Они (немцы – прим. ред.) говорят: «Ради бога, давайте забудем о Крыме»...

Почва под ее (Меркель – прим. ред.) ногами уже неустойчива».
Нужно понимать, что в системе ценностей цивилизованных европейцев понятия морали и справедливости существуют отдельно от понятий выгоды и целесообразности.

Цивилизованный европеец раз в неделю идет в парк, чтобы покормить мерзнущих синичек, или раз в месяц включает компьютер, чтобы перевести немного денег какому-нибудь африканскому правозащитному движению. На этом отношения европейца с благотворительностью заканчиваются.

Когда украинцы гневно вопрошают жителей Евросоюза, почему те сначала поддержали евромайдан, а потом отвернулись от несчастных, европейцы даже не злятся: европейцы недоумевают. Представьте, что вы по доброте душевной предложили дворнику-гастарбайтеру уволиться с работы и пойти работать фитнес-тренером в клуб. А через месяц дворник звонит вам в дверь, рассказывает разные грустные истории о своих злоключениях и просится переночевать...

Да, европейцам, конечно, жалко украинцев. Западная пресса не особо экономит краски во время описания зверств русских, которые воруют у Украины газ, стреляют в украинских мэров и бомбят Луганск.

Однако пускать украинцев переночевать? Сама мысль об этом кажется европейцу дикой. Он уже перечислил на прошлой неделе 50 евро в фонд дикой природы Танзании, на этом его долги перед человечеством считаются закрытыми.

Сторонники Киева полагают, что европейцы поймут, как плохо себя ведет Россия, и помогут Украине. Противники Киева надеются, что европейцы после просмотра очередного видео со зверствами украинских военных возмутятся и встанут на сторону России.В реальности, однако, внутренние разборки русских – а для Запада украинцы являются точно такими же русскими, как и жители Москвы – европейцев не интересуют вовсе. Кто там прав, кто виноват, им глубоко безразлично. Вмешиваться в конфликт на Украине они готовы только в одном случае: если это вмешательство будет им выгодно.
Пока речь шла о том, чтобы дружно затравить и пограбить русского медведя в его берлоге, европейцы полностью поддерживали любые санкции. Однако, как только выяснилось, что медведь проснулся и выражает однозначное намерение пощекотать когтями жирных охотников, всякое желание лезть в берлогу у европейцев испарилось.

Ангела Меркель и прочие проамериканские политики до последнего времени заговаривали избирателям зубы, рассказывая всякую чушь про то, что в России мало толерантности и много варварства. Немецкий избиратель относился к этим сказкам с традиционным западным цинизмом, предполагая, что госпожа Меркель будет лаять в сторону России с безопасного расстояния.

Однако теперь, когда речь зашла уже о серьезных потерях от ответных санкций, немцы недоумевают: дескать, Степан Бандера, конечно, великий человек, но зачем же стулья ломать?

Путин продолжает проводить ту политику, которая позволила ему вытащить Россию из либеральной ямы девяностых годов обратно на большую политическую карту мира. Один из главных методов этой политики – «семь раз отмерь, потом сделай небольшой надрез».

Очередным надрезом стал демонстративный отказ России от строительства «Южного потока» на тех невыгодных условиях, на которые пыталась нас продавить Европа.

Теперь газовая труба пойдет в Турцию, и Европа будет вынуждена получать газ на южном направлении из страны, которую Евросоюз дразнил как мог последние 40 лет. Весьма неприятная перспектива для европейцев. Кроме того, последней призрачной надежды решить свои энергетические проблемы в обход России лишается и Украина: Турция недвусмысленно заявила, что не пропустит на Украину танкеры со сжиженным газом, даже если у Украины и найдутся откуда-либо деньги на покупку этого газа в США.

Все идет к тому, что в ближайшие годы Европа будет мерзнуть. Мало того, если Европа не постарается как следует, чтобы убедить Россию в своем дружелюбии, Россия имеет возможность и вовсе перенаправить свой газ на другие рынки, оставив Европу один на один с хищными и жадными американцами, покупка газа у которых будет означать фактическое банкротство значительной части европейской промышленности.Похоже, европейцы – и речь идет не только о немцах – начали понимать, что отсидеться в сторонке, чтобы потом отрезать от туши медведя хороший шмат сала, у них не получится. Не только в Германии, но и во многих других странах зазвучали призывы «понять и простить» Россию.

Так, французская Le Monde пишет о том, что «Франция потеряла чувство меры» в отношениях с Россией и что Путин не хочет и не делает французам никакого зла.
Норвежский Dagbladet, в свою очередь, открыто плюет в сторону американцев, называя Соединенные Штаты «падающей звездой» и призывая Европу бежать с тонущего корабля, покуда не стало слишком поздно.

Обратите внимание на риторику наших либеральных СМИ: «Мне плевать, что Крым наш, у меня хамон подорожал». Эта риторика кажется государственникам, на первый взгляд, дикой – как можно рассуждать о хамоне с пармезаном, когда речь идет о столь важных для России вещах, как воссоединение с Крымом?

Однако для европейцев такая логика является не просто понятной, но и единственно возможной: на Западе просто не понимают, что бывают вещи поважнее ублажения вкусовых сосочков на языке. Поэтому немецкий избиратель спрашивает Ангелу Меркель: «Почему я должен платить за сто лет не интересный мне Крым?»

И Ангела Меркель уже не может ответить на этот вопрос.

Из рассказа документалиста, проводившего в октябре съемки в Донецком аэропорту:

*****
Закончился очередной бой, еще постреливали с обеих сторон, но уже по затухающей. Саперы недавно взорвали лестничный пролет между вторым и третьим этажами, не очень рассчитав заряд пластида, и пыль от взрыва еще долго висела в воздухе.
Кто-то из командиров крикнул: "Раненые есть?"
Тишина. Никто не откликнулся – хорошо.
Еще крик: "Раненые есть!?" Тишина.
Тревога "а вдруг кого-то задело", быстро таяла – бой закончился, и в ближайшие час-два вряд ли начнется.
И тут крик: "Есть раненые... Есть раненые!"
Сразу волнение и суета вступают в свои права. Кто-то бежит за помощью, кто-то кричит: "Сколько? Тяжелые?"
Я хватаю камеру и, включая ее на ходу, бегу на голос. Как назло, опять начинают стрелять, поэтому не добегаю до переднего края и приседаю возле колонны, метров за десять от раненого.
Возле него суетятся человек пять-шесть, значит, моя помощь не нужна.
Боец рядом со мной, увидев видеокамеру, шипит, как мне кажется, с ненавистью:
"Иди... иди отсюда... иди... со своей камерой. Уйди, убьют".
Я продолжаю снимать, не обращая внимания: стандартная ситуация, не в первый раз отсылают, и пока нет явной агрессии, я не отсылаю в ответ.
Видно плохо, в терминале темно и пыльно. Двое бегут за носилками, возле раненого остаются четверо, что-то долго возятся, но все-таки поднимают его и несут к медику.
Пробегают возле меня, кто-то из них кричит мне – слышу, чувствую по голосу: я для него как предатель – "Снимаешь?!.. Да помог бы лучше..."
Я хватаю раненого за ногу. Кто-то рядом со мной кричит: "Прикрывай!" – и боец, возле которого мы пробегаем, пускает длинную очередь из пулемета. Мы, уже не пригибаясь, бежим к доктору.
В который раз я понял, что жизнь не помещается в рамки кино: у меня не было возможности выбирать ракурсы, и нельзя было не помочь раненому, поэтому я просто повернул работающую камеру и снимал нашу пробежку.
Мы принесли его в комнату, где все пьют чай, положили на пол, и я понял, почему так долго возились возле него бойцы.
У него не было обеих рук, и на обрубки нужно было наложить жгут. Потом я увидел, что одна рука все-таки есть, но она лежала рядом, почти оторванная от тела, и когда ее привязывали к туловищу бинтом, было понятно, что руку все равно отрежут.
Узнали, что раненого зовут Терещенко, и что он, кажется, из той же 79 бригады.
Он лежал на полу, был в сознании, и спросил:

– Я никого не подвел?

– Ты никого не подвел, ты никого не подвел. Все будет хорошо, все будет хорошо.

– Рукам больно...

– Потерпи, потерпи. Все будет хорошо, все будет хорошо.

Вот эти повторы, как будто говорили с ребенком, поразили больше всего.
Привели еще одного раненого – тяжелая контузия, потом еще одного, тоже с тяжелой контузией, он лежал на полу и говорил, что хочет плакать. Рядом сидел боец, держал его за руку и говорил:
– Поплачь, поплачь, легче будет.
В это время Терещенко кололи очередную порцию обезболивающих, бинтовали обрубок левой руки, и привязывали то, что осталось от правой, к туловищу.
Вчетвером мы понесли его к броневику.
Опять началась пальба из автоматов и гранатометов – целились, скорее всего, по БТР-у.
Водитель занервничал или что-то напутал и отъехал на несколько метров в сторону. Сразу полдесятка человек дружным криком вернули его на место.
Так получилось, что Терещенко нужно было загружать в машину мне и еще кому-то, лишние люди просто мешали. Тот, кто был внутри БТР, не понял, что нужно помочь, или просто растерялся, и мы замешкались у открытого люка.
Вокруг стреляют, кто-то кричит: быстрее, быстрее, быстрее.
И тут случилось то, что как-то связало меня и Терещенко.
Он был в сознании, понял, что задержка, и стал помогать мне, как мог.
Рук у него не было и ногами он отталкивался от борта, чтоб просто упасть головой вниз в нутро машины.
Кто-то поддержал его изнутри за плечи, я закинул его ноги внутрь, кто-то рядом захлопнул дверцу.
Я не видел, как отъехал БТР, потому что уже бежал по терминалу, понимая, что пока стоит броневик, он закрывает меня от пуль и осколков.
В комнате за столом, возле которого лежал Терещенко, уже пили чай и говорили нем. Говорили, что бой, в котором его ранили, начался, потому что очередной транспорт не уехал сразу, а остался на полчаса – водитель пошел искать по этажам плазменный телевизор, хотел привезти домой трофей. По стоящему БТР-у начали прицельно стрелять.
*****

Из фейсбука журналиста 11 канала:

*****
У него обожженное взрывом, покрытое свежезапекшейся кровью лицо. Наверное любая мимика болезненна, но он умудряется выглядеть смущенным. Наверное, потому что не привык, что к нему в очереди стоят все телеканалы, ведь он - киборг из донецкого аэропорта. Хотя какой к черту киборг - изломанный взрывом человек с двумя культями вместо рук. Правая рука обрублена у самого плеча, а левая - чуть ниже локтя. Я смотрю на проступающие пятна крови под бинтами и мне дурно становится от контраста с его же фото на фейсбуке, где он с автоматом в каске и бронежилете. "Саша, - представляется он и не весело улыбается, - ваш коллега в прошлом, на ICTV в Николаеве оператором был и на уличном ТВ работал".
Пока я перевариваю шок от обрубков вместо рук и на автомате задаю вопросы, у меня из головы не выходит вопрос: почему при таких страшных травмах Саша улыбается. Оказывается у него праздник - он будет видеть обоими глазами! Правый глаз был практически уничтожен. Радужная оболочка, зрачок, сетчатка - все было однородным месивом. Фактически половины глаза не было. Я не знаю уж как, но врачам-офтальмологам из больницы Мечникова удалось восстановить его и в день нашей встречи Саша уже начал видеть правым глазом. На десятке внутренних швов внутри глаза еще не прошло воспаление, но глаз уже видит не только расплывчатые пятна и для Саши - это праздник, несмотря на две культи.
Саше всего 45 лет. В армию попал добровольцем. У него 18-летний сын-студент. И Саша решил, что пойдет служить сам, потому что не правильно на чужом горбу выезжать. 25 лет назад Саша служил в советском стройбате и автомат видел только на картинках и в кино. А тут в августе попал в армию, а в октябре вызвался добровольцем на ротацию в аэропорт, чтобы заменить погибших сослуживцев, которые сгорели в танке заживо. А там, в аэропорту, бойцы семь дней в неделю по 24 часа постоянно в бронежилетах и касках, не выпускают оружие из рук потому что атаки идут почти бесконечно, с любой стороны и в любое время суток. Нет ни графика, ни договоренностей. Сашу как раз должны были менять, прошла неделя почти беспрерывного боя и уже приехала смена. Но началась очередная атака и боевики прорвались в глубь нового терминала. Четыре часа дня, но в железобетонной громадине в это время уже темно. Никакой защиты нет и всего четверо военных. Когда рядом упала граната, брошенная кем-то из боевиков, Саша, который и трех месяцев не прослужил, бросился ее отбрасывать. Успел только взять ее и взрыв, который он прикрыл собой.
Был ли в очках? Нет, в этот момент не был. Не успел надеть. Поэтому получил страшную рану глаза. Его отбивали с боем, вытаскивали и несли на автоматах. Потом там же, под огнем перетянули жгутами раны иначе истек бы кровью за считанные минуты. Вывезли в Пески, потом вертолетом в Днепропетровск. «Я в жизни не мог представить, что за мою жизнь будут биться, как львы, что меня с того света будут тянуть столько людей», - говорит он. И глаза у него блестят от накатившего. И, возможно, вот это всеобщее стремление спасти его, не считаясь ни опасностью, ни с расходами — вот именно это дает ему силы и уверенность, что все будет хорошо. А у меня комок в горле — я вижу обрубки вместо рук. Саша, Саша, дай Бог не потерять этот запал, который в тебе горит. Но я слишком хорошо знаю, что бывает потом, когда остынут страсти и государство начнет прикидывать сколько, кому и что оно должно.
Саша Терещенко живет мыслью, что на одну руку ему смогут сделать функциональный протез, что он сможет как-то что-то им делать. А может, может и на вторую получится — надеется он. Только стоит все очень-очень дорого. Сколько именно — еще неизвестно. Но это могут быть десятки тысяч евро.
*****

Вчерашние съемки возвращения в родной город:

Глаз на месте, зрение обещают, что будет возвращаться постепенно. С руками – надо ещё комиссии все попроходить, в Харькове заключение, что я нуждаюсь в протезировании… Вопрос движется, но насколько это быстро? Просто ещё не позаживали руки