашей конкурентоспособности».

По мнению премьера, Европе следует принять участие в этой войне, главная цель которой — конкурентоспособность.

Как бы то ни было, в понятии валютной войны, которая опирается на столь же туманную концепцию конкурентоспособности, опускается один важный момент: мировая экономика не является такой игрой, где победа одного неизбежно означает поражение другого. Действия того или иного центробанка по снижению курса своей валюты не нацелены лишь на отбор долей рынка у того или иного конкурента.

Однако на практике в основе понятия валютной войны лежит именно такая мысль. Все страны рассматриваются как обычные конкуренты, которые оспаривают друг у друга рынок, а относительное снижение курса их валюты проводится лишь для того, чтобы подложить мину под экспорт соседей. С такой точки зрения понятие валютной войны, естественно, выглядит как совершенно неуместная или даже агрессивная практика.

Именно такая логика неизменно подталкивает лидеров к критике сильного евро, слабого доллара или «девальвации» юаня. Кроме того, здесь укоренилась мыль о том, что центробанки являются для каждой страны инструментами переноса кризиса на товарищей.

Однако на самом деле такие взгляды не соответствуют действительности. Это вывернутое наизнанку восприятие валютного процесса, чья конечная цель — не посягательство на долю соседа, а укрепление собственного внутреннего рынка. Подобные операции обычно призваны повлиять на показатели экономического роста и инфляции в той или иной стране. «Создавая» валюту, центробанк лишь проводит позитивную коррекцию прогнозов роста и инфляции, то есть спроса.

В результате внутренний спрос повышается, что позволяет обеспечить восстановление экономической деятельности и снижение безработицы. А рост внутреннего спроса будет способствовать не экспорту, как утверждают некоторые идеологи валютной войны, а подъему потребления, инвестиций и импорта (ведь если внутренний спрос расширяется, он охватывает и импортированные товары и услуги). Вот почему рефляционная политика обычно сопровождается дефицитом баланса внешней торговли, а не наоборот.

В результате получается, что страна А, чьи товары и услуги импортируются начавшей рефляцию страной В, лишь извлекает пользу из такой ситуации.

Более того, если все страны пойдут по такому пути, этой пойдет на пользу всей мировой экономике, потому что приведет к глобальному повышению спроса. Если каждый будет стараться поправить дела в своей экономике, от этого выиграют все. И если в современном мире еще остался континент, который отказывается принять данную логику, то это Европа. Европа, которая твердо верит в пагубные для нее последствия валютной войны и считает ее единственным источником роста и возможности экспортировать и более динамичные страны. То есть те, которые проводят рефляцию.